Сейчас уже есть немало нареканий на Вас, на людей, Вами принимаемых на службу без моего ведома как военного начальника, чего никогда раньше не бывало.
В случае дальнейшего обременения населения, а тем более вреда от неприятеля, винить будут только Вас, и Вам следует как следует подумать. Притом в Москве обладают большими военными средствами и возможностями, чем это Вам представляется и чем мы постоянно от Вас это слышим.
Сохрани Вас Бог дальше участвовать и потерпеть поражение. Тогда может последовать мщение всей стране за то, что мы первые нарушили договор…»
Дмитрий не дочитал письмо, вернул его Мнишеку и быстрым шагом пошел прочь от кареты.
– Царевич, стойте, – остановил его Юрий Мнишек. Дмитрий остановился.
– Что передать Марине?
Царевич резко замер и задумался:
– Передайте, что я верю в нее больше, чем в ее отца!
И еще быстрее пошел прочь от кареты.
Уходившие отряды остановились около возка с ксендзами Лавицким и Чижевским. Куда поедут святые отцы? Будут ли они разворачиваться?
– На нас смотрят, – тихо сказал отец Андрей Лавицкий товарищу. – Что будем делать?
– Надо показать, что мы остаемся.
– Возница, – приказал отец Андрей кучеру, – разворачивайся в сторону Москвы.
Этот поворот двух ксендзов в сторону Москвы вернул Дмитрию часть уходивших польских ландскнехтов.
* * *
Ввиду того, что лучшая часть войска ушла, Дмитрий был вынужден снять осаду с Новгород-Северского и перебраться в милый сердцу Путивль.
Вот уже несколько дней Дмитрий безвылазно сидел в Путивле, приводя в порядок потрепанные войска. Снова устраивал рыцарство по хоругвям, устраивал роты, назначал ротмистров.
Царевич занимал дом второго путивльского воеводы Василия Рубец-Мосальского. Между ними установились какие-то на удивление дружеские и спокойные отношения.
Рубец-Мосалький сразу располагал к себе людей как княжеского звания, так и самых простых ратников. Он относился к Дмитрию спокойно, безо всякого подобострастия. Мало того что он сразу сдал Дмитрию город без боя и присягнул ему со всем своим гарнизоном, он добросовестно, как механизм, выполнял любое самое трудное поручение царевича, не претендуя ни на какие награды и блага. А после трудно выполненного дела сразу уходил в тень.
Вот и сейчас он пришел к царевичу и доложил:
– Есть радостная новость: люди Герасима Евангелика привезли из сечи Гришку Отрепьева.
– Расстригу немедленно ко мне! – приказал Дмитрий.
Отрепьева привели.
Бывший монах сразу бросился в ноги государю:
– Не вели убивать!
Дмитрий молча и долго смотрел на монаха, потом бросил всего одно слово:
– Рассказывай.
Это так было сказано, что ни у кого не возникло сомнений, что Гришка сейчас расскажет все. А если будет хоть капля юродствования, болтовни или хитрости в его словах, Гришке не прожить и минуты.
Призрак Грозного присутствовал в зале, призрак царя-садиста и священника. И в силу его садизма и священничества все обязаны были говорить ему правду, все обязаны были исповедоваться. Польские вышколенность и рыцарственность куда-то в этот миг исчезли.
Вместо ответа Гришка сунул руку за пазуху и стал что-то доставать. Мгновенно на него сверху упал Альберт Скотницкий и придавил к полу.
– Нет! Нет! – закричал Гришка. – Это бумага! Это письмо.
– Что за письмо? – сказал Дмитрий. – Давай.
Отрепьев подал ему две тонкие, связанные между собой дощечки. Царевич разъединил дощечки, вынул сложенный между ними вчетверо лист бумаги с узорчатыми краями, развернул его и стал читать.
Чем дольше он читал, тем большее удивление проявлялось на его лице. Это было письмо опальной царицы Марфы к сыну. К нему, к Дмитрию.
Дорогой мой сын!
Не знаю, найдет ли это письмо тебя. Пишу просто так, в надежде на счастливый случай. Я знаю, я чувствую, и Господь Бог подсказывает мне, что ты жив. Хотя многие говорят мне, что тебя давно уже нет.
Я пишу в темноте, и много писать не могу. Храни тебя всемилостивейший Бог.
– Встань, – велел царевич. – Откуда это у тебя, дьяк?
Отрепьев опасливо оглянулся по сторонам. Дмитрий понял его и жестом предложил всем выйти из комнаты.
– Александр Никитич Романов передал.
– На кой?
– Чтобы я твоим именем, государь, на Русь шел против Годунова.
– И что же ты не пошел?
