Сердечно благодарю вас, дражайшие мои посетители! душеспасительная ваша беседа весьма меня усладила, и много поучительного сообщила мне малоопытному. Да воздаст Господь благодатию Своею за назидательную любовь вашу….
Все распростились.
Седьмое свидание
«Молитеся друг за друга да исцелеете».
(Иак. V, 16)
СТРАННИК. — Мы с благочестивым спутником, профессором, не могли преодолеть общего желания, чтобы отправиться в путь и не зайти к вам окончательно проститься и попросить молитв ваших за нас…
ПРОФЕССОР. — Да, понятны для нас ваша искренность и те душеспасительные беседы, коими мы наслаждались у вас среди друзей ваших. Это воспоминание сохранится в душах наших, как залог общения и христианской любви и в отдаленной отсюда стране, куда мы стремимся.
— Благодарю вас за память и любовь, а между тем, как приход ваш кстати! У меня остановились два путешественника: Молдавский монах и пустынник, живший двадцать лет безмолвно в лесу. Им хочется вас увидеть, я сейчас позову их… Вот они!
СТРАННИК. — Ах, какая блаженная жизнь в пустыне! И удобная для беспрепятственного приведения души к соединению с Богом! Безмолвный лес, как Эдемский Рай, в коем сладостное древо жизни произрастает в молитвенном сердце пустынножителя. Если бы я сколько-нибудь имел средств к пропитанию, то, кажется, не расстался бы с отшельническою жизнию.
ПРОФЕССОР. — Все нам кажется особенно хорошо издали, а при опыте каждый уверяется, что всякое место, имея свои удобства, имеет и свои невыгоды. Конечно, для имеющего меланхолический темперамент и влечение к безмолвию отрадна жизнь отшельническая, но сколько же предстоит и опасностей на сем пути! Аскетическая история представляет много примеров, в коих видно, как многие отшельники и затворники вовсе лишившие себя общения с людьми, впали в самообольщение и глубокую прелесть.
ПУСТЫННИК. — Удивляюсь, как часто в России, не токмо в иноческих обителях, но даже и от некоторых богобоязненных мирян, приходится слышать, что многих желающих пустынной жизни, или упражнения во внутреннем молитвенном делании, удерживает от последования сему влечению боязнь, чтобы не погибнуть от прелести. Настаивая на этом они представляют примеры, в подкрепление своих умозаключений; почему как сами чуждаются внутренней жизни, так и других от нея отдаляют… Думаю, это происходит из двух начал: или от непонимания дела и непросвещения духовного, или от собственной лености к подвигу созерцания и зависти, чтобы не превзошли их в сих высших познаниях другие стоящие на низшей степени в сравнении с ними… Очень жаль, что держащиеся сего убеждения не вникают в рассуждения святых отцов по сему предмету, которые прямо и решительно поучают, что не должно бояться или сомневаться, призывая Бога. Если некоторые и впали в самопрельщение или исступление ума, то сие случилось с ними от гордости, от неимения наставника и от принятия явлений и мечтаний за истину. Если же и случилось бы таковое искушение (продолжают они же), то привело бы к опытности и венцу; ибо скорая помощь Божия покровительствует при сем попущении. Дерзайте! Аз с вами есмь, не бойтеся! — говорит Иисус Христос. (Гр. Син. л. ф.) Из сего и следует, что напрасно боязнь и устрашение от внутренней жизни под предлогом самопрельщения: ибо смиренное сознание своих грехов, откровенность души наставнику и «безвидие» при молитве, есть твердый и безопасный оплот от прелести, которой многие так сильно боятся, и потому не касаются умного делания, как между тем, они-то сами и находятся в прельщении, по опытным словем св. Филофея Синайского, который говорит следующее: «Многие из иноков не понимают прелести ума своего, которую претерпевают от бесов; т. е. они прилежно упражняются токмо в одной деятельности (в наружных добродетелях), о уме же, т. е. о внутреннем созерцании, не пекутся, будучи не просвещены и не ведущи (гл. 37). „Если даже и услышат о других, что внутренне воздействовала в них благодать, то сие почитают прелестию от зависти“, подтверждает св. Григорий Синаит (гл. 1)».
