— Убирайтесь отсюда! — закричал Слоуик. — Или я позову полицию!
В ответ на это Норман издал издевательский смешок, а потом развернул Слоуика спиной и стал выворачивать левый кулак Слоуика до тех пор, пока тот не коснулся тощей правой лопатки. Слоуик начал кричать. Норман сунул руку ему между ног и ухватил его причиндалы.
— Прекрати, — сказал он. — Прекрати сейчас же, или я раздавлю твои яйца, как виноградинки. Ты услышишь, как они лопнут.
Тампер ловил ртом воздух и время от времени издавал хриплые стоны, но Норману это не мешало. Он протащил его обратно в комнату и пультом дистанционного управления увеличил громкость телевизора. Потом отконвоировал своего нового дружка в кухню и там отпустил его.
— Встань у холодильника и прижмись к нему задницей и плечами, — сказал он. — Если отодвинешься хотя бы на дюйм, я порву тебе хайло. Усек?
— Д-д-да, — произнес Тампер. — К-к-кто в-в-вы такой? — Он по-прежнему был похож на приятеля Бэмби, но голос его звучал, как у Совенка Вудзи.
— Ирвинг Р. Левай, новости Эн-би-си, — ответил Норман. — Вот так я провожу свой выходной.
Не спуская глаз с Тампера, он принялся выдвигать один за другим ящики кухонной тумбы. Он не думал, что старина Тамп сбежит, но все же тот мог попытаться. Как только люди достигают определенного уровня страха, они становятся непредсказуемыми.
— Что… Я не знаю, что…
— А тебе не нужно знать что, — сказал Норман. — В этом вся прелесть, Тамп. Тебе не нужно ни черта знать, кроме ответов на парочку простых вопросов. Все остальное можно предоставить мне. Я — профессионал. Можешь считать меня одним из тех, кого зовут Мастер Умелые Руки.
Он нашел то, что искал, в пятом и последнем ящике: две рукавицы для духовки с вышитыми на них цветочками. Какая прелесть! Как раз то, что захочет надеть читающий московскую «Правду» еврейчик, доставая свои кгошечные кошегные котлетки из своей кгошечной кошегной духовки. Норман натянул их и быстро протер ручки от ящиков, стирая все отпечатки пальцев, которые мог на них оставить. Потом он отконвоировал Тампера обратно в комнату, где взял пульт дистанционного управления от телевизора и быстро вытер его о свою рубашку.
— Сейчас мы проведем с тобой небольшую беседу, Тампер, — сказал Норман, покончив с этим.
Он едва сдерживал ярость. Голос, вырывавшийся из его глотки, казался нечеловеческим даже тому, кому он принадлежал. Нормана не удивил накативший на него приступ ярости. Он швырнул пульт на диван и повернулся к Слоуику, который стоял с опущенными плечами и плакал, слезы выкатывались из-под его толстых очков в роговой оправе. Норману снова бросилась в глаза его майка белого человека.
— Я собираюсь поговорить с тобой по душам. Именно по душам. Веришь в это? Лучше поверь, Тамп. Поверь, мать твою.
— Пожалуйста, — простонал Слоуик, протянув к Норману свои дрожащие руки. — Пожалуйста, не причиняйте мне зла. Вы ошиблись — кто бы вам ни был нужен, это не я. Я ничем не могу вам помочь.
Но в итоге Слоуик помог, и немало. К тому времени они уже были в подвале, потому что даже включенный на полную громкость телевизор не мог полностью заглушить криков Слоуика. Но, так или иначе, он здорово помог…
Когда спектакль закончился, Норман отыскал под кухонной раковиной пакеты для мусора. В один из них он сложил рукавицы для духовки и свою рубашку, в которой теперь уже нельзя было показаться на людях. Пакет он заберет с собой и избавится от него позже.
