За его спиной бесшумно работали кинокамеры в руках обритых наголо и облаченных в шафрановые рясы операторов, мастерство которых так удивляло Франклина, пока он не узнал, что они учились в Голливуде.
Животные ничего не подозревали и скорее всего даже не чувствовали легкого прикосновения гибких медных пальцев. Вот кит спокойно плывет по загону, миг – и это безжизненная туша, еще двигающаяся вперед по инерции. Пятьдесят тысяч ампер молнией пронзали сердце, не оставляя времени для предсмертных судорог.
В конце загона исполинская туша попадала на широкую ленту транспортера. Короткий подъем – и кит ложился на вращающиеся валики, которые терялись вдалеке.
– Самый длинный в мире конвейер такого типа, – сообщил Франклин; он был вправе гордиться. – Его грузоподъемность десять китов, то есть около тысячи тонн. Мы всегда размещаем разделочные цехи минимум в полумиле от загонов. Конечно, это влечет за собой дополнительные расходы и затрудняет нам выбор места для боен. Зато можно не опасаться, что китов напугает запах крови. Согласитесь: ток умертвляет их мгновенно, и животные до последней секунды не проявляют никакой тревоги.
– Верно, – сказал Тхеро. – Все происходит очень гуманно. Кстати, с китами, наверно, было бы трудно справиться, если бы они пугались? Или вы сделали бы то же самое только ради того, чтобы пощадить их чувства?
Каверзный вопрос, Франклин не знал, как лучше на него ответить; и за последние дни он не раз оказывался в таком положении.
– Вероятно, это зависело бы от ассигнований, – медленно произнес он. – А их в конечном счете утверждает Всемирная ассамблея. Наша доброта зависит от финансовых органов. Но ведь ваш вопрос чисто теоретический.
– Безусловно, однако есть и другие, не столь теоретические вопросы, – отозвался преподобный Бойс, провожая задумчивым взглядом восемьдесят тонн мяса и костей, увлекаемых вдаль рольгангом. – Может быть, мы вернемся в машину? Мне хотелось бы посмотреть, что происходит на том конце.
А я, мрачно подумал Франклин, не прочь посмотреть, как вы и ваши коллеги к этому отнесетесь. Большинство посетителей выходили из разделочных цехов бледные и слегка потрясенные; кое-кто падал в обморок.
В Отделе китов стало ходячей остротой, что наглядный урок – как производят пищевые продукты – на много часов отбивает аппетит любому непосвященному.
За сто ярдов они ощутили зловоние. Уголком глаза Франклин заметил, что молодому бхикку, который нес звукозаписывающий аппарат, уже не по себе; но Маха Тхеро держался как ни в чем не бывало. Он и пять минут спустя оставался таким же спокойным и бесстрастным, созерцая смердящий ад, где исполинские туши превращались в горы мяса, костей и внутренностей.
– Позвольте напомнить вам, – сказал Франклин, – что почти двести лет эту работу делали вручную, подчас в штормовую погоду на кренящейся палубе. И теперь неприятно смотреть, а вы представьте себе, что сами орудуете вон там внизу ножом длиной с метр!
– Что ж, представить себе можно, – ответил Тхеро, – а впрочем, не стоит.
Он повернулся к операторам, отдал им какие-то распоряжения, потом стал внимательно наблюдать, как рольганг подает следующего кита.
Фотоэлектрические глаза уже прощупали могучую тушу и сообщили все данные счетной машине, которая управляла операцией. Этот секрет был всем известен, и все же нельзя было без содрогания смотреть, с какой точностью ножи и пилы раздвигают свои суставы, делают в нужных местах надрезы и снова прячутся. Громадные пальцы захватывали футовый слой жира и сдирали его, как снимают кожуру с банана, а голая окровавленная туша скользила дальше.
Конвейер двигался со скоростью шагающего человека, и кит был рассечен на части на глазах у зрителей. Куски мяса величиной со слона уходили вниз по боковым слипам; в облаке костной пыли вгрызались в ребра циркулярные пилы; оттаскивались в сторону набитые тоннами рачков и планктона сообщающиеся мешки внутренностей.
Меньше двух минут понадобилось, чтобы превратить владыку морей в кровавые куски, которые опознал бы только специалист. И кости не пропали: в конце конвейера распиленный скелет упал в яму для размола на удобрение.
– Тут конец линии, – объяснил Франклин, – но переработка только начинается. Нужно извлечь жир из ворвани, которую отделили на первой стадии. Мясо разрезают на более удобные порции и стерилизуют – для этого у нас есть интенсивный источник нейтронов. И еще около десятка основных продуктов надо отделить и упаковать для перевозки. Я готов показать вам любой цех. Это будет не такое кровавое зрелище, как то, что мы видели сейчас.
Тхеро постоял в раздумье, просматривая записи, которые сделал своим чрезвычайно мелким почерком. Потом повернулся лицом к протянувшемуся на четверть мили залитому кровью конвейеру; из загона уже катилась следующая туша.
– Боюсь, один эпизод получился не так, как надо, – сказал он с внезапной решимостью. – Если вы не против, вернемся к началу и пройдем еще раз.
Франклин поймал на лету аппарат, оброненный молодым бхикку.
– Спокойно, сынок, – подбодрил он монаха. – Лиха беда начало. Через несколько дней вы будете удивляться, почему новички жалуются на дурной запах.
Вообще-то сомнительно, но работники завода поклялись ему, что это так и есть. Только бы преподобный Бойс в своем непомерном рвении не предоставил ему случая проверить это…
– А теперь, ваше преподобие, – сказал Франклин, когда самолет взмыл над заснеженными вершинами и началось обратное путешествие в Лондон и на Цейлон, – разрешите спросить вас: что вы собираетесь делать с материалом, который собрали?
За эти два дня священник и администратор научились уважать друг друга, между ними даже возникло что-то вроде дружбы; на взгляд Франклина, это было так же неожиданно; как приятно. Он считал, что неплохо разбирается в людях (кто этого не считает?), но не мог раскусить до конца Маханаяке Тхеро. И не огорчался: подсознательно Франклин чувствовал, что этот человек воплощает не только силу, но и – никуда не денешься от этого избитого, невыразительного слова – добро. Пожалуй, в другое время он мог бы войти в историю как святой…
– Мне нечего скрывать, – мягко сказал Тхеро. – К тому же, как вы знаете, учение Будды осуждает обман. Наша точка зрения проста. Мы считаем, что все живое вправе существовать. Из этого вытекает, что вы действуете не правильно. И нам хотелось бы, чтобы это было прекращено.
Так Франклин и думал – и теперь услышал. И он чуть-чуть разочаровался. Такой умный человек, как Тхеро, должен бы понимать, что это требование нереально – разве можно урезать на одну восьмую мировые ресурсы продовольствия? И если уж на то пошло: почему только киты? А как же коровы, овцы, свиньи – все те животные, которых человек растит и холит, чтобы при надобности зарезать?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
