— Насколько я знаю, обычно его наказывают чашкой чая, — произнес Вильям. — А в другом листке нет ничего интересного?
— О, эти всё доказывают, что Витинари ни в чем не виноват, — хмыкнул господин Маклдафф. — И король Ланкра тоже все отрицает. Говорит, мол, в его королевстве женщины змей не рожают.
— А что еще ему остается, кроме как отрицать? — логично возразила госпожа Эликсир.
— Витинари наверняка что-то совершил, — сказал господин Крючкотвор. — Иначе с чего бы ему помогать Страже? Так невиновные не поступают, по моему скромному мнению, разумеется[13].
— Насколько я знаю, имеется много улик, подвергающих сомнению его виновность, — ответил Вильям.
— Правда? — изумился господин Крючкотвор, своим тоном предлагая всему миру сделать вывод, что мнение Вильяма еще более скромное, чем его собственное. — А вот я знаю кое-что другое. Сегодня состоится собрание глав всех Гильдий. — Он фыркнул. — Настало время перемен. Честно говоря, нам всем не помешал бы правитель, который с большей готовностью реагировал бы на мнение простых людей.
Вильям бросил взгляд на господина Долгоствола, который в данный момент мирно вырезал из тоста солдатиков. Наверное, гном ничего не заметил. А может, и замечать было нечего. Просто у Вильяма в результате многолетнего общения с лордом де Словвом развился особый слух. И слух этот говорил ему, что такие фразы, как «мнение простых людей», какими бы невинными и достойными они ни казались, обычно означают лишь одно: кого-то нужно хорошенько выпороть.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Город становится слишком… большим, — пояснил господин Крючкотвор. — В старые времена ворота держали на запоре, а не открытыми настежь для всяких там. Зато никто не знал, что такое замок на двери.
— Потому что у нас нечего было воровать, — напомнил господин Каретник.
— Верно. Сейчас в городе гораздо больше денег, — подтвердил господин Ничок.
— Но не все они здесь остаются, — парировал господин Крючкотвор.
По крайней мере, это было правдой. «Отправка денег домой» была основной экспортной операцией в Анк-Морпорке, и на передовой стояли, разумеется, гномы. Но Вильям знал, что большая часть денег все равно возвращается в город, потому что гномы предпочитали покупать товары у лучших мастеров-гномов, а лучшие мастера-гномы работали теперь в Анк-Морпорке. И они тоже отправляли деньги домой. Волны золотых монет гуляли взад-вперед, и круговорот золота в природе почти не замирал. Но это немало беспокоило Крючкотворов города.
Господин Долгоствол спокойно взял вареное яйцо и положил его в специальную чашечку.
— В городе слишком много народа, — продолжал господин Крючкотвор. — Я ничего не имею против… посторонних, боги тому свидетели, но Витинари позволил происходящему зайти слишком далеко. И все сейчас понимают: нам нужен человек, более твердый в решении этих вопросов.
Что-то звякнуло. Господин Долгоствол, не спуская глаз с яйца, опустил руку и достал из своей сумки топорик. Маленький, но очень похожий на настоящий. Внимательно глядя на яйцо, словно оно могло убежать, господин Долгоствол медленно откинулся на спинку стула, замер на мгновение, а затем резко нанес удар по дуге.
Верхняя часть яйца беззвучно взлетела на несколько футов над столом, перевернулась в воздухе и упала рядом с чашечкой.
Господин Долгоствол удовлетворенно кивнул и только потом окинул взглядом застывшие лица сидящих вокруг.
— Прошу прощения, — извинился он. — Я не следил за разговором.
На этой жизнеутверждающей ноте, как написала бы Сахарисса, собрание было объявлено закрытым.
По пути на Тусклую улицу Вильям купил номер «Инфо» и уже в который раз задумался: кто же придумывает всю эту чушь? Причем стоило признать: написано было талантливо. Сам Вильям как-то раз собрался написать парочку вполне невинных по содержанию новостных писем — в городе тогда не происходило буквально ничего заслуживающего внимания, — но быстро понял, что сделать это гораздо сложнее, чем могло показаться. Как он ни старался, здравый смысл и интеллект брали верх. Кроме того, врать было Неправильно.
Он с печалью отметил, что конкуренты не побрезговали старой байкой о говорящей собаке. А вот еще одна сплетня, на сей раз свеженькая. О странной фигуре, которую видели порхающей по ночам над крышами Незримого Университета. «ПОЛУЧЕЛОВЕК-ПОЛУМОТЫЛЕК?» Скорее, полупридумка-полувыдумка.
