Скалы и камни, щебень, обрывы и бездонные пропасти. Не понимаю.
Мы шли, растянувшись в длинную цепь. Тяжёлую технику пришлось оставить, как только нам попался первый обвал. Проход расчистили, но лишь для лёгких машин, при движении многотонных танков вся округа дрожала, камни сыпались нам на головы, угрожая похоронить под собой всю колонну. К тому же толку от бронированной техники не было никакого. Попадались участки дороги, где ей попросту негде было развернуться. Если случится нападение и танк будет подбит, мы окажемся в ловушке. Пришлось оставить всё это «добро» и топать пешком, при поддержке нескольких колёсных транспортов, с лёгким вооружением.
Мы шли туда по наводке «языка», взятого у той обсерватории. Он-то и рассказал нам, что большой отряд Сопротивления, судя по всему, имея много раненых, ушёл по направлению к монастырю.
— Вам было известно о гражданских, прятавшихся там?
— Нет.
— И ваше командование не знало?
— Нет… Не смотрите на меня так! Говорю же, не знало. Никто не знал. А если бы и знали… Думаете, это остановило бы нас?
— Думаю, нет.
— Тогда и говорить не о чем. Знали, не знали! Могли, не могли… Вас там не было. Спросите лучше у Сопротивления, знали ли они!
— Они бы ответили так же.
— Чёрт, да считайте как хотите! Что это? Допрос с пристрастием? Или как?!
— Я не хотел. Простите.
— Да ладно… Проехали… Не знал я тогда о гражданских. Шёл выполнять приказ. Как и обычно. Кто ж мог подумать… А, неважно уже…
Черезку делает короткую паузу. Я вижу, как мои слова задели его.
— Я приехал услышать вашу версию тех событий, — произношу я.
— У меня нет версии. Знаю только то, что видел.
— Расскажите.
— Хорошо, хорошо… Звуки перестрелки — вот что я услышал, как только перед нами показались стены Юнхэгуна. Выстрелы и крики. Истошные крики. Так кричат перед лицом страшной опасности или перед лицом смерти. Поверьте, даже с такого расстояния я отчётливо различал женские голоса и детский плач. Признаться мы опешили. Уж больно неожиданно это было. Я ожидал приказа, а его всё не поступало. На лицах сослуживцев читалось удивление и растерянность. Не смейтесь. Да. Мы растерялись. Сто второй полк — палачи и каратели, как именовало нас Сопротивление, растерялись. А знаете почему? Может, у каждого была своя причина?! Я не знаю. Знаю только как мне вдруг стало не по себе от этих криков… конечно, я видел многое, сам делал не слишком приятные вещи… Но вот тогда, этот крик… Грубые камни монастырских стен скрывали от нас происходящее за ними. И от этого становилось… Чёрт, даже немного страшно. Неизвестность. Пугающая неизвестность. Я готов был услышать что угодно, но недетские крики.
Но приказ мы всё же получили. Не стоять же с разинутыми ртами весь день. На нас никто не обратил внимания и, проломив хлипкие ворота, мы ворвались в монастырский двор.
Те, кто сражались друг с другом внутри, удивились нашему появлению не меньше чем мы, разглядев, кто и в кого стрелял. Мой палец лежал на спусковом крючке, я водил стволом из стороны в сторону и не решался открыть огонь. Две группы разнообразно одетых и вооружённых людей, разделённые пустым пространством внутреннего двора, секундой ранее палили друг в друга, а теперь застыли в нерешительности. Но самое поразительное было то, что по обе стороны, мы увидели людей в форме Сопротивления. Будто гражданская война в миниатюре, если хотите!
— Никто не пытался начать переговоры?
— Куда там! Мгновение мы все таращились друг на друга, а потом дружно, словно по команде, хотя её не было, открыли огонь.
— В кого стреляли вы?
— В тех, кто наводил оружие на меня. Я нырнул за ближайший выступ стены и старался оценить ситуацию. А ситуация складывалась скверно. Падали наши люди, валились на землю гражданские или кто это был, не знаю, на них не было военной формы, я видел, как два молодчика из Сопротивления уложили друг друга выстрелами в упор. Проклятия, вопли и оружейный треск. Пыль, летящие осколки и каменная крошка, выбитая из окружающих нас стен, дым… И при этом, всё тот же нескончаемый животный вопль многих глоток, раздававшийся, как я уже понял, из большого каменного здания с высокими сводами и узкими, не более ладони шириной окнами. Хотя может, это были и не окна. Не уверен. Помню мелькнувшую у меня мысль — «не удивлюсь, если сейчас меня пристрелят свои же».
Зак достаёт ещё сигарету и не спеша закуривает.
— В отчётах было написано про столкновение сил Сопротивления и отряда 102 пехотного полка, при котором погибли гражданские лица.
— Естественно. Кому охота разбираться в произошедшем? Короткая сухая формулировка. Каких на войне сотни и тысячи.
— Что было дальше?
— В суматохе боя я оказался у стены того здания. Со странными окнами. Сквозь дым сложно было разглядеть, что твориться вокруг, но судя по звукам стрельбы основные события переместились в ближайшие здания и галереи, окружавшие опустевший двор. Моя рация не работала. Разбилась. Я выбросил ставшую ненужной гарнитуру. У стены неподалёку лежало несколько тел. Одно шевелилось. Обычный мужик, около пятидесяти лет. Пуля, видимо, прошила лёгкое, жить ему оставалось недолго. Я хотел пройти мимо, но он схватил меня слабеющей рукой за штанину и с булькающим хрипом сказал — «дети» и указал куда-то головой, «там дети».
Не подумайте, что я размяк или расчувствовался. Не из таких… Мне нравилось то, чем я занимался. Возможно, сказалась общая физическая и психологическая усталость. У каждого есть барьер, за которым разум может преподнести тебе сюрприз. Стечение обстоятельств. Место. Время… Детский плач и женские крики, доселе не трогавшие меня, в Юнхэгуне звучали по-новому. Я переступил через тело мужчины, он уже обмяк, и озираясь подошёл к двустворчатой двери, в сторону которой, как мне подумалось, указывал он. Поблизости никого не было. Любопытство тянуло меня заглянуть по ту сторону этой двери. Я и сам не заметил, как крики и плач стихли. Слышалась только приглушённая стрельба. Будто происходящее вокруг больше меня не касалось. Командование, приказы, то, ради чего я здесь оказался…Я распахнул двери. Даже не подумав, что могу схлопотать очередь при этом.
На меня смотрели несколько десятков женщин и детей, они столпились у дальней стены большого зала. Напуганные, заплаканные. У одной тётки в руках был пистолет, она держала его уверенно, но не подняла, не направила на меня. Не мигая, таращилась в мою сторону. Сам не знаю, почему я поднял обе руки вверх. Просто показал, что не собираюсь причинить им вреда. Краем уха
