израненные ножки.
Артур достал бутылку шампанского, три фужера.
— После вчерашнего голова болит или повод есть?
— Ба, ты же знаешь, я не пью без повода. Тем более тебе не предлагаю. Мы были на набережной Красного флота. Восьмого сентября в двенадцать. Приглашаем!
— Какие вы молодцы! Поздравляю Вас, детки! Будьте счастливы. Артур, цени девочку, береги ее. Лучше ты не найдешь, а потерять сможешь. Тебе, Машенька, ничего не скажу, ты — его Ангел, попрошу только одно — оставайся такой же чистой и нежной. И… Артур, отцу позвонить надо…
— Нет… — Артур как-то немного напрягся весь, по лицу пробежала тень недовольства.
— Артур, он давно искупил свою вину. Не отталкивай его сейчас, он уже не молод и одинок. А тебе его помощь сейчас будет нужна. Впереди огромный труд. Ты даже не представляешь, как изматывает подготовка к свадьбе. Вы же не хотите, чтобы у вас было как у всех? У вас же должно быть — АХ!!! Я ведь права?
— Да, Шуша, ты как всегда права. Но… насчет звонка отцу я подумаю и ничего не обещаю.
Я видела, как заволновалась Шуша, как задрожала ее рука, и чисто машинально накрыла ее дрожащую руку своей ладошкой.
— Артур, чего замер? Открывай уже, — посмеялась Шуша. — Что призадумался внучек?
— Да, смотрю на своих женщин и понимаю — у вас перевес, — он открыл бутылку шампанского и наполнил игристым вином фужеры.
— Я люблю тебя и во всем буду тебя поддерживать, но только если ты прав, милый.
После ужина мы сидели в гостиной. Шуша рассказывала мне об отце Артура, Артур сидел за пианино, пытался музицировать. Чем дольше рассказывала Шуша, тем больше злился Артур. Его переживания и эмоции выдавала музыка. Я так больше не могла. Хотя мне было очень интересно, что рассказывала бабушка, но Артур для меня был дороже. Я встала, подошла к нему, положила руки на его плечи. Он интуитивно выпрямился. Я обняла его.
— Милый… Я люблю тебя, люблю, люблю очень сильно! — шептала я ему на ушко. — Сыграй что-нибудь для меня…
Из-под его пальцев полилась совсем другая музыка. Он заиграл «Вальс цветов» Шопена. Закончив играть, он поцеловал меня и усадил к себе на колени.
— Сейчас разучим «Мурку».
— Пойдем лучше спать. Я в душ, чур, первая.
— Хорошо, я пока пойду, Шушу успокою.
Я сидела перед зеркалом и любовалась своим отражением, когда зашел Артур.
— Я пришел пожелать тебе спокойной ночи, любимая.
— И все? — удивилась я, Артур промолчал в ответ. Поскольку в мои планы не входило теперь спать в одиночестве, я решила прояснить ситуацию. — Милый, ты не хочешь остаться на ночь в нашей спальне и разделить со мной постель?
— В нашей спальне? Хочу, но…
— Артур, не существует никаких «НО», — меня начинало возмущать его молчание и недосказанность, очень не хотелось начинать семейную жизнь со слез в одиночестве. — Очень прошу продолжи свое «но…», заверши мысль, чтобы я ее поняла.
Я подошла к нему и положила руки ему на грудь, заглянула в его глаза. Он смотрел на меня пристально, пытаясь уловить мое внутреннее настроение. Затем обнял меня за талию и тихо сказал:
— Машуль, я не смогу просто спать с тобой, я хочу … обладать тобой. Ты же прекрасно знаешь…
— Причина только в этом, милый?
— Конечное, мой ангел, только в этом.
— Тогда может мы просто поболтаем в твоей комнате, и ты расскажешь про своего отца. Я хочу узнать твою Правду.
— Если тебе этого действительно хочется, пойдем.
Я не стала одеваться, просто завернулась в плед и с ногами забралась на диван Артура. Он открыл окно, закурил.
— Машуль, а ЧТО ты хочешь услышать? Шуша уже все рассказала.
— Милый, это взгляд женщины. Она обрисовала ситуацию, так как она ее видела, со своей стороны. Я не верю, чтобы женщина, любящая жена, не смогла простить измену. Было что-то еще… И это что-то знаешь ты… Ведь я права?
Артур молча курил, выпуская дым колечками.
— Да, милая, ты права. У этой истории есть и другая правда: да, мама в один вечер приняла решение, собрала вещи, и мы уехали, но отец… Он даже не пытался ее остановить. Он не просил у нее прощение. Мама переживала не сам факт измены, она обвиняла его в предательстве. И, когда я был достаточно взрослым, чтобы все это понять, она рассказала то, что увидела в Ереване. Я это знаю только со слов мамы, отца я об этом не спрашивал, просто не было случая. Шуша говорит, Натэлла не смогла простить измену. Нет, Натэлла не смогла простить предательство… Измену мама простила.
Он молча докурил сигарету, подошел ко мне и, устроившись рядом, обнял меня.
— Машуль, а в чем разница между изменой и предательством на твой взгляд?
Я задумалась и ответила:
— Измена — это явление чисто физиологическое и это может быть только со стороны мужчины. Предательство — это вещь духовная. Это когда разлюбил, но продолжаешь притворяться и врать… Или если изменил, но не признал эту ошибку… Как-то так, наверное…
— Маша, а почему ты сказала, что изменить могут только мужчины? А женщины?
— Артур, если женщина любит, она никогда не изменит, у нее нет такой потребности в мужчине. Вернее, есть, но женщина может долго ждать своего мужчину, даже не смотря на темперамент. А мужчина обычно не отказывается от легкой добычи. Это простая физиология и ничего больше. А дальше все зависит от воспитания и восприятия жизни.
— Мудро… Натали мне как-то так и объяснила… Вот поэтому меня раздражает, когда Шуша начинает оправдывать отца. Ему нужно было просто попросить у Натэллы прощение сразу, остановить ее, или потом переехать самому в Ленинград. Он этого не сделал… А помощь — да, он всегда нам оказывал хорошую финансовую помощь. Мы с мамой никогда ни в чем не нуждались. Машина, свободные финансы, возможность содержать Шушу, дачу, квартиру… Мама сначала отказывалась, но потом передумала… Она это называла щедрой платой за одиночество, — он немного помолчал, а потом спросил. — Марусь, а ты ревнивая?
— Артур, а что такое ревность? Только в твоем понимании…
— Ревность? Желание обладать любимой единолично, не деля ее ни с кем… Разве нет?
— А мне кажется, что ревность — это эгоистический страх. Страх, что тебя бросят, отвернутся, уйдут к другому. Это неуверенность, боязнь потерять. И ты, Артур, очень ревнив. И меня это настораживает. Чего ты боишься? Я никуда от тебя не денусь, это я обещаю. Только не ревнуй, милый… не будь эгоистом. Научись мне доверять.
— Постараюсь, Марусь, хотя
