В сфере экономической деятельности мы имеем дело фактически не с вытеснением человека из производства, а с изменением его функций в производстве, превращением его из простого агента производства, придатка машины, в «контролера» производства в широком смысле этого слова, как предвидел Маркс. Капитализм, естественно, уродует и деформирует этот процесс, придает ему антагонистический характер.
Иллюзия «вытеснения человека из сферы общественного производства» и связанные с ней технократические мифы порождены в первую очередь тем, что буржуазным социологам и экономистам, как правило, чужд исторический подход к обществу, а их анализ ограничен лишь сферой промышленного производства. Социальная обусловленность подобного подхода станет очевидной, если мы примем во внимание, что преувеличение роли техники так или иначе отражает преклонение перед основным капиталом, в умалении человека дает себя знать пренебрежение трудящимися массами, в ограничении анализа промышленностью — товарный фетишизм, представление же о вечности капиталистических отношений, естественно, сопровождается утратой социальной перспективы.
Капитализм — прокрустово ложе прогресса
Не только экономическое развитие, но и социальный прогресс человечества во многих отношениях обусловлены последовательным разделением труда. На протяжении истории это разделение происходило как в горизонтальной плоскости, путем расчленения непосредственного процесса изготовления продукта на ряд параллельных или последовательных операций, так и в вертикальной плоскости, путем выделения отдельных этапов общественного производства в относительно самостоятельные сферы экономической деятельности. В первом случае процесс производства по своему характеру оставался совместным трудом; во втором же он приобретал характер более или менее опосредованного участия во всеобщем труде. В обоих случаях, однако, в результате общественного разделения труда значительно возрастала его совокупная производительность благодаря специализации и кооперации, а также благодаря перемещению части рабочей силы в те сферы деятельности, где экономическая эффективность приложения труда в целом выше.
Развитием прежде всего науки и образования, а также ряда других социальных услуг научно-техническая революция как бы надстраивает следующий, новый этаж в экономическом здании цивилизации — третий, если рассматривать первым присвоение и умножение богатств природы в сельском хозяйстве, а вторым — их промышленную переработку. Дело не в том, что эти формы общественной деятельности не существовали прежде, а в том, что производство знания, его приобретение и технологическое применение в процессе научно-технической революции становятся необходимым предварительным условием современного общественного производства; общественно полезная деятельность в этой сфере превращается в общественно необходимую и экономически весьма эффективную; она вносит свою возрастающую долю в стоимость совокупного общественного продукта и уже в силу этого приобретает характер производительного труда.
К. Маркс и Ф. Энгельс отмечали, что понятие производительного труда является историческим, что его содержание меняется от эпохи к эпохе, от одного общественного строя к другому. «Только буржуазная ограниченность, считающая капиталистические формы производства абсолютными его формами, а следовательно вечными естественными формами производства, может смешивать вопрос о том, что такое производительный труд с точки зрения капитала, с вопросом, какой труд вообще является производительным, или что такое производительный труд вообще…»[143] — подчеркивал Маркс.
Известное расхождение в оценке той или иной деятельности как общественно полезной, экономически эффективной и производительной (либо наоборот) вызвано не столько различиями в исходной точке зрения представителей различных социальных слоев и профессий, сколько уровнем развития производительных сил данного общества. Точка зрения господствующего класса является преобладающей не просто потому, что он господствует в обществе; она до поры до времени объективно выражает сложившиеся экономические и социальные условия общественного производства.
Пока использование достижений науки в производстве было лишь ее побочным, во многом случайным результатом, пока медицина и образование оставались привилегией господствующего, эксплуататорского класса, труд ученого, врача, учителя мог рассматриваться в основном как непроизводительный не только с точки зрения капиталиста, поскольку он не создавал прибавочной стоимости, но и с точки зрения общества, ибо практически не сопровождался экономией общественно необходимого труда и не вносил сколько-нибудь соизмеримого реального вклада в конечный продукт. Собственно говоря, в этом смысле и физиократы были вправе считать непроизводительным труд на большинстве мануфактур, изготовлявших главным образом оружие, фарфор, зеркала, кружева, гобелены и другие предметы роскоши. Ибо в отличие от труда в сельском хозяйстве, от труда ткача-ремесленника или деревенского кузнеца мануфактурное производство не увеличивало сколько-нибудь заметным образом количество средств существования, которыми располагало общество. Однако такого рода «правота» весьма относительна и исторически ограничена. Становиться в современную эпоху после начавшейся научно-технической революции на позицию, будто только физический труд, или труд в промышленности, или труд, производящий материальные ценности, является производительным — это все равно что уверять после промышленной революции, будто производителен только труд в сельском хозяйстве, то есть равносильно тому, чтобы быть физиократом XX века. Вместе с тем и точка зрения капиталиста на производительный труд приходит в столкновение с новой экономической реальностью, порожденной научно-технической революцией.
В «Теориях прибавочной стоимости» Маркс приводит многочисленные примеры противоречия между здравым смыслом и капиталистическим критерием в оценке того или иного конкретного труда в качестве производительного. Так, труд учителя или артиста в капиталистическом обществе считается производительным не сам по себе, а лишь в зависимости от того, удается ли извлечь из него прибавочную стоимость. То, что было экономическим парадоксом и логической нелепостью, ныне превращается в глубокое экономическое противоречие и вопиющую социальную нелепость: общественно полезная деятельность и в науке, и в образовании, и в здравоохранении становится в процессе научно-технической революции экономически высокоэффективной; вместе с тем она в целом непроизводительна и нерентабельна как сфера приложения частного капитала.
Между капиталистическим способом производства и наукой как сферой общественно полезной деятельности существует весьма глубокое и в исторической перспективе неустранимое противоречие. Новые производительные силы, которые вызывает к жизни научно-техническая революция, предполагают для своего полного развития иные экономические и социальные принципы, чем те, которые сложились на основе промышленной революции в рамках капиталистического общества. Дело в том, что производство общественно полезного знания во многих отношениях существенно отличается от производства промышленных изделий — товаров и большинства услуг, предназначенных в конечном счете для индивидуального потребления в форме приобретения на рынке непосредственного, исключительного права пользования ими. В ходе научно-технической революции становится все более очевидным, что и эффективность капиталовложений в науку, и реализация ее продукции уже не могут успешно регулироваться механизмом частнокапиталистического товарного производства.
Роль науки как всеобщей производительной силы определяется в первую очередь достигнутым человечеством уровнем знания, который в каждом конкретном случае его использования и полезного применения выступает, согласно Марксу, как в некотором роде «даровая сила». Этот уровень, представляющий собой накопленный итог предшествовавшего развития науки, сравнительно мало зависит от текущей деятельности отдельного ученого или отдельной лаборатории, вносящих в него свой вклад. Напротив, результаты их деятельности в основном обусловлены именно этим наличным уровнем. Как ни велика экономическая эффективность капиталовложений в науку с точки зрения общества в целом, она отнюдь не укладывается в узкие рамки рентабельности инвестиций с точки зрения капиталиста. Ни одна монополистическая корпорация, какими бы финансовыми ресурсами она ни обладала, не в состоянии сколько-нибудь существенно повлиять на общий уровень знаний в данную эпоху. Больше того, такого рода усилия выглядели бы столь же тщетными, как попытки поднять уровень Мирового океана или же очистить воздух в каком-либо одном городском районе. Хотя положение в этом смысле и неодинаково в различных отраслях знаний, тем не менее использование достижений науки отдельными корпорациями в основном покоится на утилизации наличного знания и его технологическом применении.
