с “Русским балетом” и с Дягилевым. Известие об увольнении было подобно молнии, я чувствовал себя брошенным и одиноким», – писал он в мемуарах.
Мясин поехал в Рим, сформировал собственную труппу из бывших танцовщиков Дягилева и начал гастролировать с ней по Южной Америке. Потом вернулся в Англию, открыл в Лондоне школу, в которой обучали по методу Чеккетти, собрал новую труппу для гастролей. Он хватался за всё, что давало возможность существовать: ставил танцы в ревю, ставил для труппы Иды Рубинштейн. В 1924 году в Париже с успехом прошла его постановка «Прекрасный голубой Дунай» на музыку Иоганна Штрауса.
После разрыва с Дягилевым прошло четыре года. Мясин расстался с супругой, и в сложное для него время Дягилев вдруг снова пригласил его к себе. Это был жест, совсем не характерный для Дягилева: если он разрывал отношения, то навсегда. После изгнания Мясина хореографией в труппе занимались Бронислава Нижинская, Джордж Баланчин и Серж Лифарь. Вернувшись к Дягилеву, Мясин поставил несколько спектаклей, в том числе «Земфир и Флора», одноактный балет на музыку Дукельского в сценографии Жоржа Брака (1925).
Шел 1927 год, Дягилеву (он страдал сахарным диабетом) было отпущено около трех лет жизни, но он не обращал внимания на болезни, нарушал предписания, и в нем, как и прежде, бурлили страсти и новые идеи. Он задумал поставить балет «Стальной скок» на музыку Сергея Прокофьева. Композитор приехал из России, и именно Дягилев подал ему идею рассказать сценическими средствами о том, что происходит на родине, – не о политике, а о том, как живут и чем дышат русские люди.
Словом, он заказал музыку Прокофьеву, а хореографию – Мясину. Планировалось, что балет представит две картины: крестьяне в деревне и рабочие на фабрике. Сценографией занимался художник-авангардист Георгий Якулов, который когда-то сотрудничал с Александром Таировым – они вместе делали «Принцессу Брамбиллу» и другие спектакли московского Камерного театра. В сценографии Якулов оставил яркий след. Он придумал двухуровневую конструкцию из платформ большого размера с огромными колесами и поршнями. Это решение стало революционным. Еще несколько лет назад невозможно было представить на легендарной парижской сцене, где играла Сара Бернар, декорацию, где крутятся колеса, двигаются поршни, перемещаются платформы, и всё это одновременно с синхронными движениями танцовщиков, будто бы обслуживающих гигантский фабричный станок. Сергей Григорьев оставил записи: «В финальной части, по мере того как движения танцовщиков становились всё более динамичными, колеса начинали вращаться, рычаги и поршни двигаться… зажигались и гасли лампочки, и занавес медленно опускался под мощное крещендо оркестра».
Опять – новое, опять – посыл в будущее. Дягилев адресовал «Стальной скок» не французской публике, а в большей степени русским эмигрантам, которых в 1927 году в Париже было очень много.
В начале 1928 года труппа Дягилева переехала в Монте-Карло, место, где собираются богатые и знаменитые поиграть в казино и просто развлечься. Именно на сцене театра Монте-Карло когда-то состоялась премьера балета «Видение Розы» в хореографии Фокина. Там же Леонид Мясин сделал последнюю работу для Дягилева с символичным названием «Ода» на музыку Николая Набокова (двоюродный брат писателя Владимира Набокова); либретто написал Борис Кохно, сценография Павла Челищева и Пьера Шарбонье. И снова невероятный замысел: тема странная, для балета мало походящая, главным героем был студент, который воспевал природу, и его танцевал Серж Лифарь, последняя любовь Дягилева.
В том же 1928 году Мясин женился на танцовщице труппы «Немчинова – Долин» Евгении Деляровой и вместе с ней уехал в Америку. В Америке он стал фигурой, вокруг которой собирались русские балетные эмигранты из разных городов. Он ощущал это как миссию, и особенно остро почувствовал важность сохранения русского балета после смерти Дягилева в 1929 году.
В Монте-Карло он возглавил труппу с очень запутанной историей, фактически воссоздал ее и назвал «Русский балет Монте-Карло». В труппу вошли бывшие артисты Дягилева и совсем молодые артисты-эмигранты. Прежде всего это были выпускницы парижских студий русских педагогов, и среди них очень интересные Ирина Баронова и Тамара Туманова – ученицы балерины Императорского театра Ольги Преображенской, а также Татьяна Рябушинская – дочь московского банкира и мецената, которая училась балету у Матильды Кшесинской. Тогда этим девочкам было 14–15 лет, их так и называли – «беби-балерины». Они были хорошенькие, непосредственные, прекрасно обученные русскими педагогами. Для них не существовало технических сложностей, они всё исполняли невероятно легко. Контраст между почти безупречным техническим мастерством и полудетским обликом был изумителен, девочками увлекались.
Одной из «звездочек» была Тамара Туманишвили (Хасидович – по фамилии отчима, полковника царской армии); в труппе «Русского балета Монте-Карло» она стала Тамарой Тумановой. Антрепренер Соломон Юрок назвал ее «Черная жемчужина» – она действительно была умопомрачительной. Танцевала на сцене, работала как модель и киноактриса. В Голливуде ее буквально рвали на части, партнером Тумановой был сам Грегори Пек (в военной драме «Дни славы» 1944 года), а Хичкок пригласил ее на роль балерины в фильме «Разорванный занавес». В 1942 году Туманова снялась в «Испанской фиесте», фильме-балете Жана Негулеско, где хореографом был Леонид Мясин.
Ирина Баранова, которая, заменив одну букву в фамилии, стала Бароновой, также вошла в историю как одна из самых интересных танцовщиц того времени. Американские и европейские компании наперебой предлагали ей выгодные контракты.
Потом в труппу влились Алисия Маркова с Игорем Юшкевичем. В нескольких постановках Леонида Мясина сияла Александра Данилова – она стала одной из любимых его танцовщиц, и он даже придумал ей прозвище «Шампанское».
В 1938 году Мясин разошелся с Евгенией Деляровой и женился на Татьяне Милишниковой, выступавшей на сцене под фамилией Орлова. В 1941 году у них родилась дочь Татьяна, которая также станет балериной, а в 1944 году на свет появился сын Леонид, которого балетный мир знает под именем Лорка Масин (Мясин).
Леонид Федорович Мясин был востребован в Америке и Европе и во многом оставался первооткрывателем: именно он пригласил к сотрудничеству Сальвадора Дали, и тот сделал декорации к нескольким его спектаклям: «Вакханалия», «Лабиринт», «Безумный Тристан» на музыку Вагнера. Сотрудничал Мясин и с Марком Шагалом – тот оформил для него балет «Алеко» по мотивам поэмы Пушкина.
Мясин обращался к серьезной симфонической, совсем не балетной, музыке и поставил потрясающее «Предзнаменование» на музыку Симфонии № 5 Петра Ильича Чайковского, также у него были балеты на музыку Седьмой симфонии Бетховена, «Фантастической симфонии» Гектора Берлиоза. Всё это было открытием.
В творчестве у него не было возможности передохнуть – он был вечно занят, и в какой-то момент почувствовал, что ему необходимо место, где он мог бы спокойно выдохнуть. В 1922 году Мясин купил
