— Не удивляйтесь поэтому, что я беспокоюсь, — добавила княгиня. — Теперь все напуганы короной; свои и чужие — все на него охотятся.
— И своих, и чужих победили с Божьей помощью, — ответил спокойно архиепископ. — Видимым знаком Божьей воли будет корона Храброго, блеск которой рассеет врагов.
С этими словами Свинка перекрестил ту сторону, откуда ожидали князя, и велел Рыксе не волноваться.
Отправили гонцов разузнать о князе; на другой день сообщили, что едет.
IX
Пшемыслав торопился, ему остался только один переезд, так как заранее назначили остановки и ночлеги, где его поджидали землевладельцы, как вдруг в одном из сел, уже в своем княжестве, он совершенно неожиданно встретил большой съезд рыцарей.
Встречали его очень радостно, так как это были его вернейшие слуги, те самые, что вернули Олобок, старые товарищи Болеслава Благочестивого и отца Пшемыслава.
Когда князь сошел с коня, его окружали, целовали его колена, бросали шапки вверх, провозглашали князем Польским и Поморским. А так как село принадлежало одному из них, старику Гоздаве, то здесь присутствовал и он, и его род, и друзья.
Это были хорошие, честные люди, по-своему привязанные к князю. У Пшемыслава тоже раскрылось сердце при виде стольких веселых лиц, протянутых рук, улыбающихся уст.
Для князя и двора уже стояли готовые столы, бочки и всякое угощение. Для Пшемыслава была разбита отдельная палатка, куда его пригласили отдохнуть. Здесь, кроме Тышка Гоздавы, его окружили старшие из отряда.
Поздравляли с занятием Поморья, сыпались пожелания долгой жизни, наследника.
Но в этих поздравлениях чувствовалось что-то недоговоренное, что-то, чего они не решались высказать, откладывая это на после, колеблясь.
Наконец, когда убрали со стола и стали попивать мед, еще больше, чем пиво, бьющий в голову и прибавляющий мужества (отчего отец Пшемыслава никогда его не пил), встал Тышко, поднимая кубок за здоровье князя и его долгое и счастливое княжение.
— Милостивый государь наш! — начал он веселым тоном. — Здесь мы, твои дети, встретили тебя, чтобы насладиться твоим лицезрением, поздравить, пожелать… но, как детям, разреши сказать откровенное слово.
— Так ведь это всем разрешалось всегда, а что же говорить про вас, старый друг! — ответил Пшемыслав, хлопая его по плечу.
— Нелегко это пройдет мне через горло, — продолжал Гоздава, — но на нет и суда нет. Мы знаем, ваша милость, что наш архиепископ ведет вас к короне и королевству и что вы их достойны, но в людских сердцах дрожит опасение. Корона даст вам величие, но она привлечет врагов и зависть. Властвуй над нами, так как ты князь могущественный, мы-то и так считаем тебя королем, но не бросай вызова злым и завистникам!
Пшемыслав, внимательно слушая, нахмурился. Как и многие люди этого типа, он готов был всего больше добиваться запрещенного или же трудного. Так он впервые пожелал корону, когда сидел в тюрьме, а теперь, когда еще час тому назад колебался, добиваться ли ее, опасения окружающих прибавили ему мужества.
Гоздава подслащал, как мог, свои горькие речи.
— Дорогой наш отец, — добавил он, — мы бы рады принести тебе не одну, а десять корон, но величие не всегда дает счастье и могущество, зато всегда колет людей в глаза. Уже эти недруги Зарембы и Налэнчи таскаются повсюду и убеждают, что ты хочешь стать нам не отцом, но строгим властелином, и что твоя корона означает для нас цепи. Мы в это не верим, но мелкота и непокорные элементы возмущаются. Это не так важно, нас, верных, ведь больше и мы осилим злых, но бранденбуржцы, силезцы, наконец, этот Локоток, что с чехами воюет, беспокойный человечек маленького роста, но великий духом, — все они испугаются короны. Мы за вас опасаемся, ваша милость, так как любим вас.
— Э! — перебил веселым тоном Пшемыслав, обращаясь к Тышку. — Я не робею! Отец наш, Свинка, хочет короны ради мира и сильного единства; я хочу ее не для себя, но ради этих разорванных и страждущих земель. Верьте мне, корона меня не изменит. Каким я был, таким и останусь, а без участия моего совета, комесов и баронов ничего решать не буду. Для землевладельцев всегда буду отцом… Что враги почувствуют тревогу, это и хорошо! На то у меня меч и рыцарский пояс! Без воли Божией ничего со мной скверного не случится, а на что Божия воля, того никому не избежать.
Гоздава умолк, встал Антек Порай, человек тоже пожилой, имевший взрослых внуков.