– Вы же сами идете. Я давно о вас знаю.
«Странно, – подумал Дмитрий, – неужели Романовы не были посвящены в мою историю? Зачем они этого человека готовили?»
Он громко постучал саблей по столу, и вся свита вернулась.
– Что делать, государь?
– Вот что: вывести его на площадь, на видное место и прочесть при нем грамоту, что Годуновым к королю литовскому прислана. Пусть подтвердит на площади все, что про него говорится. А до этого пусть с ним Богдан Сутупов как следует побеседует, чтобы никаких срывов не было… Но без последствий.
– Позвать Сутупова? – спросил Мартин Бучинский. – Он здесь.
– Давайте.
Вошел пыточных дел мастер. Дмитрий все объяснил ему про Отрепьева.
* * *
Через два часа на свежезапорошенной снегом площади перед собранными представителями войска и важным торговым и государевым местным народом с высокого подмостка выступали Гришка Отрепьев вместе с Богданом Сутуповым.
Сутупов кричал:
– Правитель московский Борис Годунов не желает признавать Богом спасенного и нам данного царевича Дмитрия. Он и его бояре утверждают, что в Москву с войском идет не всевластный государь Русский, а беглый монах Гришка Отрепьев. По поручению государя нашего Дмитрия Ивановича мы разыскали этого беглого всамделишного монаха. Вот он, перед вами. Слушайте письмо правителя московского Бориски Годунова к королю Сигизмунду литовскому и все смотрите на этого человека.
Он читал с листа:
– «В Вашем государстве объявился вор и расстрига Отрепьев Гришка. А прежде он был дьяконом в Чудове монастыре и у тамошнего архимандрита ходил в келейниках. Из Чудова монастыря взят был он к патриарху нашему Иову для письма. А когда он был в миру, то отца своего не слушался, крал, играл в кости, пил и впал в ересь». Верно? – спрашивал он у Гришки. – Все так и было?
– Верно, – громко соглашался Гришка. – Все так и было. Только в ересь не впадал.
Богдан Сутупов зло взглянул на него и продолжил:
– «От отца своего Гришка убежал, служил у Романовых с Черкасскими, проворовался, связался с лихими людьми. И наконец, вор этот постригся в монахи, не отставши от воровства своего, и от чернокнижества, и вызывания духов». Все здесь правильно?
– Все правильно, – скоро подтвердил Отрепьев.
– «Когда это воровство в нем было найдено, то патриарх со священным собором осудили его на вечное заточение в Кириллов-Белозерский монастырь. Но он с товарищами своими, попом Варлаамом и клирошанином Мисаилом Повадиным, ушел к Вам в Литву». Все ли правильно писано? – спрашивал Сутупов у Гришки.
– Все правильно писано.
– «И мы дивимся, каким обычаем такого вора в Ваших государствах приняли и поверили ему, не пославши к нам за верными вестями. Поэтому требуем самозваного Гришку Отрепьева казнить, а приспешников его и будоражельщиков примерно наказать». Все слышали? Все Гришку видели? – спрашивал Сутупов у толпы.
Толпа согласительно гудела.
– Так вот идите и всем расскажите о слышанном! – велел Сутупов. – А наказывать его ли не наказывать – это не Годунову решать. Это царь наш Дмитрий Иванович решать будет.
Никто с ним не спорил.
* * *
Воевода Басманов был принят Борисом как самый важный в стране человек – его прием шел на уровне приема иностранного посла не очень главной державы.
Полусотня наряженных, сверкающих золотом бояр выехала задолго вперед навстречу его повозке. Это было ритуальное сопровождение важного гостя, нечто вроде почетной охраны, которая русским никогда не полагалась.
Его собственная охранная сотня как-то поблекла, замученная долгой зимней дорогой, стушевалась и по его приказу скрылась в первой же городской улице.
Басманов вышел из повозки. Правая рука у него была на перевязи.
Трое главных бояр – два князя Голицына, Василий и Иван, и воевода Михайла Салтыков, одетые в золото и парчу, – спешились и протянули ему руки, приветствуя его от имени царя, и он неловко с ними поздоровался.
Ему подвели собственные царские сани, дальше он ехал в них, переговариваясь с боярами. Разговор был осторожный, не политический.
– Много ли там польского войска?
– Две-три тысячи. Много конных.
– Как вооружены?
– Лучше всех наших.
– Много ли казаков?
– Десять—двенадцать тысяч. В основном конные.
– Ладит ли Литва с казаками?
– Ладит. И ладит хорошо.
Так и подъехали к Кремлю. Дальше Басманова встретили и пешим повели к Передней лестнице стольник Годунов Степан Степанович и капитан роты охранников царя француз Жак Маржерет.
