— Полагаю, что за этим дело не станет, — ответил, сохраняя невозмутимое спокойствие, Клеверхауз. — Лишь бы ваша милость соизволила назвать имя и указать местопребывание провинившегося.
— Его имя, — ответила леди Маргарет, — Кутберт Хедриг. Не могу сказать, где сейчас его дом; после своей выходки, можете мне поверить, полковник, он недолго оставался у нас в Тиллитудлеме и был тотчас же изгнан за своеволие. Но я бы отнюдь не хотела, чтобы этого молодца наказали слишком сурово; тюрьма или даже немного розог послужили бы хорошим уроком для нашей округи. Его мать, под влиянием которой он, наверное, действовал, — давнишняя наша служанка, и это склоняет меня к снисходительности. Впрочем, — продолжала старая леди, устремив взгляд на портреты покойного мужа и сыновей, которыми была увешана одна из стен зала, и тяжко при этом вздыхая, — впрочем, полковник Грэм, я не имею права испытывать сострадание к этому упрямому и мятежному поколению. Они сделали меня бездетной вдовой, и, не находись я под защитою августейшего нашего государя и его храбрых солдат, они же не замедлили бы лишить меня и земли, и имущества, и крова, и даже Господнего алтаря. Семеро моих фермеров, арендная плата которых в совокупности достигает ста мерков в год, решительно отказались платить ее, равно как и другие налоги, и имели дерзость заявить моему управителю, что не признают ни короля, ни землевладельца, а только тех, кто принял их ковенант.
— С разрешения вашей милости я поговорю с ними по-своему, — сказал в ответ на эти жалобы Клеверхауз. — Я поступил бы неправильно, если бы не оказал поддержку законной власти, особенно когда она находится в таких достойных руках, как руки леди Белленден. Должен, однако, признаться, что положение в этой части страны день ото дня становится все беспокойнее, и потому принимать против смутьянов меры вынуждают меня скорее мои обязанности, чем личные склонности. И раз мы заговорили об этом, считаю своим долгом поблагодарить вашу честь за гостеприимство, которое вы изволили оказать небольшому отряду, доставившему сюда арестованного, повинного в том, что он предоставил убежище кровожадному убийце Белфуру Берли.
— Двери Тиллитудлема, — ответила леди Маргарет, — всегда открыты для верных слуг его величества короля, и я позволяю себе уповать, что замок не перестанет пребывать столько же в распоряжении короля и его слуг, сколько в нашем, пока камни, из которых сложены стены его, будут покоиться друг на друге. В связи с этим, полковник, мне вспомнилось, что джентльмен, начальствующий этим отрядом, — принимая во внимание, чья кровь течет в его жилах, — едва ли занимает в нашей армии подобающее ему по рождению место, и если бы я могла льстить себя надеждой на то, что моя просьба будет уважена, я взяла бы на себя смелость ходатайствовать перед вами, чтобы при первом удобном случае он был произведен в офицеры.
— Ваша честь имеет в виду сержанта Фрэнсиса Стюарта, которого мы зовем Босуэлом, — сказал с улыбкою Клеверхауз. — По правде говоря, попадая в сельскую местность, он чрезмерно усердствует и к тому же не безупречен в отношении дисциплины, которой требуют от нас правила службы. Но поставить меня в известность, чем я могу услужить леди Белленден, все равно что продиктовать мне закон. Босуэл, — продолжал он, обращаясь к сержанту, который в это мгновение появился в дверях, — поцелуйте леди Маргарет руку: она хлопочет за вас; вы получите производство при первой свободной вакансии.
Босуэл направился выполнять приказание, однако с явным намерением показать, что делает это с большой неохотой; покончив с этим, он заявил:
— Поцеловать руку у леди — не унижение для джентльмена; но поцеловать руку мужчине, за исключением короля, — нет, я не сделаю этого даже за генеральский мундир.
— Вы его слышите, леди, — заметил Клеверхауз, усмехаясь, — здесь его камень преткновения; он никак не может забыть своей родословной.
— Я уверен, — тем же тоном продолжал Босуэл, — я уверен, что вы не забудете, мой благородный полковник, о своем обещании; и тогда, быть может, вы разрешите корнету Стюарту помнить о своих прадедах, тогда как сержант должен о них забыть.
— Хватит, сударь, — сказал Клеверхауз привычным для него повелительным тоном, — хватит; скажите, зачем вы явились сюда и что имеете сообщить.
— Лорд Эвендел со своими людьми и несколькими задержанными дожидается ваших приказаний на дороге у замка, — ответил Босуэл.
— Лорд Эвендел! — вмешалась в разговор леди Маргарет. — Вы, конечно, разрешите ему, полковник, оказать мне честь своим посещением и скромно позавтракать с нами; позвольте напомнить, что его священнейшее величество, сам король, проезжая мимо нашего замка, остановился в нем и подкрепился в дорогу.
Так как леди Маргарет уже в третий раз вспомнила об этом достославном событии, полковник Грэм поспешно, однако не нарушая вежливости, воспользовался первою паузой, чтобы пресечь этот злополучный рассказ.
— Нас и без того более чем достаточно за этим столом. Но, понимая, как грустно было бы лорду Эвенделу, — сказал он, взглянув на Эдит, — лишиться того удовольствия, которое выпало на мою долю и на долю этих господ, я беру на себя смелость, рискуя злоупотребить вашим гостеприимством, принять от его имени ваше любезное приглашение. Босуэл, сообщите лорду Эвенделу, что леди Белленден просит оказать ей честь своим посещением.
— Не забудьте передать Гаррисону, — добавила почтенная леди, — чтобы он позаботился о людях и лошадях.
Во время этого разговора сердце Эдит затрепетало от радости: ей представилось, что благодаря своей власти над лордом Эвенделом она, быть может, найдет способ избавить Мортона от грозящей ему опасности, если ходатайство ее дяди пред Клеверхаузом окажется безуспешным. При других обстоятельствах она не разрешила бы себе воспользоваться этой властью: при всей ее неопытности в житейских делах врожденная чуткость не могла не подсказать ей, что красивая молодая женщина, принимая от молодого человека услуги, связывает себя известными обязательствами. Она не хотела обращаться к лорду Эвенделу с какой бы то ни было просьбой также и потому, что досужие кумушки Клайдсдейла уже давно — по причинам, о которых речь пойдет ниже, — судачили, будто он добивается ее руки. К тому же ей было ясно, что требуется лишь незначительное поощрение с ее стороны, и эти догадки, еще недавно не имевшие под собой никакой почвы, станут вполне справедливыми. А этого и нужно было больше всего опасаться: вздумай лорд Эвендел сделать ей формальное предложение, он имел бы все основания рассчитывать на поддержку леди Маргарет и всех ее близких, и она не могла бы противопоставить их увещаниям и родственной власти ничего, кроме своей любви к Мортону, а это было опасно и бесполезно. Поэтому она приняла решение выждать, чем завершатся хлопоты ее дяди, и, если они окажутся тщетными, о чем она, конечно, тотчас же догадается по взглядам или репликам старого воина, воспользоваться как последним средством спасения Мортона нежным вниманием к ней лорда Эвендела. Впрочем, она недолго оставалась в неведении относительно просьбы ее старого дяди.
