Вдоль трибуны выстроились два ряда стульев. Их занимали звеньевые, члены комиссий детского совета, бригадиры.
— Женя, подойди к столу, — сказала Шура.
И так же, как вчера, Женя прошла через весь зал и поднялась по деревянным ступеням. Нет, совсем не так же! Вчера ей все хлопали, ее позвали в президиум, усадили рядом с Лидой и Шурой. А сейчас она, член совета, председатель самой важной комиссии, стоит перед этим же столом, точно подсудимая. И ее будут исключать из пионеров…
Женя вскинула голову и проговорила:
— Я же сказала — не хочу я убирать вестибюль. Не хочу и не буду!
Среди членов штаба пронесся шопот. Шура строго посмотрела на Женю. Мария Михайловна нахмурилась и покачала головой. А Валя Малыгина наклонилась к ней и что-то быстро зашептала на ухо.
И только Тамара Петровна оставалась попрежнему невозмутимой. Она чуть наклонила голову, как бы говоря: «Этого-то я и ожидала!»
Шура поднялась на трибуну:
— Вот мы должны сейчас решить, как нам поступить с Женей Максимовой. Мы никому не позволим обижать наших малышек. Случилось неслыханное…
— Позор! — крикнула с места Майя.
— Но и Женю мы не хотим зря обижать, — продолжала Шура. — Надо решить по справедливости. И вот прошу высказаться.
Шура говорила негромко, четко, будто она была совсем спокойна. А на самом деле она очень волновалась. Она понимала, что ей предстоит нелегкая задача. Но отступать перед трудностями тоже не дело. Надо во что бы то ни стало найти правильное решение. Отступать пионерке не к лицу, да еще если ты начальник штаба.
— Слово имеет Кира Александрович. Пожалуйста, на трибуну, — все так же негромко проговорила Шура.
Обстоятельная, дотошная Кира во всех подробностях доложила о сегодняшнем происшествии, хотя это и так уже всем было известно.
Девочки одна за другой выступали с трибуны. Они говорили по-разному, но смысл был один: Женю надо наказать, а Нину поручить Лиде. Майя, которая всегда горячо стояла за справедливость, произнесла целую речь.
— У нас в Советском Союзе таких вещей быть не может. И прощать нельзя! — закончила она, и все ей захлопали.
Женя с поникшей головой стояла у стола. Она чувствовала, что все на нее смотрят, все ее осуждают — и девочки и воспитательницы. Ни одного ободряющего взгляда, ни одной улыбки.
А почему же Лида молчит? Лида — ее подруга, она ведь все должна понять. Она сейчас должна встать и сказать девочкам: «Это мы обидели Женю. Она не нарочно. Вернем ей Нину. Все равно я больше шефом не буду, раз я Женина подруга!»
Но Лида, видно, и не собиралась выступать. Она все накручивала на палец кончик косы и ни на кого не смотрела.
— Лида, председатель совета, почему ты не выскажешь свое мнение? — обратилась к ней Шура. — Мы хотим его знать.
Лида поднялась:
— Нина и Женя дружили. А сейчас прямо не понимаю, что с ней делается. — Лида посмотрела куда-то поверх Жениной головы. — И потом, что мы напишем дяде Ване? Я повязывала Жене пионерский галстук, а сейчас я считаю… надо ее строго наказать.
Женя, нахмурив брови, смотрела на край суконной красной скатерти. Девочки ждали ее ответа, но она молчала.
Обычно добродушная, уступчивая, Аля вдруг вскочила и сердито крикнула:
— Ее надо исключить из пионеров, раз не признается!
— Неверно! — еще громче крикнула Майя. — Ишь ты, какая быстрая!
— Тише! — остановила Шура расшумевшийся президиум. — Я вот что предлагаю…
Все сразу затихли. Женя впилась глазами в лицо Шуры: что же она сейчас скажет?
Шура встала и негромко, глядя то на красный стол, то на воспитательниц, проговорила:
— Давайте мы ее так накажем: не хочет ничего делать — и пускай не делает.
— Какое это наказание! — засмеялась Аля.
— А вот увидим какое! Женя, ты не хочешь прибирать вестибюль, не хочешь работать? — Шура посмотрела на завуча, точно спрашивая: «Правильно? Так?» — Мы разрешим Жене делать все, что она захочет, и освободим ее от всех ее обязанностей. Пусть живет как гостья.
Так и решили.
Глава тринадцатая. Гостья
Кто-то потянул одеяло и тихо проговорил:
— Вставай! Ты проспишь все на свете!
«А вот и не встану, раз Нину отобрали!» И Женя даже глаз не открыла. Ей вчера Шура сказала: «Ты теперь у нас гостья!» Ну и ладно, пусть гостья! А раз так, она сегодня может делать все, что захочет. Может и на зарядку не пойти.
Девочки давно поднялись. Они уже вернулись с зарядки. Дежурные начали прибирать спальню. А Женя все еще лежала в кровати.