Самое любопытное, опровергать все эти истории было бессмысленно. Это только доказывало их правдивость — судя по реакции собравшегося за завтраком жюри. Раз опровергают, значит, что-то тут есть.
Он решил сократить путь через расположенные в Канальном переулке конюшни. Подобно Тусклой улице, Канальный переулок существовал лишь для того, чтобы на него выходили своими задами какие-нибудь здания. Да и вся эта часть города существовала лишь для того, чтобы люди могли пройти по ней к чему-нибудь более интересному. В этом унылом переулке располагались только склады с высокими окнами да полуразвалившиеся сараи, и единственной местной достопримечательностью была «Прокатная конюшня Гобсона».
Конюшня была просто огромной, а особенно она разрослась, когда Гобсон узнал значение слова «стоянка».
Вилли Гобсон был еще одним анк-морпоркским бизнесменом, похожим на Короля Золотой Реки. Он нашел свою нишу, занял ее и расширил настолько, что в нее стало падать много-много денег. Лошадь в городе — животное порой очень нужное, но где ты ее будешь парковать? Для этого тебе требуется целая конюшня, конюхи, сеновал… а для того, чтобы взять лошадь напрокат у Вилли, достаточно иметь несколько долларов.
Кроме того, здесь было удобно держать своих лошадей. Люди постоянно приходили и уходили. Кривоногие, похожие на гоблинов конюхи, которые обслуживали конюшню, могли остановить вас только в одном случае: если бы вы попытались вынести за пазухой какую-нибудь лошадь.
— Эй, друг! — позвал вдруг из одного темного денника чей-то голос.
Вильям уставился в полумрак. За ним настороженно наблюдали немногочисленные лошади. Чуть подальше лошадей куда-то уводили, люди кричали что-то друг другу, то есть царила обычная для конюшен суматоха. Но голос доносился со стороны островка зловещей тишины.
— Мне еще два месяца жить на оставшиеся деньги, — сообщил Вильям темноте. — А мои столовые приборы сделаны, как мне кажется, из сплава свинца с конским навозом.
— Я не вор, друг.
— Тогда кто?
— Знаешь, что может тебе помочь?
— Э… Да. Полезный моцион, регулярное питание и хороший сон по ночам. — Вильям оглядел длинный ряд денников. — По-моему, на самом деле ты хотел спросить, знаю ли я, что может мне навредить. В общем контексте тупых предметов и острых лезвий. Верно?
— В широком смысле — да. Не двигайся, господин. Стой так, чтобы я тебя видел, и с тобой ничего не случится.
Вильям проанализировал услышанное.
— Понятно, но если я встану так, чтобы ты меня не видел, со мной ведь тоже ничего не случится?
Кто-то вздохнул.
— Послушай, давай пойдем друг другу навстречу… Нет! Стой на месте!
— Но ты сказал…
— Просто стой. Молча. И слушай, понятно?
— Понятно.
— До меня дошли слухи, что люди разыскивают одну собачку, — произнес таинственный голос.
— Да. Стража разыскивает ее. Вернее, его. Ну и?
Вильяму показалось, что он видит какой-то силуэт чуть темнее общего фона. Более того, ему показалось, что он чувствует Запах. Этот Запах перебивал даже обычную для конюшен вонь.
— Рон? — окликнул он.
— Я что, похож на Рона? — донеслось в ответ.
— Не совсем. Так с кем я разговариваю?
— Называй меня… Вгорлекость.
— Вгорлекость?
— Что-нибудь не так?
— Да нет, все нормально. Ну и чем могу помочь, господин Вгорлекость?
— Предположим, кто-то знает, где находится песик, но этот кто-то не хочет связываться со Стражей… — произнес голос Вгорлекости.
— Почему?
— Скажем так, не у всех со Стражей такие уж теплые отношения. Это первая причина.
— Понятно.
— А еще скажем, что есть определенные люди, которые предпочли бы, чтобы этот песик замолчал навсегда. Стража может… проявить недостаточно заботы. Она вообще плохо заботится о собаках, эта Стража.
— Правда?
— Да, конечно. Стража считает, что у собаки совсем нет человеческих прав. Это еще одна причина.
— А что, есть и третья?
— Да. Я прочел в новостном листке о вознаграждении.
— Неужели?
— Только в текст вкралась маленькая опечатка. Там говорилось «двадцать пять долларов», а не «сто». Понятно?
— Понятно. Но сто долларов за собаку — это слишком большие деньги, господин Вгорлекость.
— Только не за эту, если понимаешь, что я имею в виду, — хмыкнула тень. — Этому песику есть что рассказать.
