На плечах сомкнулись металлические сочленения экзоперчатки. Полицейский грубо поднял меня на ноги и подтащил к стулу, не иначе как специально принесенному сюда из ближайшей комнаты для допроса. Резкий тычок в грудь – и я мешком повалилась на жесткое сиденье.
– Не горбись! – хлестнул по ушам недовольный окрик Ли Эббота. – Спину ровно, руки на подлокотники!
Тело, ослабленное блокиратором, не слушалось, поэтому за меня приказ капитана пришлось исполнять полицейским. Один надавил на плечи, другой мертвой хваткой стиснул запястья. Наручники отчим активировал сам – я и не сомневалась, что он не сможет отказать себе в этом маленьком удовольствии.
Щелчок, щелчок. Металлические обручи крепко оплели тело, не давая пошевелиться. Чужие руки на запястьях и плечах пропали – полицейские отступили, оставляя меня на расправу Ли Эбботу.
Отчим медленно наклонился ко мне. Блеклые водянистые глаза маслено заблестели, ноздри задрожали, выдавая нервное учащенное дыхание. Ли Эббот сгорал от нетерпения и желания как можно скорее приступить к допросу, но растягивал удовольствие, наслаждаясь беспомощностью жертвы.
Шиссов садист!..
О, он всегда любил это – упоение властью, безнаказанность, пьянящее, возбуждающее чувство собственного превосходства. Я хорошо помнила те дни, когда отчим возвращался домой из участка с удачно проведенного допроса, шатаясь, словно после хорошей попойки, и довольно потирая кулаки со стесанными от ударов костяшками. У него был такой же взгляд как сейчас – безумный, шальной взгляд наркомана, предвкушавшего новую дозу. И было уже все равно, что делать и как вести себя. Покорность лишь сильнее заводила его, а сопротивление срывало в неконтролируемую ярость. И исход в обоих случаях был один.
Холодный металл экзоперчатки коснулся кожи. Бронированный палец погладил бьющуюся жилку на шее и замер в ямочке между ключицами. Ли Эббот надавил – не сильно, но ощутимо, – словно давая понять, что в его власти одним движением перекрыть мне кислород или свернуть шею. Я знала, отчим ждал моей реакции – малейшего толчка, любого повода, который развязал бы ему руки, позволив перейти к более решительным методам воздействия. И мне хотелось – шисс, как же мне хотелось! – вывернуться из-под его мерзкой лапы или хотя бы плюнуть в его ненавистные глаза.
Но я сдержалась. Еще не время. Не время.
По холеному породистому лицу скользнула тень недовольства. Руки в экзоперчатках легли на воротник рубашки и с силой дернули в стороны. Раздался треск разрываемой ткани, мелкие пуговки разлетелись по полу.
– Ну-ка, ну-ка, – проговорил Ли Эббот, пожирая меня голодным неприятно-липким взглядом. – Очень даже ничего. Похоже, жучков нет. Хотя лишняя проверка никогда не повредит, не так ли?
Полицейские за спиной с готовностью рассмеялись, поддерживая шутку капитана.
Холодные, затянутые в металл пальцы Ли Эббота скользнули под плотную ткань топа и обхватили грудь, с каждой секундой сжимая все крепче. Меня передернуло от боли и омерзения.
– Не нравится? – едко поинтересовался отчим, усиливая хватку. – В следующий раз будешь послушнее.
«Не дождешься».
Еще один чувствительный щипок, и Ли Эббот отстранился, разжав руки. Я отвернулась, насколько позволяла обмотанная вокруг шеи удерживающая петля, и рвано выдохнула сквозь стиснутые зубы. Грудь ныла, на коже наливались синяки, повторявшие форму пальцев экзоперчатки. Все в точности как десять, одиннадцать, двенадцать лет назад…
Взяв меня за подбородок, отчим развернул мое лицо к себе.
– Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, если по-настоящему хочешь заслужить прощение! – Белесые глаза впились в меня немигающим взглядом. – Рад, что ты одумалась и решила вернуться. Неужели осознала, насколько мерзко жить в грязи, и пришла просить прощения за дурное поведение? Тебе долго придется стараться, – неприятно хохотнул он. – Я не позволю тебе так просто вернуться в мой дом. Давай-ка признавайся, где тебя носило и кто вытащил из тебя ид-чип?
