— Я там в войну бывал, — сказал Игорь, — чуть ли не роды принимал под обстрелом, прямо под храмом.
— Да ну! Так это же брат мой родился, в подвале во время обстрела! И брат помнит рассказы, и вся семья помнит, что помогал русский офицер!
Крестничек, подумалось ветерану, младенцу-то сегодня почти пятьдесят! А мне было двадцать, крестничек, может быть, уже и дедушка! Время!
После дикой сцены расправы Шахматова над командиром полка стало ясно, что этот самодур не успокоится — провалилось две разведки боем, «языков» нет. Отыгрываться будет на разведчиках — вне всякого сомнения. Больше всего Игорю хотелось обратно в полк. И вот тут действительно подвезло: привалил приказ о проведении слета разведчиков 2-го Прибалтийского фронта, и Бескина, которому только что присвоили звание капитана, с солдатом-разведчиком отрядили, как лучших, на слет от дивизии. Слет проходил под Елгавой. Все — в обычных традициях тех лет: доклад, отчеты и прочее. На слете Бес-кину вручили орден Отечественной войны — за тот поезд и пушечку на НП под Салдусом.
Начало весны вместе с солнцем несло такую реальную надежду на жизнь, на близкую Победу. Всем было ясно, что война изживает себя. Кидаться в бой, лезть в разведку, причем где — в Курляндии, там, где жертвы уже были не нужны, где враг так или иначе вынужден будет сдаться, отрезанный от нацистской метрополии, не хотелось. Жить, жить, только жить — утверждало все вокруг. Для Игоря эти дни были на редкость везучими: присвоили звание капитана, «простили» партвзыскание, оказали честь — приняли в партию, вручили орден, наконец, несколько незабываемых дней отдыха в Риге. После слета в обстановке непривычного для москвича первого в жизни иностранного города, да к тому же первого за войну неразрушенного, города с таким притягивающим своей непонятностью чужого быта, улиц, кафе, витрин, надписей, с мирными жителями, нормально одетыми, — всего, что на дорогах войны было чудом. Оказывается, так можно было жить и не хуже, чем в Москве.
Разведчики отдыхали на слете от передовой, их отлично кормили, дополняя обед и ужин 150 граммами водки, которой и в военторге за наличные было — залейся. Жили разведчики в черчиллевской палатке — на 400 человек. Рядом стоял отдельный полк связи — в основном девчата. Скучать времени не оставалось. Ночами палатка превращалась в обширную иллюстрацию к вопросу «мужчина и женщина».
Как-то лазая по нейтралке после боя за документами, Игорь вместе с планшетом обнаружил у убитого немецкого офицера кошелек с золотыми пятидолларовиками. В то время сообразил, не стал сдавать: все равно — в прорву. А тут, в Риге, от большого ума, по глупости пошел и сдал в банк, дали тридцать восемь тысяч — огромные по тем времена деньжищи. Как-то сразу нашлось много друзей. Короче, когда наконец очнулся от угара денег, обнаружил себя в какой-то квартире без друзей, без денег. Надо было добираться в часть, отпуск кончился.
В Елгаве, как Игорь знал, в госпитале работал главным рентгенологом отец его одноклассника, добрался к нему, тот отпоил чем-то от возлияний рижского отпуска, дал продуктов на дорогу и — в путь «домой», в дивизию, под Тукумс.
Банный день
Начальство нервничало: кое-кто уже под Берлином, а тут застряли, уперлись в Прибалтике, так можно и фортуну упустить. В дивизии за эти несколько дней ничего не изменилось, кроме того, что изо дня в день все жестче звучало: «Языка!» «Языка!» «Языка!» Шахматов лютовал.
Полки стояли так, что выход на взятие «языка» был только на участке 255-го, это из 15–20 километров линии обороны дивизии. К десятым числам марта немцам осточертело, что разведчики все тычутся в одно место, причем, если смотреть со стороны — достаточно бессмысленно и тупо, надоело противнику все время быть в этом месте настороже, решили проучить дурных русских, отогнать их, тем более не дарить им «языка».
В теплый весенний денек только и отоспаться после ночных бессмысленных вылазок, а если повезет, поспать и «взапас». Бескин прикорнул на своем НП. На нашем переднем крае — тишина, вся пехота потопала в баню. Такие дни на передовой, когда приезжают банщики, — святые дни, и все, кто может, фигурально говоря, смываются, остаются только те, кто на дежурствах, постах. Вдруг тормошат за плечо:
— Товарищ капитан, немцы вроде в психическую атаку собрались!
Сон сразу пропал, глянул в стереотрубу. До немцев три ста-четыреста метров, на опушке леска человек двести в черном обмундировании с засученными рукавами горланят, размахивают руками, явно «поддатые». И выстраиваются… А на НП, кроме автоматов и гранат у ребят, — ничего!
— Быстро на передний край, все!
Успел позвонить с НП минометчикам, объяснил ситуацию, попросил дать отсечный огонь — то есть неподвижный, заградительный, когда стреляют по одной пристрелянной полосе вдоль переднего края. А оттуда говорят: «Все в бане!»
Какие слова при этом очередями выдавал капитан Бескин, вспоминать не стоит, фронт обогатил его лексикон в этом плане чрезвычайно. Добежали до переднего края — там банная благость. Ринулись к зенитчикам — у них две недели назад поставили две батареи «Эрликонов» — 37-мм зенитных орудий. Там — только один солдат, все в бане!
— Подавай обоймы, — скомандовал Игорь солдату.
Орудие поставили так, чтобы наводка была на верхушки деревьев, под которыми выстраивались немцы. Снаряды «Эрликона» чувствительны настолько, что будет достаточно задеть за веточку. И понеслась родимая! Хорошо, что с пушками Игорь был худо-бедно знаком и к новой технике присматривался со вниманием.
Группы немцев уже бежали к нашим окопам, а тут из двух стволов беглым. Звук выстрела непривычен для слуха, осколки посыпались на наступающих откуда-то сверху. Черт знает, какое-то новое оружие! Немцы залегли. Пока перезаряжали обоймы в зенитке, черные рубашки начали быстро отползать, используя секунды паузы. Стрельба пошла не на шутку. Вмешалась дивизионная артиллерия, поддержала, услышав перестрелку. Побили тогда людей противника немало, разведчик с зениткой врубился весьма толково. Банька получилась знатная.
«14.03.45…Получил четвертую звездочку на погоны, именуюсь теперь «капитан», однако это не сопутствует успеху. Противник сейчас против нас чрезвычайно насторожен, опугался проволокой, заминировал все вокруг, очень трудно взять «языка». Вот уже неделю бьюсь без толку, даже совестно в штабе показываться…»
Шахматов — тут, собачки — там
А «языка» все требовали. Капитан Бескин вновь и вновь пытался организовать захват все на том же участке 255-го полка. Снова совались много дней в одно место, а разведчики знают, что все это без пользы, только людей терять — немцы настороже. Удалось, правда, прихватить раненого, но он умер по дороге к штабу полка. Из документов выяснили, что теперь напротив наших позиций стоит полицейский полк, не входящий ни в одно соединение. Снова ругня, выволочки от Шахматова: работать не умеете, только и знаете отсыпаться на нейтралке, бездельники — самые мягкие выражения. Дошло до того, что Шахматов прислал на НП своего телефониста с проводом и требовал докладывать, когда и сколько разведчиков ушло в поиск и что там происходит. Только такого соглядатая разведчикам и недоставало.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
