— Ну и что? — возразил биолог. — Мог же возникнуть конфликт…
Доктор пожал плечами:
— Но ведь исчезла планета, поймите — сама планета! И Луны тоже нет.
— Прошло пятьдесят лет, — сказал биолог. — Вы же слышали. За это время всякое можно придумать…
Механически, плохо понимая, что делаю, я вернулся к своему креслу, пристегнул ремни. Сильно болело ушибленное плечо. Я вдруг перестал слышать разговор. Надвинулась темнота — слепящая, как при невыносимой перегрузке. Это длилось бесконечно долго. Потом я вновь обрел способность думать. Я огляделся: все сидели в креслах, хотя тяжести по-прежнему не было. На экране вокруг Солнца светились три золотистые точки. Только три!
— Просто непостижимо, — говорил физик. — Вся Галактика на месте… И Солнце и планеты… А Земли нет!
Да, вся бесконечная Вселенная была на месте. Исчезла лишь ничтожная пылинка — Земля.
— Надо дать знать об этом…
Кажется, это сказал доктор.
— Кому?
Никто не ответил. В самом деле, кому мы могли сообщить о том, что исчезла Земля? Где-то в безграничной пустыне черного космоса летели другие корабли. Где-то у чужих и далеких звезд были маленькие исследовательские станции. Но, если нас будет не пять, а пятьсот или тысяча, что изменится?
Ведь Земли нет!
— Не верю, — тихо произнес инженер. — Надо идти туда. Как можно быстрее. Мы не можем вернуться к Фомальгауту!
— Мы начнем сначала, — хрипло сказал биолог. — Земля с ее неразрешимыми противоречиями… Одно громоздилось на другое, из поколения в поколение все становилось запутаннее, сложнее… Там нельзя было найти выход… А в космосе теперь цвет человечества. Мы начнем заново, нас будет много…
Доктор безуспешно пытался его успокоить.
— Почему вы боитесь думать честно и прямо? — лихорадочно говорил биолог. — Произошло неизбежное. Человечество будет продолжать жить. Но без Земли. Оно освободится от этого клубка неразрешимых противоречий…
— Единственная свобода, которую я не признаю, — сказал инженер, — это свобода от родины. Мы пойдем к Земле. Я не верю… Люди не могли допустить…
Я подумал: да, не допустили бы, если б взглянули на Землю отсюда. Пусть звезды светят в тысячи раз ярче Земли, пусть этих звезд неизмеримо много, все равно — без Земли Вселенная пуста!
— Да, мы пойдем к Земле, — сказал я, — ведь все так думают…
Мы посмотрели на биолога, и он ответил «да».
Я хотел сосредоточиться (мне казалось, надо что-то придумать) — и не мог. Затем выплыла мысль, заглушившая все остальное: люди — кем бы они ни были и где бы они ни находились — светят отраженным светом Земли. За каждым человеком стоит человечество. За роботами, даже самыми умными, нет «машинства». Вероятно, в этом и состоит глазное отличие.
Молчание длилось очень долго. Я чувствовал, что прошло много времени, но сколько, не знал, не думал об этом. Вместе с Землей исчезло и время.
Потом откуда-то издалека донесся неуверенный голос физика:
— Послушайте, послушайте же наконец! Я спрашиваю: можно на этом экране получить изображение в ультрафиолетовых лучах? Понимаете, у меня появилась идея… Земная атмосфера поглощает не весь падающий на нее свет. Часть света рассеивается, теряется. И если научатся не терять… ну, скажем, как-то поглощать в верхних слоях атмосферы, а потом использовать… Понимаете, мы ведь можем из-за этого просто не увидеть Землю!
Инженер опередил меня. Оттолкнувшись от кресла, он подлетел к пульту управления.
Изображение на экране расплылось. Лохматое Солнце увеличилось. Венера стала ярче, Марс и Меркурий потускнели.
— Нет, — глухо произнес биолог. Согнувшись, он стоял у самого экрана. — Не вижу…
И тогда почти одновременно все мы подумали об инфраизображении. Если научились ловить весь падающий на Землю видимый и ультрафиолетовый свет, то инфракрасные, тепловые, лучи должны по-прежнему излучаться в пространство: иначе нарушится тепловой баланс планеты.
Инженер сменил настройку экрана, и мы увидели Землю!
Она была там, где мы ее искали, очень яркая, намного ярче Марса и Венеры. Рядом с ней почти так же ярко сверкала Луна.
— Наконец! — прошептал биолог.
Я попытался подсчитать, сколько энергии получили люди, но сразу же оставил подсчеты. Сейчас это не имело значения.
На светящемся циферблате хронографа я видел: прошло девять минут — всего девять минут! — с тех пор, как исчезла тяжесгь и автоматы включили телескоп.
Мы молча смотрели на Землю.
Корабли, возвращающиеся к Земле, всегда будут видеть нечто неожиданное. Это в порядке вещей: люди придумают еще много нового. Но на кораблях должны быть твердо уверены, что Земля будет вечно. Иначе нельзя идти к звездам.
Так думаем мы, прожившие без Земли девять минут.
ОСЛИК И АКСИОМА
Старый серый ослик Иа-Иа стоял один-одинешенек в заросшем чертополохом уголке Леса, широко расставив передние ноги и свесив голову набок, и думал о Серьезных Вещах.
А. Милн, «Винни Пух»
То, о чем я хочу рассказать, началось с небольшой статьи, написанной для «Курьера ЮНЕСКО».
Я изрядно помучился с этой статьей — уж очень невыигрышной была тема. Ну что можно сказать на трех страничках — о прошлом, настоящем и будущем машин?..
Недели две я просто не знал, как подступиться к статье, а потом нашел любопытный прием: пересчитал мощность всех машин на человеческие силы, на прислуживающих нам условных рабов. Киловатт заменяет десять крепких рабов; в общем-то, простая арифметика.
Я взял жалкие цифры конца XVIII века — они немногим отличались от нуля — и проследил их судьбу: мучительно медленный, почти неощутимый рост на протяжении столетия, затем подъем, становящийся все круче и круче, почти вертикальный взлет после второй мировой войны (десятки и сотни условных рабов на человека) и, наконец, нынешний год, к которому каждый из нас стал богаче римского сенатора,
«Размышления рабовладельца» (так я назвал статью) были отосланы, но меня не оставляло какое-то смутное неудовлетворение. Оно не проходило, и, разозлившись, я переворошил заново все цифры.
Нет чувства острее, чем то, которое испытываешь, приближаясь к открытию. Быть может, это передалось нам от очень далеких предков, умевших в хаосе первобытного леса ощутить странное и молниеносно настроить каждый нерв, каждую клеточку еще не окрепшего мозга в такт его едва различимым шагам.
Теперь я могу объяснить все в нескольких словах, будто и не было долгих, временами казавшихся безнадежными поисков.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