Вот и опять кто-то подошел к ней.
— Аля, не тронь ее! — раздался Кирин голос. — Пусть ее делает что хочет!
А Женя опять задремала. Уж сегодня она выспится! Спать днем она привыкла еще у себя в автобусе. Дядя Саша и наборщики работали ночью, а отдыхать им приходилось днем. Женя тоже бывало до самого рассвета сидит и смотрит, как машина печатает газету. А когда все кругом встают, она спать ложится. И сейчас ее ничуть не смущало, что весь дом давно поднялся на ноги. Вожатая Валя будила ее: «Женя, ты в школу опоздаешь», но Женя и не подумала вставать. И кто знает, сколько бы она еще спала, но голод — не тетка, а вчера она не ужинала. Женя наконец открыла глаза и спустила ноги с кровати.
Вот тебе и раз! Где девочки?
В спальне пусто. Кровати застелены, пол натерт, все давно прибрано. Да она, чего доброго, в самом деле проспала школу!
Женя вскочила, натянула майку и трусы, достала из тумбочки мыльницу с круглым розовым пахучим мылом и побежала в умывальную.
По утрам умывальная была самым веселым местом. Сюда девочки прибегали смеющиеся, оживленные. Они только что под музыку делали зарядку, маршировали, прыгали. А холодная вода словно еще поддает задору! Девочки плещутся под кранами, растирают друг другу спину мохнатым полотенцем. А то кто-нибудь вдруг словно нечаянно как брызнет! Визг, писк, крик, смех — хоть уши затыкай.
Но сейчас в умывальной было пусто и мрачно. Наверху чуть теплилась маленькая лампочка. Из открытой форточки нестерпимо дуло. Женины руки и плечи покрылись пупырышками.
Она поежилась.
Нет, умываться вовсе не хотелось. Она осторожно приоткрыла кран. Кран сердито загудел.
Бррр!
Кое-как мазнув по лицу мокрыми руками, Женя вернулась в спальню. Полотенце и мыльницу швырнула на подоконник — пускай беспорядок! Пускай Лида увидит! Пускай Тамара Петровна узнает! Раз Нину отобрали!.. Надела домашнее платье и побежала в столовую.
В столовой тоже никого не оказалось. Все девочки были уже наверху. Они надевали форменные платья, собирались в школу. И в столовой одни дежурные, стуча тарелками и ножами, торопливо убирали со столов.
— Здрасте-пожалуйста! Это что за небывалое явление? — Майя уставилась на Женю, водя тряпкой по клеенке. — Где же ты была до сих пор?
— Хотела — и спала! — отрезала Женя. — А сейчас есть хочу. Что сегодня на завтрак?
Майя только плечами пожала:
— Пойди возьми хлеба. Нет-нет, сиди! Я забыла — ты ведь в гостях.
Она побежала на кухню и принесла тарелку гречневой каши, хлеб, масло, стакан молока:
— Кушайте, пожалуйста, будьте любезны!
Женя, не обращая внимания на Майкины ужимки, принялась за уже остывшую поджаренную с луком кашу.
Майя все хлопотала:
— Пожалуйста, вот вам ножик… Вот солонка… Кушайте, кушайте, не стесняйтесь!
Женя только плечами пожала: чудачка эта Майка!
Майя вытерла, столы и ушла. Женя осталась одна во всей огромной, сумрачной столовой. Но едва успела она покончить с едой, Майя опять была тут как тут. Схватила Женины тарелки, проворно сунула их в лоханку с горячей водой, сполоснула, вытерла. Вымыла стакан. Со стола смела крошки. Боясь опоздать в школу, она вихрем носилась из столовой в кухню, из кухни в столовую.
А Женя, поднимаясь по лестнице, вспомнила, что еще не заправила свою постель. Вошла в спальню и опешила: кровать уже застелена! Да еще как! Аккуратно, гладко, без морщинки. Полотенце висит на вешалке. А мыло? И мыло на месте — в тумбочке.
Кто же это сделал? Женя подошла к кровати и в недоумении потрогала покрывало. Чудеса!
Во дворе хлопнула калитка.
Женя подбежала к окну и увидела, как девочки, построившись парами, уходили в школу. На дворе уже оставался только хвост колонны. Кто-то крикнул, кто-то засмеялся, Шура Трушина — она шла самая последняя — со стуком закрыла калитку. И на дворе и во всем доме стало совсем-совсем тихо.
Догнать? Нет, опоздала! Ну и ладно!
«Капитан, капитан, улыбнитесь…» — запела Женя и сразу замолчала: голос ее раздавался непривычно гулко в опустевших комнатах.
В этом доме жили сто пятьдесят девочек, и, кажется, никогда здесь не умолкали смех, веселый гомон. И даже в часы, когда все готовили уроки и дом затихал, все же в этих больших комнатах жизнь шла своим чередом: то скрипнет стул, застучит мел по доске, то послышится громкий голос воспитательницы, объясняющей урок, или девочки, читающей слух.
