Разговаривая, Павел продолжал свою работу. Постепенно приладился, и теперь уже после взмаха ножом посылал в коробку еще один или пару бриллиантов.
– Семнадцать, восемнадцать, – разговаривая, Болотов не забывал считать извлеченные Кольцовым бриллианты.
– На боковушке саквояжа пошли крупнее, – заметил Кольцов. – Поглядите, этот чуть не с горошину.
– Увеличительное стекло бы! – высказал пожелание Фролов.
Болотов сходил в операционный зал банка и принес оттуда лупу десятикратного увеличения. Они, как дети, передавали ее из рук в руки и увлеченно рассматривали рассыпанные по дну коробки бриллианты.
– Я такие, как эти, только на картинках видел, – сказал Кольцов. – У матери кольцо было, на нем несколько бриллиантиков. Верите, нет, величиной с маковое зернышко. Может, чуть больше.
– Эти – коллекционные. Отборные. Очень дорогие, – пояснил Болотов. – Через мои руки их здесь много прошло. А такие не часто присылали. Чистой воды, как называют такие бриллианты ювелиры. Вот этот, к примеру, тысяч на триста франков потянет. А то и более.
Под утро, когда они уже почти заканчивали свою ювелирную, в прямом и переносном смысле, работу, дверь отворилась, и к ним в комнату бодро вошел Жданов.
– Что не спите, полуночники?
– А вы?
– Вам положено ночами спать. Сон – первейшее благо молодости. А бессонница – проклятие старости.
– Сто восемьдесят шесть, – громче обычного объявил Илья Кузьмич, принимая у Кольцова и опуская в коробку очередной бриллиант. И поняв, что не пробудил в Жданове любопытство, спросил: – Борис Иванович, скажите, вас можно чем-нибудь удивить?
– Несомненно. И чем же?
– Это вот – тот самый саквояж, из-за которого нас столько времени лихорадило! – тоном факира произнес Болотов. – И мы извлекаем из него бриллианты!
– Да ведь я все знаю, – хитро улыбнулся Жданов.
– Как? Кто вам мог сказать?
– «Конспираторы»! Я еще не успел заснуть, когда вы приехали. И видел все в окно. И вас, и саквояж, который вы с собой несли. А до этого, если помните, вы доложили мне, – обратился он к Болотову, – что отыскали этого… Миронова. Так не откажите старику в умении, после такого количества информации, легко обо всем догадаться.
– Но почему же, в таком случае, вы не спустились к нам сразу? – удивился Фролов.
– Но вы почему-то не позвали меня. Я решил, что вы готовите мне сюрприз. Не мог же я лишить вас такого удовольствия.
После этих слов Борис Иванович вышел в коридор и тут же вернулся с двумя бутылками шампанского в руках.
Нет, Жданов и в своем преклонном возрасте оставался все таким же, как и прежде, молодым душой, мог иногда подурачиться и устроить розыгрыш своим друзьям, любил вино и остроумную шутку.
– Доставайте, Илья Кузьмич, бокалы. Разве это не повод отметить ваш успех?
– Наш успех! – едва ли не хором сказали остальные.
– Не будьте подхалимами. Это целиком и полностью ваша заслуга. А если быть до конца честным, это заслуга Павла Андреевича.
– Ну, тут уж я не согласен, – возразил Кольцов. – Делим успех на всех четверых. Поровну. И точка! – но тут же поправился. – Нет, на пятерых. Но в первую очередь это заслуга Юрия Александровича Миронова. Не окажись он когда-то на нашем с Петром Тимофеевичем пути, мы сейчас, возможно, отмечали бы этим шампанским наше поражение.
– Все правильно, – согласился Жданов. – Не будем спорить. Кто-то из великих сказал: у поражения один виновник, у победы – всех не счесть. Важно, что мы с вами все же пьем за успех, за победу.
Когда шампанское было допито, Жданов, по давней привычке, стукнул своей тростью о пол.
– Все! Пошумели, порадовались – и хватит. Вернемся к делу. Ну-ка, показывайте свою добычу.
Ему передали коробку.
– Сто девяносто два бриллианта, – подсказал Болотов.
– Тут еще три-четыре, – вновь приступил к своей работе Кольцов.
Жданов перебирал пальцами бриллианты, Время от времени один какой-то извлекал из коробки и долго рассматривал его в лупу.
– Ишь ты! Какой красавец! – восхищенно говорил Жданов и, держа его на открытой ладони, пристально рассматривая, объяснял: – Это так называемый тройной бриллиант. Тридцать две фасетки на коронке, и двадцать четыре – на кюлассе. Всего пятьдесят шесть граней. Даже не трудитесь считать.
– Дорогой? – поинтересовался Фролов. Его не приводили в восторг все эти туманные заклинания: «фасетки, коронки, кюлассы», не восхищал блеск и сияние самих бриллиантов. Он был человеком долга. И его долг был сейчас: как можно выгоднее, дороже продать эти бриллианты и вырученные на них деньги передать товарищам, только ему и Жданову известным, давно внедренным во французскую жизнь. А уж они знали, как этими деньгами распорядиться на пользу новой России.
– Мог бы быть и дороже. Старая английская огранка, – пояснил Жданов и вынул из коробки другой, медового цвета. – Этот вот – редкостный экземпляр. Двойной. Голландская грань. И уникальный по цвету… А вот этот «дикштейн». Октаэдр. Тоже довольно высоко ценится. Здесь почти нет обычных, рядовых камней.
Кольцов наконец поднялся с колен, опустил в коробку еще несколько бриллиантов.
– Все! Последние три!
– Всего сто девяносто пять, – подытожил Болотов. – Хорошая посылка. Давно такую не упомню.
– И качеством на этот раз лучше, – перебирая в коробке бриллианты, сказал Жданов.
– И что, все в распыл? – недоброжелательно спросил Кольцов.
– На то они и присланы, – Жданов внимательно взглянул на Кольцова, – А вам что? Жалко?
– Мне на них плевать, мне они душу не греют. Но если с другой стороны посмотреть, они ведь российские. Российское, то есть, богатство. Так какого черта мы обогащаем им французов? Вот этого я не понимаю.
– А ведь мы с вами на эту тему говорили, уважаемый Павел Андреевич, – напомнил Жданов. – И Иван Платонович тоже огорчался, что оказался втянутым в эту бессовестную торговлю. Я тоже не в восторге. Но разоренной России сейчас и здесь нужны деньги. Франки. И немалые суммы. Как прикажете мне поступать?
Все промолчали. Знали, зачем Москва слала сюда бриллианты. На вырученные после их продажи деньги Советская Россия пыталась купить мир. А дороже мира ничего на свете нет. Разве что жизнь. Брат и сестра. Они всегда рядом.
– Не знаете? – жестко продолжил Жданов и с горечью зачерпнул горсть бриллиантов. – А я знаю. Этих мне нисколько не жалко. С ними я без сожаления расстанусь. А вот эти, – он стал извлекать из коробки и выкладывать на ладони более крупные бриллианты, рассыпающие вокруг себя благородные отблески. Эти мы пока прибережем. Если сумеем обойтись без них, они снова вернутся обратно в Россию. А нет – пожертвуем и ими. Жизнь людей дороже этих камешков. Простите за столь высокие слова.