– Не знаю, – пробормотала я. Изображать дезориентированную ничего не соображающую фемму было несложно – чувствовала я себя так, будто меня наполовину переварил шисс. – Мне было плохо. Я ничего не помню.
– Нестрашно. – Ли Эббот потрепал меня по щеке в извращенном подобии ласки. – Укол скоро подействует. Одна капля сыворотки, и ты вспомнишь все – что было, чего не было и что точно должно было быть. Даже если все две недели ты провалялась в отключке, уверен, что-нибудь интересное в твоей дурной головке непременно найдется.
Вот теперь Ли Эбботу удалось по-настоящему задеть меня. Литианская фармакология и раньше вызывала опасения, а уж теперь, после всего, что я узнала за последние недели…
Я в принципе слишком много знала. И если Ли Эбботу это станет известно…
Шисс!
К горлу подступила паника. Изо всех сил я потянулась к своему шейду в отчаянной надежде, что тот пробудится, выжигая опасную заразу, но ощутила лишь слабый, едва слышный отклик. Даже когда я ежемесячно в течение многих лет колола себе блокиратор, вторая сущность слушалась меня лучше.
Пустота внутри пугала. Прежде я не думала об этом, но сейчас неожиданно ощутила себя безумно, невероятно одинокой. Нецельной. Как будто что-то, бывшее неотъемлемой частью меня, вдруг пропало, и я осталась бесконечно уязвимой.
Заметив страх в моих глазах, отчим усмехнулся и крепче стиснул мой подбородок. Белесые глаза сверкнули торжеством.
– Говори, – приказал он. – Рассказывай все, что слышала. Имена, коды доступа, место расположения базы. Чем больше информации ты выдашь, тем быстрее я поверю в то, что ты на самом деле раскаялась и хочешь вернуться.
«Я хочу, чтоб ты сдох, шиссова тварь!»
– Я хочу…
Признание чуть не сорвалось с губ. Похоже, шиссова сыворотка реально работала…
Не время, не время!
Руки в экзоперчатках придавили мои ладони к подлокотникам. Ли Эббот наклонился, подался ближе. Глаза отчима возбужденно заблестели.
– Продолжай, – поторопил он меня. – Ну!
Слова жгли язык, сбивчивые, мутные. В голове шумело, и удерживать себя на краю беспамятства с каждым ударом сердца становилось все труднее. Мысли разбегались, бессвязные образы мелькали перед глазами. Кессель у моих раздвинутых ног, крутящаяся молекулярная схема новой литианской отравы, Кессель посреди своего кабинета, могила отца, стоны Анхеля за стенкой, Кессель обнимает меня за талию, белые бесконечные коридоры, Никс и Нор Юн-Линь, то разделявшиеся, то сплетавшиеся воедино, Кессель, Кессель, Кессель…
Надо молчать. Держаться. Я сама согласилась, я обещала себе и ему, что справлюсь.
Я стиснула побелевшие губы, не выпуская наружу ни звука.
Время, время, время!
Боль обожгла скулу, ненадолго приведя меня в чувство. Проморгавшись, я увидела прямо перед собой покрытое красными пятнами лицо Ли Эббота.
Отчим был в бешенстве.
– Живее! – Новый удар. – Говори, я же вижу, блокиратор работает!
«Не дождешься».
Ли Эббот выругался.
– Маленькая упрямая тварь! – зло выплюнул он. – Бесполезное шейдерское отродье! Вся в отца. Мать – и та была посговорчивее.
А вот это было уже слишком.
– Не смей говорить о моих родителях! – не сдержавшись, выкрикнула я. – Они погибли из-за тебя! Шиссов убийца!
Я ожидала града ударов, но на удивление их не последовало. Ли Эббот глумливо посмотрел на меня сверху вниз, тонкие губы искривились в усмешке.
– Убийца? – переспросил он. – Я просто выполнял свою работу. Очищал улицы от грязи, какой был твой никчемный отец и остальной сброд. А вот твоя мать… О-о-о…
Я замерла, ошарашенная страшным намеком, скрывавшимся за его протяжным «о-о-о». В груди заныло тяжело и тревожно. Не надо было его слушать. Не надо… Но я хотела, чтобы он продолжил. Хотела узнать…
– Она не говорила тебе, кто сдал Андреса полиции? – Отчим многозначительно усмехнулся. – Уверен, что нет. Что ж, открою тебе наш с ней небольшой секрет, – наклонился он к самому моему уху. – Это она…
