Гнёздышко открыла свой человечий рот впервые и закричала так громко и страшно, что соловьи замертво попадали с ветвей.
Она всё кричала и кричала, её грудь часто подымалась и опускалась, крики заполнили ночь. Леандр поспешил к ней, и она безвольно повисла в его объятиях, продолжая смотреть на свои руки. Он подумал, что девушка не может говорить – ей ведь не знаком ни один язык! – и принялся ласково шептать, что всё в порядке, она в безопасности, и он её брат. Когда она стала вырываться на свободу, Принц обвязал её тонкую талию остатками шкуры, на манер дамского кушака. Она полоснула его ногтями, что-то невнятно протараторила и снова закричала. Лишь увидев тело Ведьмы, девушка смолкла и потянулась к нему. Продолжая поддерживать хрупкую сестру, он помог ей подползти к неподвижной старухе.
Гнёздышко рвалась к Нож, не умея толком ходить и выкрикивая единственное слово, по которому Принц понял, что она умела говорить. И не только говорить. Заклинание тут было ни при чём: она сохраняла разум в птичьем теле с первого дня жизни.
Гнёздышко упала на грудь Нож, всхлипывая и повторяя хриплым голосом:
– Мама, мама, мама…
Они лежали рядом на сырой земле, Нож не просыпалась.
Гнёздышко тоже не желала двигаться. Она запустила пальцы в волосы матери, а Леандр запустил пальцы в её волосы. Дикие гуси по одному выпрыгивали из дверей старой хижины и, переваливаясь, шли к Нож и остаткам шкуры-яйца. По одному они клали жемчужно-серые головы на её тело, каждый находил себе место на её ещё тёплой коже. По одному гуси закрывали глаза, не желая расставаться со своей хозяйкой в самом конце. Нож будто парила среди моря крыльев, смерть очередной птицы всякий раз забирала у Леандра и Гнёздышка то, что могло бы напоминать им о матери.
Леандр отпустил руку сестры и развернул узел, лежавший рядом с телом, недавно бывшим ведьмой по имени Нож. Внутри он нашел краюшку хлеба, бугорчатую и странной формы, с коркой уродливого красноватого цвета. Она была не свежая и внешне не производила впечатление вкусной, но Леандр понял – это тот самый хлеб, замешанный его изувеченной рукой на его крови и слезах, что никак не могли остановиться. Он с самого начала был создан для этого утра. Разломив краюшку пополам, Принц обхватил дрожащую, ошеломлённую Гнёздышко и начал медленно проталкивать маленькие кусочки хлеба сквозь её трясущиеся губы. Она кривилась, но глотала, словно умирала от голода. Он тоже съел немного. Вкус был странный, на языке осталась горечь.
Через какое-то время они покинули мать и ушли навстречу лунному свету.
Гнёздышко стояла у ручья и мыла свои новые руки – мыла так, что они кровоточили. Брат подошел к ней и осторожно взял её ладони в свои. Они были липкими от крови, бежавшей струйками, а взгляд у неё был безумный.
– Гнёздышко, ты ранишь себя. Нам нужно идти в Замок. Если повезёт, проберёмся внутрь сегодня ночью.
Девушка яростно затрясла головой – на тёмных волосах ещё виднелся серебряный кровесвет, и она казалась старухой с сединой в чёрных кудрях. Голос Гнёздышко был как испорченный камертон, точно арфа, разбитая в щепки на пустом берегу.
– Я. Не. Пойду. Не туда. Не в гнездо.
– Нож просила нас…
– Мать!
– Мать просила нас, взяла с нас слово.
– С тебя.
– Ладно, она взяла слово с меня. Значит, пойду я. Ты бросаешь её теперь, раз она умерла? Это мой отец – не твой. В чём дело?
– Бросаю её? Бросаю? – Она ударила себя кулаком в грудь. – Моя мать! Моя стая!
– Да, но моя стая ведёт себя так. Стая принцев. Нам нужны Подвиги. Мы даём обеты. И иногда убиваем Королей. Это наш долг.
– Не мой. Ты не мой птенчик. Не мой долг. – Она выплюнула последнее слово, выхаркнула его откуда-то из глубины своего тела. Посмотрела на брата, окинула его взглядом с головы до пят. Немного успокоилась, собралась с мыслями. – Ты один, – прошептала она. – Я одна. Мать была одна. Ничего не меняется. Я тебе расскажу почему. Когда я была не я. Когда я летала…
Сказка Гусёнка
Ночь за ночью под луной я умирала от голода, одна, без стаи. Я помнила мать и знала, что я не-птица. И всё-таки очень хотела есть; даже думать не могла, так меня мучил голод. Рядом с гнездом были Соколы. Рабы-охотники. Я полетела за ними, подбирая то, что выпадало из их клювов. Они кричали на меня из-под кожаных масок, кровавили мне крылья, пытались выцарапать глаза. Я была не такая, как они. Не их долг. Я ещё не умела хорошо летать, но училась. Я следила за чайками, скворцами, дятлами-сокоедами и колпицами: от них научилась и пикировать, и делать виражи, и ускоряться, и приземляться.
Никаких слов – только полёт и ветер вместо матери.
К Воронам отправилась я, они не приняли меня.
К Воробьям отправилась я, они не приняли меня.
К Ястребам отправилась я, они не приняли меня.
К Орлам отправилась я, они не приняли меня.
Я была одна. Все гуси улетели на юг; никого не осталось, чтобы взять меня с собой. Нет стаи – нет еды. Я была совсем маленькая, а странствия увели меня далеко от гнезда. Я спала в дуплах, на ветру с восточной луны, мёрзла и боялась, боялась Соколов и теней, что прятались в гнезде. Кричала во сне и тихо плакала.
Однажды утром, когда мне исполнился… год? Два? Время для гусей течёт по-другому. Пернатый великан, размером больше Сокола, нашел меня на дереве, где я прятала голову под крыльями. Он взъерошил мои перья своим тёплым клювом, и я осмелилась посмотреть ему в глаза. Они были красные, оранжевые, белые – цвета огня.
– Почему ты плачешь, малышка? – спросил он, и его голос был подобен солнечному отблеску на крыле.
– Я одна, – ответила я и задрожала, испугавшись больших бронзовых когтей.
– Я тоже, – сказал он. Перья у него были такие же, как глаза, – цвета углей и языков пламени, пожирающих зелёные ветви, а хвост напоминал золотой водопад. – Если хочешь, можешь пойти со мной, тогда мы оба будем не одинокими. Я научу тебя ловить кротов, когда они выбираются на солнце; воровать вишни из сада так, чтобы тебя не подстрелили, и покажу источники с чистой водой, которые не охраняют собаки.
Я вдохнула холодный воздух – но исполин был тёплый, как трескучий огонь в очаге, и мои перья больше не дрожали от холода. Я была голодна и не знала, что такое вишня; перебирая перепончатыми лапами, выбралась из дупла на ветер.
Мне было нечего сказать. Я знала лишь о червях и кусочках мяса, которые роняли Соколы, и о том, что в некоторых дуплах живут другие птицы. Огненнокрылый прочистил горло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
