Чтобы успокоиться, она начала вспоминать, как это было. Флорида, где-то в болотах Эверглейдс. Их держали в сырых и гнилых ямах морские пехотинцы, которые только что вернулись из Афганистана. Каждый день – по нескольку часов избиений и допросов. К ней относились особенно жестоко – она была женщиной, и сломать ее было для морских пехотинцев делом чести.
Каждую ночь орали радиоприемники, не давая им уснуть. Утро начиналось с допросов. Ее подтаскивали к корыту, из которого пили собаки, и топили, пока она не теряла сознание. Раздевали догола и водили по лагерю. Привязывали ее к столбу и оставляли так на солнце. Привязывали ее к стулу и включали самую грязную порнуху. Угрожали пустить по кругу. Еще за десять лет до этого за такое обращение даже на курсах выживания причастных ждал бы трибунал. Но сейчас – все озверели. Нормой было то, о чем десять лет назад никто даже не подумал бы.
Афганское поколение. Они все – афганское поколение.
Потом был еще один курс. На базе «Херлберт-Филд», мекке Специальных операций ВВС. Опять – джунгли и болота, ночные выброски на воду и на лес, марш-броски. У нее не было месячных, к концу курса она весила на девять килограммов меньше нормы, она научилась такому грязному мату, что ее отец, добропорядочный прихожанин, умер бы от разрыва сердца, услышав такое из уст дочери. Она научилась пить виски, передавая по кругу бутылку и смотреть все виды порнографии. Это был проходной билет в темный и страшный мир специальных операций. Мир ударов БПЛА и высадок в кишащие врагами города. В который она хотела попасть, чтобы сделать что-то для своей страны.
И попала.
А вот Холифилд таких курсов не проходила. Она просто решила в свое время, что максимум, что ей грозит, – это Баграм и пара тысяч озверевших от воздержания мужиков. Действительность оказалась намного страшнее…
В комнате, куда их поместили, – оконный проем был забит досками. Не было ни воды, ни туалета – но была кровать, старая, как будто вышедшая из черно-белых фильмов. Дверь они заперли. Руки связали, но кляпы убрали – видимо, не хотели ни смотреть за ними, ни рисковать, что заложники задохнутся.
Опытные, твари…
Они лежали на кровати, прижавшись друг к другу. Было тепло, но быстро холодало, а источников тепла в комнате не было. Одеяла тоже не было. Было темно, и они не могли видеть друг друга.
Только слышать.
Джен – уже отплакала и теперь лежала, почти не дыша. Люсинда опасалась за нее – шок может привести к самым пагубным последствиям.
– Джен…
…
– Джен. – Она толкнула ее.
– Что?
– Давай поговорим. Просто поговорим, а?
– Они убьют нас?
– Не думаю, – тщательно контролируя тон, сказала Люсинда, – думаю, наши парни поспеют быстрее.
На самом деле она не была так в этом уверена. Хотя бы потому, что один из тех, кто их захватил, – при обыске тщательно ощупал ее и сорвал с шеи незаметный, похожий на кусочек прозрачного скотча маячок, который должен был навести спасательную команду на цель. Сам факт того, что небритый дикарь знал про маячок, как он выглядит и где его искать, наводил на очень скверные мысли.
– У нас больше нет маяков.
– Да, нет…
Люсинда Ли боялась не столько того, что их нет, сколько того, что эти маяки сейчас находятся где-то в другом месте, в каком-то городском квартале, и несколько десятков боевиков с «ПЗРК», «РПГ», мобильными пулеметами ждут появления спасателей.
– Ты помнишь своего первого парня?
– Нет…
– А я помню своего.
– Как его звали?
– Джейкоб. Это был тот еще сукин сын. Он занимался танцами.
– А ты?
– А я насмотрелась «Грязных танцев».
– Он тебя… обидел?
– Нет… скорее, я его обидела. Просто… он не хотел идти вперед, понимаешь? Его устраивало жить, как он живет. В трейлере недалеко от базы.
– Его родители были военными?
– Нет… Мать подавальщица в какой-то закусочной, а отца он не видел никогда. И его все устраивало.
– А тебя нет?
– Меня – нет. Я была дочерью командира стратегического бомбардировочного авиакрыла. Двухзвездного генерала ВВС.
– Твой отец знал о Джейкобе?
– Нет… наверное. Я всегда хорошо умела врать.
– Тебе было… больно?
– В каком смысле?
– Когда вы расстались?
– Это… не помню, если честно. Я поступала в «МИТ», зубрила, как сумасшедшая. Вот ему, наверное, было больно.
– Ты его потом видела?
– Нет. А зачем? Прошлое надо оставлять в прошлом.
Джен помолчала. Потом спросила:
– Как думаешь, кто они?
– Исламские экстремисты.
– Они знают то, чего им знать не положено.
