К его ужасу, после еле сдерживаемого хрюканья ему на голову снова полилась вонючая жидкость. Воины Илака мочились в яму и хохотали.
Тэмучжин закрыл голову руками, стараясь не поддаваться черному отчаянию. Он знал, что может окончить жизнь в этой вонючей яме, придавленный камнями, которых набросают сюда, чтобы переломать ему руки и ноги. В мире нет справедливости, но это он знал еще со дня смерти отца. Духи не принимают участия в жизни людей с самого их рождения. Человек либо выносит все испытания, которые посылает ему на пути этот мир, либо ломается.
Люди с натугой положили тяжелый камень на решетку. Когда они ушли, Тэмучжин попытался молиться. К его изумлению, молитва придала ему сил, и до рассвета он просидел, прижавшись к холодной склизкой стене. Временами он погружался в чуткий сон. Его желудок был пуст, и опорожняться было нечем, но это не послужило ему утешением. Ощущение было таким, словно он всегда был голодным и избитым. Где-то там осталась жизнь, в которой он был счастлив и ездил с братьями к красной скале. Он цеплялся за эту мысль, словно за свет во тьме, но и она покинула его.
Перед рассветом Тэмучжин услышал шаги и увидел темную фигуру, склонившуюся к решетке и закрывшую звезды. Тэмучжин скривился в ожидании потока мочи, но вместо этого незнакомец заговорил.
— Кто ты? — послышался шепот.
Тэмучжин не поднимал головы, но гордость снова вспыхнула в нем, и он ответил:
— Я старший из оставшихся в живых сыновей Есугэя, хана Волков.
Перед глазами начали мелькать вспышки, и Тэмучжин подумал, что теряет сознание. Он вспомнил слова, что некогда говорил отец, и дерзко произнес:
— Я земля, я кости холмов. Я зима. Когда я умру, я приду к тебе в самую холодную ночь.
Он гордо поднял голову, решив не показывать своего унижения. Тень не шевелилась, но через некоторое время прошептала несколько слов и исчезла. Звезды опять заглянули в яму.
— Кто ты таков, чтобы советовать мне не отчаиваться? — спросил Тэмучжин.
ГЛАВА 18
Солнце проходило по небу прямо над головой Тэмучжина. Его сияние было приглушено густым облаком, и пленник мог, не жмурясь, смотреть на оранжевый диск. После холодной ночи тепло, хоть и слабое, всегда радостно. Утром, когда Тэмучжин пришел в себя, первым делом он вытащил ноги из замерзшей грязи, затем стал топать ногами и колотить рукой об руку до тех пор, пока кровь не побежала по жилам. Один уголок ямы он отвел под отхожее место, но нечистоты все равно были прямо под ногами, и к третьему дню вонь в яме стояла невыносимая. Через решетку залетали рои мух, и он убивал время, ловя их ради забавы живьем.
Пленнику кидали хлеб и баранину, хохоча над его усилиями поймать их прежде, чем они упадут в нечистоты. Когда ему в первый раз пришлось есть поднятое с земли, желудок болезненно свело, но выхода не было — иначе он бы умер от голода. Тэмучжин проглотил кусок, лишь пожав плечами. Каждый день он отмечал камешками время по перемещению тени, чтобы хоть так скрасить тупое времяпрепровождение и забыть об унижении.
Он не понимал, зачем Илак бросил его в эту яму, а не убил тотчас. Наедине с собой Тэмучжин воображал, что Илака заела совесть, что он не в силах убить сына Есугэя. Может, его поразила какая-то мерзкая болезнь в знак проклятия. Тэмучжин утешал себя такими картинами, а потом думал, что на самом деле Илак, наверное, уехал на охоту. Или придумывает для него ужасную смерть. Тэмучжин давно понял, что окружающий мир гораздо менее приятен, чем его собственный вымышленный мир.
Когда сняли камень и отбросили решетку в сторону, Тэмучжин почти с облегчением осознал, что смерть наконец пришла. Он протянул руки и позволил вытащить себя наружу. Услышал вокруг себя голоса собравшихся соплеменников и понял, что ожидается нечто из ряда вон выходящее. Тэмучжин даже не обратил внимания, когда вытаскивающий его человек схватился за сломанный палец и тот хрустнул.
Когда его поставили на землю, Тэмучжин рухнул на колени. Он видел вокруг лица более чем сотни людей и даже узнал некоторых. Кое-кто насмехался над ним, малышня бросала в него камни. Но у большинства в глазах стояла тревога, скрытая за маской равнодушия.
Тэмучжин приготовился к смерти, к концу. Годы, прожитые без племени, были подарком судьбы, какими бы трудными они ни были. Он видел и радости, и печали. И сейчас поклялся себе расстаться с жизнью достойно. Этого требовали его кровь и отец.