Наверху, в спальне Тампера, он нашел лишь одну одежку, которая хоть как-то могла прикрыть его куда более массивное туловище: мешковатую спортивную майку с длинными рукавами от тренировочного костюма «Чикагские Быки». Норман разложил ее на кровати, потом пошел в ванную Тампера и включил душ. Ожидая, пока нагреется вода, он заглянул в аптечку, нашел бутылочку с адвилом и проглотил четыре таблетки. У него ныли зубы — оружие в разделке с Тампером — и болела челюсть. Вся нижняя часть лица была в крови; кровь забрызгала и волосы, и — немножко — кожу на лбу.
Он шагнул в душ и взял мочалку Тампера — «ирландская губка», — отметив, что надо не забыть бросить и ее в мусорный пакет. Конечно, он не знал, что дадут все эти предосторожности, поскольку понятия не имел, какое количество улик для судебно-медицинской экспертизы он оставил внизу, в подвале. На какое-то время он там потерял контроль над собой.
Моя голову, он начал напевать: «Бродя-я-яга Роза… Бродя-я-яга Роза… так где ж ты бро-о-одишь… Никто не знает… Вольна, свобо-о-одна… Как ве-е-етер в по-о-оле… Догнать кто мо-о-ожет… Бродягу Розу?…»
Он вышел из душа, выключил воду и взглянул на свое тусклое призрачное отражение в затуманенном зеркале над раковиной.
— Я могу, — спокойным, ровным голосом произнес он. — Я — вот кто.
5
Билл Стэйнер поднял свободную руку, чтобы постучать еще раз, мысленно проклиная свою нерешительность. Он был из тех мужчин, которые деликатны со всеми женщинами. Она отозвалась: «Иду, иду! Одну секунду, сейчас открою». Слава Богу, судя по голосу, она не злилась, так что, может быть, он не вытащил ее из ванны.
«Все равно, какого черта я здесь делаю? — снова спросил он себя, когда ее шаги послышались у двери. — Это похоже на сцену в какой-нибудь романтической кинокомедии, вроде комедий Тома Хэнкса».
Может, и так, но что из того? Женщина, приходившая в магазин на прошлой неделе, не шла у него из головы. Воспоминания о ней со временем не тускнели, впечатление, произведенное ею, лишь усиливалось. Две ненормальности были для него очевидны: первый раз за всю свою жизнь он принес цветы незнакомой женщине, и с тех пор как ему исполнилось шестнадцать, никогда так не нервничал, собираясь на свидание.
Когда Билл приблизился к двери, он заметил, что одна из больших маргариток может выпасть из букета. Пока дверь открывалась, он наклонился, торопясь поправить ее, а когда поднял взгляд, то увидел странную картину. Женщина, которая побывала у него в магазине на прошлой неделе, теперь стояла перед ним с расширившимися от ужаса глазами и поднятой над головой металлической банкой консервов. Она занесла руку для удара, но, кажется, увидела перед собой не того человека. Это была, как позже подумал Билл, самая потрясающая сцена в его жизни.
Двое стояли, глядя друг на друга через порог комнаты Рози на втором этаже дома на Трентон-стрит: он — с букетом весенних цветов, купленным в магазинчике на бульваре Хитченс, в двух шагах отсюда, она — с двухфунтовой банкой фруктового компота, поднятой над головой. Хотя пауза длилась не больше двух или трех секунд, она показалась Биллу вечностью. Испуг, отчаяние, решимость и, наконец, изумление прочел он в ее взгляде. Он был готов к чему угодно, но только не к этому. Испуг исказил ее лицо — но это все же было то лицо, которое лишило его покоя после встречи в магазине. Она не была красива, во всяком случае, по общепринятым канонам красоты, но она была красива для него. От линии ее губ и подбородка у него почему-то едва не останавливалось сердце, а кошачий блеск ее серо-голубых глаз околдовывал. Кровь прилила ему к голове, щеки стали горячими, в ногах появилась слабость. Он хорошо знал, о чем возвещали эти ощущения, и разозлился на себя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