– Наверное, прочитали что-то в Интернете. Сейчас много любителей потрепать языком.
– Ты же знаешь, что это не так. Про это в Интернете нет.
– Не думай об этом. Это приказ.
Но сама – думала.
– За что мы тут воюем? – сказала в темноте Холифилд. – Ты понимаешь, что они здесь легально, скорее всего? Как они сюда попали? Когда они здесь появились? Кого и от кого мы пытаемся защитить?
– Я сказала – не думай об этом.
– Тогда скажи, как нам сбежать.
– Пока не знаю…
– Надо дождаться, пока они выведут нас в туалет. Или снять видео. Тогда можно будет посмотреть, где мы.
– А если они отрежут голову одной из нас на видео?
– Не думай об этом, – в третий раз приказала Ли.
– Кстати… я хочу.
– Делай под себя.
– Что?!
– Делай под себя. Мне плевать.
– Господи…
– Лучше, если они утром посмеются над нами. Лучше, если они будут презирать нас. У меня нет никакого желания, чтобы один зашел к нам сейчас.
– Я буду терпеть. Пока могу.
В темноте обостряются все чувства, а страх усиливает их еще больше. Подполковник Люсинда Ли каким-то шестым чувством подозревала, что на улице что-то происходит… но гнала от себя эти мысли. Одно из тех правил, которые вбивают на курсах «СЕРЕ», – смирись с тем, что это надолго.
И тут на улице прогремела автоматная очередь. Глухой грохот «калашникова» – она отлично знала этот звук.
– Что это!?
– Лежи спокойно, – сказала она, – это, кажется, «Дельта». Или «морские котики».
– Господи…
Она не была в этом уверена на самом деле – это могла быть просто стрельба в воздух обдолбавшихся уродов или разборка. Но могло быть и так, что парни из спецгруппы парашютистов уже нашли их и сейчас сжимают кольцо.
– Люс…
– Заткнись и дай послушать.
– Нет… – Джен говорила быстро и горячно, – я не хочу с этим умереть.
– Заткнись.
– Если ты выживешь, знай, что моим первым парнем был мой отец. Он насиловал меня и сестру.
– Господи… Джен.
– Никто об этом не знал. Но я хочу… чтобы эта тварь заплатила… за все.
– Почему ты…
– Я сказала матери. Она избила меня, и больше я никому не говорила.
Где-то рядом оглушительно грохнуло ружье.
– Я знаю… вы все считали меня проституткой… сукой, помешанной на мужиках.
– Мы так не считали.
– Но это было так, понимаешь? Было – так. Я хотела…
– Просто не говори ничего.
– Нет. Поклянись, что если ты выберешься… пусть мой отец сядет в тюрьму. Я хочу, чтобы эта тварь сидела в тюрьме весь остаток жизни.
– Клянусь…
– Прости меня…
– За что?
Совсем рядом, рядом, за стеной – гулко стукнул «калашников».
– За все. Я…
– Ты не плохая, Джен. Ты одна из нас.
– Правда?!
– Все будет хорошо.
Что-то хлопнуло – и дверь комнаты, в которой их содержали, провалилась внутрь.
– Friendly! – как могла, закричала подполковник Ли.
Яркий луч фонаря, пробежавшись по комнате, остановился на них.
– Заложники!
– Есть! Мы нашли их!
Луч фонаря впился прямо в глаза.
– Смотри на меня! Смотри на меня!
– Есть! Я опознал их!
– Ваше имя, мэм…
– Люсинда… Люсинда Ли. Подполковник… ВВС. Со мной…
– Больше ни слова. Нам надо дождаться эвакуатора…
Один из спецназовцев присел рядом с ними, держа дверь на прицеле своего автомата. Второй достал нож.
– Руки и ноги, – подсказала Люсинда, – просто веревки.
Примерно через сорок минут послышались свист и грохот вертолетных турбин. Все это время они находились в комнате. Холифилд сломалась и плакала, она пыталась успокоить ее, как могла. Мелькнула мысль, что она не знает этих спецназовцев, – снаряжение у них было западное, но в том-то и дело, что знакомые ей парни из специальных авиакрыльев первым делом старались раздобыть все русское, чтобы «не выделяться», русское вооружение, русское снаряжение, даже русское нижнее белье. И, кроме того, она знала всех на расположенной рядом базе – просто потому, что служила там.
Этих – она не знала.
Вероятно, они были какой-то частью спецназа НАТО, базирующейся в Киеве, возможно, даже не американской. Как бы то ни было – они спасли их.
Про то, о чем они говорили до этого, они не перекинулись ни словом. Вероятно, Джен потом будет сильно сожалеть о том, что сказала… но она поступила правильно. Нельзя скрывать это. Только дьявол знает – какая мерзость может скрываться в тихих американских городках, сколько детей может пострадать от таких, как отец Джен. Их просто надо находить. Выжигать эту мерзость огнем.