Илак сидел на троне, который вынесли на солнечный свет. Тэмучжин бросил на него взгляд и отвел глаза, предпочитая смотреть на соплеменников. Несмотря на то что ему многое пришлось из-за них пережить, душа успокаивалась от взгляда на эти лица. Не обращая внимания на Илака, Тэмучжин улыбался и кивал тем, кого хорошо знал. Они не осмеливались отвечать ему, но он видел, как выражение их глаз чуть смягчалось.
— Я бы привел его сюда с честью, — внезапно взревел Илак, обращаясь к толпе. Он опустил свою огромную голову и покачал ею с серьезным видом. — Но увидел, что он живет как зверь, лишенный людских добродетелей. Даже крыса может укусить. Но когда он убил моего воина, я приказал притащить сюда этого бродягу без роду-племени. Ради свершения правосудия. Должны ли мы его судить? Должны ли мы показать, что Волки не размякли?
Тэмучжин видел, что семьи ближних воинов Илака бездумно радуются. Некоторые даже выкрикивали что-то одобрительное. Но большинство стояли в молчании и глядели на грязного молодого человека, желтые глаза которого в упор смотрели на них. Тэмучжин медленно поднялся на ноги. Он провонял собственным дерьмом, весь был искусан мухами и покрыт ссадинами, но стоял, выпрямившись, и ждал удара меча.
Илак обнажил меч с волчьей головой, вырезанной на костяной рукояти.
— Духи оставили эту семью, Волки мои! Посмотрите же на его ничтожество, посмотрите сами. Где же удача Есугэя?
Ему не следовало упоминать имя прежнего хана. Он сделал ошибку. Многие потупили головы при этом имени, и Илак побагровел от злости. Ему вдруг показалось недостаточным просто снести Тэмучжину голову, и он убрал меч в ножны.
— Привяжите его к лошади, — буркнул он. — Проволоките, пока с него шкура не слезет, а после швырните в яму. Может, я убью его завтра.
И стал наблюдать за тем, как Толуй подводит карего жеребца и привязывает к седлу длинную веревку. Толпа расступилась и загалдела в возбуждении, предвкушая необычную забаву. Когда связанные руки захлестнули веревкой, Тэмучжин обратил на миг взгляд светло-желтых глаз в сторону Илака и плюнул. Тот расплылся в ухмылке.
Толуй обернулся, сидя в седле. На его лице смешались злоба и самодовольство.
— Ты быстро бегаешь? — спросил он.
— Посмотрим, — отозвался Тэмучжин, облизывая потрескавшиеся губы.
Подмышки взмокли от пота. Ему хватило мужества стоя ждать удара меча. Но мысль, что его разорвут в клочья, волоча за лошадью, была невыносима.
Тэмучжин попытался было собраться с духом, но Толуй уже ударил коня пятками и испустил дикий вопль. Веревка резко натянулась, и Тэмучжина рвануло вперед. Он был вынужден бежать, спотыкаясь на ослабевших ногах. Толуй же мчался, наслаждаясь властью. И вскоре сын Есугэя рухнул на землю.
Когда Толуй вернулся в улус, Тэмучжин бессильно волочился за конем. На нем живого места не было. Одежда превратилась в жалкие лохмотья, трепетавшие на ветру. Толуй обрезал веревку, и Тэмучжин без чувств повалился на землю. Руки его почернели, рот раскрылся, с губ сползала кровавая слюна — он прокусил язык. Тэмучжин увидел бледное окаменевшее лицо Басана, стоявшего на пороге юрты.
Илак вышел приветствовать Толуя, бросив довольный взгляд на жалкое подобие человека, которого когда-то считал значительным. Он был рад, что все не закончилось слишком быстро. От принятого решения даже шаг его стал легче, словно с плеч упала тяжесть. Он и правда был в лучшем расположении духа, даже сдавил Толуя в подобии борцовской хватки прежде, чем тот швырнул Тэмучжина в яму и опустил решетку.
Едва осознавая, где он и почему здесь, Тэмучжин сидел в ледяной грязи. Он нашел в нечистотах зуб, похожий на человеческий, взял его и стал рассматривать. Он не знал, сколько просидел, глядя на него. Может, он уснул, но не был в этом уверен. Боль и отчаяние иссушили его до той степени, когда человек уже не может понять, спит он или бодрствует. Ныли кости, лицо так распухло, что он с трудом мог приоткрыть один глаз. Второй был закрыт спекшейся кровью, и Тэмучжин боялся прикоснуться к нему. Он вообще не хотел шевелиться, чтобы снова не почувствовать боль от бесчисленных порезов и ушибов. Никогда в жизни он не ощущал себя таким разбитым, и единственное, на что его хватало, — не расплакаться и не завыть. Тэмучжин молчал, обнаружив в себе такую силу воли, о которой прежде и не подозревал. Она закалилась в горниле ненависти, и он был рад, что его внутренний стержень не согнулся. Он укреплял его, поняв, что только так может остаться в живых.