— Брат Тышко упоминал о Зарембах, ваша милость; мы их знаем: это люди скверные и с весом. Если есть они у вас при дворе, или Налэнчи, гоните их вон.
Вероятно, Порай не обратил внимания, что Налэнч, по прозвищу Крест, так как после войны у него на лице остался красный крестовидный шрам, сидел тут же. Тот вскочил с негодующим видом.
— За что всех нас провозглашаете изменниками из-за одного? Я тоже Налэнч и из тех, у которых на щите красный, а не белый знак, но я верен князю и не позволю, чтоб нам плевали в глаза!
Стали волноваться и другие, так как в палатке было много Налэнчей и даже Зарембов, и все стали заступаться за свою честь, пока князь не велел утихнуть и сказал:
— Я вашу верность знаю и не подозреваю вас; но не могу сердиться и на тех, которые заботятся о моей безопасности. Молчите, раз я не обвиняю.
Но нелегко было успокоить возбужденных рыцарей, а тут еще Порай добавил:
— Так вот и Людек, сын Пакослава, клялся, что не будет мстить за отца, а ведь предал Генриха мучителям…
И громко кончил:
— Не сердитесь на нас, ваша милость, что мы опасаемся короны, чтобы она не была тернистой, как у Спасителя. Вы и в княжеской шапке король.
Собеседники стали провозглашать его здравие и долголетие, а князь, кланяясь, чокаясь и отпивая из кубка, отвечал им в веселом настроении.
Начался более веселый и интимный разговор, стали больше дружиться друг с другом, а в душе Пшемыслава выросло то, чего, вероятно, ни он, ни окружающие не ожидали: вошло в нее мужество, сильное желание короны, решимость отважиться на все, лишь бы ее получить.
Так беседовали они, когда около палатки начался шум и движение… Издали доносился топот многочисленных лошадей.
Эта остановка затянулась сверх предположений; уже близок был вечер, а ближайший ночлег был довольно далеко, и уже подумывали остаться здесь, хотя бы и пришлось опоздать в Гнезно.
Из палатки вышли посмотреть, что за шум, и вдали увидали приближающийся порядочный отряд конницы, направлявшийся к лагерю.
Отряд останавливался, расспрашивал и опять ехал дальше. Никто не мог отгадать, были ли это свои или чужие. Бояться было нечего, так как отряд был меньше присутствующих; не знали только, кто едет и куда.
Пока так рассуждали, закрываясь рукой от заходящего солнца, и не могли прийти к выводу, отряд подъехал ближе. Часть осталась сзади, а один из всадников выехал вперед и подскакал к самой палатке князя.
Люди, видавшие его хотя бы раз, легко могли его узнать, так как он не походил на обыкновенного рыцаря, а другого такого трудно было найти среди сотни. Маленького роста, крепко сложенный, сильный, он правил конем, словно был великан; лицо его сияло воинственностью, а глаза блестели, как раскаленные угли.
Его платье, доспехи — все это было не блестящее, изношенное. Но лежали они хорошо, и маленький рыцарь выглядел дерзко.
Одного лица его было достаточно, чтобы забыть рост. Живые глаза, выдающийся лоб, римский нос, небольшой рот, все это делало из него человека, которого достаточно было раз увидеть, чтобы никогда не забыть.
Он немного приподнимал плечи, как бы желая стать выше, а действительно для рыцаря он был очень маленького роста; но зато он управлял конем своими железными руками, а ноги держали его, как клещи. Его конь был небольшой, толстый, крепкий, с широкой грудью, тонконогий и, как всадник, быстрый. Рыцарь был весь в пыли и грязи, словно ехал издалека, но полный жизни и мужества.
Сейчас же все кругом стали шептать:
— Локоток! Локоток!
Так называли куявского князя, в то время упорно воевавшего с чешским королем Вацлавом, не поддаваясь ему. Он и Пшемыслав были близкие родственники; Локоток был женат на Ядвиге, дочери Болеслава Благочестивого, которую Пшемыслав любил, как родную дочь.
Раньше оба князя были очень дружны, но теперь? Пшемыслав опасался, что деятельный Локоток может помешать ему надеть корону.
Они не виделись уже давно и не встречались, так как Локоток воевал с детства и добивался власти,[3] а насколько он был мал, настолько оказался неутомимым и непобедимым. Откуда он теперь появился здесь? Трудно было догадаться.
Князь, увидав его, изумился, так как знал, что Локоток все время воевал с Вацлавом. То он его гнал, то перед ним отступал, ни на минуту не прекращая борьбы.
Взглянули друг на друга; Локоток странно улыбнулся, соскочил с коня и пожал протянутую руку. Смотрел в глаза по-приятельски.