ПРОФЕССОР. — Позвольте спросить вас: конечно, сознание своих грехов удобно для каждого внимающего себе; но как поступить в таком случае, когда нет такого наставника, который опытно мог руководствовать на внутреннем пути и приемля откровение души, мог бы сообщить правильное и благонадежное ведение относительно духовной жизни? В таком случае, конечно, лучше не касаться созерцания, нежели самочинно и без руководителя посягать на оное?… Далее: для меня неудобопонятно, каким образом, поставляя себя в присутствие Божие, можно сохранить совершенное «безвидие»? Это не естественно, ибо душа наша или ум ничего не может представить в воображении безформенно, в совершенном безвидии. И почему бы, при погружении ума в Бога, не представлять в воображении Иисуса Христа или Пресвятую Троицу и проч?..
ПУСТЫННИК. — Хотя руководство опытного и сведующего в духовном деле наставника, или старца, коему бы беспрепятственно с доверенностию и пользою можно было ежедневно открывать душу, помыслы и встречи на пути внутреннего обучения, и составляет главное условие при упражнении в сердечной молитве, подвизающегося в безмолвии: но в случае невозможности найти такового, те же св. отцы, кои сие заповедуют, представляют при сем исключение. Преподобный Никифор монашествующий ясно учит о сем так: «при упражнении во внутреннем сердечном делании, потребен истинный и сведующий наставник. Если же такого нет, то следует прилежно искать: если не находишь, то с сокрушением сердца призови Бога в помощь почерпать наставление и руководство в учении св. Отцов и поверять себя Словом Божиим, изображенным в Священном Писании». При сем надо также принять в соображение и то, что истинному усердному желанию искателя можно услышать полезное и наставительное слово и от простых: ибо также св. Отцы уверяют, что если с верою и правым намерением вопросить и сарацина, то и сей может сообщить слово полезное; если же без веры и справедливой цели потребуешь наставления у Пророка, то и он не удовлетворит тебя… Пример сему видим в Великом Египетском Макарии, которому однажды сделал вразумление и сим пресек страсть простой поселянин. Что же касается «безвидия», т. е. чтобы не воображать и не принимать никаких явлений во время созерцания ни света, ни ангела, ни Христа и какого-либо святого и отвращаться от всякого мечтания; то сие заповедают опытные св. Отцы, конечно, по той причине, что способность воображения удобно может воплощать, или как бы оживлять умопредставления; а посему неопытный легко может увлечься сими мечтами, почесть их за явления благодатные, и подпасть самопрельщению, а при том же, как изображает Священное Писание, что «и сатана весь преображается в ангела света». А что ум естественно и удобно может находиться в «безвидии» и сохранять оное и при памятований присутствия Божия, то это усматривается из того, что сила воображения может ощутительно что-либо представить в «безвидии» и держаться на оном представлении при внимании предметам, не подлежащим чувству зрения, не имеющим внешнего вида или формы. Так например: представление и самоощущение души нашей — воздуха, тепла, холода; находясь на холоде, можно живо представить в уме теплоту, хотя оная и не имеет формы, не подлежит зрению, не измеряется осязанием находящегося на холоде! Подобно сему, и присутствие духовного и непостижимого существа Божия можно представить в уме, сознавать в сердце в совершенном безвидии.
СТРАННИК. — Случилось и мне в странствии моем слыхать от людей набожных и ищущих спасения, что они боятся под изветом прелести коснуться внутреннего делания. Некоторым и я с пользою почитывал из «Добротолюбия» наставления св. Григория Синаита, который говорит, что «сердечное действие не может быть прелестным (не так, как умственное), ибо если бы враг и захотел превратить теплоту сердечную в свое нестройное жжение; или веселие сердца заменить мокротною сладостию: но время, опыт и чувство само собою обличат сии его коварства, даже для не очень ведающих сие его ухищрение»…
Также встречал и других; кои, к большому сожалению и познавши стезю безмолвия и сердечной молитвы, в случае какого-либо преткновения или греховной слабости, впадают в уныние и оставляют внутреннее делание сердца, познанное ими!
ПРОФЕССОР. — Да это и очень естественно! Я и сам иногда на себе сие испытываю, когда случится из внутреннего настроения уклоняться в развлечения, или сделать какой-либо проступок… Ибо как внутренняя молитва сердца есть дело святое, и единение с Богом, то прилично ли и не дерзновенно ли вводить дело святое в сердце греховное, — не очистивши его прежде безмолвным сокрушенным покаянием и достодолжным приготовлением к общению Божию? Лучше онеметь пред Богом, нежели износить «безумные глаголы» из сердца омраченного и развлеченного.
