– Олегыч, ты не поверишь, он не спит, он играет ночами напролет, будто оголтелый, на разных компах в детские стрелялки.
– В стрелялки? И кого же отстреливает?
– Говорит, что разную классику любит, ну, первые еще игрушки, которые на большие настольные компы ставили в прошлом веке.
Разные компьютерные игрушки у антигравиторов всегда были в чести, это увлечение у них возникало, как считалось, от избытка незанятого времени. Но играть вместо сна? Стало понятно, что с командиром первой команды нужно разбираться всерьез. Хотя и смущало, что возможности конфузора у него заметно усилились. В общем, что с ним следовало делать, Роман не знал.
Разглядывая его по ментограммам, Ромка видел, что его бы лучше теперь в другой экипаж засунуть. Но обсуждать это следовало с начальством и, скорее всего, не один раз докладывать свои соображения по этому поводу, а при обстоятельствах, в каких он, Роман Вересаев, оказался, это было затруднительно. Если вообще возможно. Ну, допустим, выслушали бы его соображения, а потом, глядишь – стали бы придираться уже не к Костомарову, с его-то великолепными показателями, а к нему самому.
Основной своей работой в этот относительно спокойный промежуток времени Роман выбрал изучение многих пси-ментограмм, сваливавшихся на них из службы рекрутинга, которая осталась у них еще с тех времен, когда Центр был обычной школой антигравиторов, и с ней у Ромки были налажены неплохие контакты. Эта служба, в силу редкости хотя бы каких-то способностей к пси у человека вообще, процеживала едва ли не миллионы разных людей, выбирая из них всего лишь тысячи способных молодцов или молодиц, чтобы предложить им вместо довольно унылого прозябания на разных прочих работах, а то и вовсе без работы на обычном социале, привлекательную службу в космофлоте. Среди великолепных профессионалов, с высоким заработком, несомненным социальным статусом, ответственной деятельностью, исполненной смысла и приключений. Ну и всякое прочее в том же духе.
В общем, потенциальных антигравиторов, а среди них – и возможных иномерников – искали, искали… Вот только по большей части без толку. Ромка, проверяя иногда за день до двух тысяч разных людей, научился видеть по записям пси тех, кто только тесты и сможет сдать, а к делу так и не приступит, кто, как бы ни старался, все равно не сумеет достичь необходимых, хотя бы пороговых, напряжений пси-энергии для воздействия на резонаторы, а кто слабоват в плане выносливости и не сумеет выдержать всего, что сваливалось на голову даже простому, внутриорбитальному пилоту антиграва. Как-то вот так у него развился необыкновенный нюх на тех, кто мог бы им пригодиться и кто мог бы выдержать их нагрузки.
Но в целом с составлением новых команд, новых экипажей для параскафов выходило дело швахово. Не было новых кандидатов, а может, им только таких вот неудачных претендентов и предлагали. Зряшной вся эта работа оказалась, как бы Роман ни старался.
Ему даже Валя замечания делала, по-своему, по-девчоночьи, а не по-служебному. Не раз и не два она прокрадывалась в лабораторию и сдергивала с его головы ментошлем, чтобы он пришел в себя хоть немного от бесконечного просмотра чужих пси-тестов. Это было больно, когда у тебя с головы сдирают шлем. Ромка сначала пробовал на нее ругаться, но на Веселкину это мало действовало. Она лишь рычала, если он ее чем-то своими упреками задевал:
– Ты бы, командирчик, побольше спал. А не доводил себя до умопомрачения этим шлаком. Это же – шлак, шлам, отстой, зола, щебенка, шелуха, осадок… И ты это не хуже меня знаешь, а зачем-то пробуешь на себе!
– Мне хочется новые экипажи подобрать.
– Всем хочется, но проверяться нужно на достойных ребятах, а не на всех подряд! Сам подумай, вот размочалишь собственные способности, каким ты будешь техподдерживателем, когда новые «нырки» пойдут? Ага, молчишь! Так я тебе скажу, никаким ты командиром, никакой техподдержкой служить после такого самоуродования не сможешь. Все, командир, или ты этим не занимаешься, или я на тебя докладуху по начальству пишу. Так и знай.
Писать никакую докладную она, конечно, не стала бы, в этом Ромка был уверен, но вынужден был к ее мнению прислушаться. И в итоге решил как-то… Чтобы отдохнуть, решил он сходить к обычным экипажам. Чтобы посмотреть и разобраться, чем же эти люди так отличаются от прочих, что сумели стать иномерниками.
Для контакта выбрал самую плохо понимаемую им Авдотью Коломиец, командира пятого экипажа. Против обыкновения, установленного в их Центре, не заявляться в кубрик к кому бы то ни было без приглашения, он решился зайти к ней неожиданно и вроде бы без всякой особой причины.
Зайти-то он зашел, да вот только не слишком удачно попал. Авдотья Николаевна, как ни странно, пекла гречишные оладьи на кухне, которую оборудовала в своем кубрике. Составила она кухню из микроволновки, обычной электроплитки на две комфорки, раковины для мытья посуды и с бесчисленными полками. Нормальную подачу и слив воды она сделала в обход всех инженерных коммуникаций из гофрированных пластмассовых шлангов, и хотя они болтались под ногами, как белые змеи, через некоторое время начинало казаться, что так и должно быть, а еще чуть позже их вообще почему-то переставали замечать все, кто у Авдотьи в кубрике оказывался.
А заходили к ней, как оказалось, многие. Вот и Ромка застал у нее Амиран Макойты, которая сидела на раскладном диванчике. Держалась абхазка скованно, зажато, что казалось необычным, потому что по всем показателям Ромка знал ее как первоклассного бустера, и вообще была она редчайшим случаем женщины-анимала. Для таких людей нормальной была как раз чуть демонстративная схема поведения, и уж никто из них не стремился оставаться незаметным.
Так как диванчик был для двоих, Ромка подсел к Амиран, она послушно подвинулась, хотя сидеть приходилось теперь так тесно, что ощущалось тепло женского бедра. «Довольно необычное положение, – решил Ромка, – и малознакомое, – добавил он про себя с грустью. На эти его эволюции Авдотья добродушно махнула чуть измазанной в гречишной муке ладошкой:
– Садись уж, скоро еще кто-нибудь придет, но у меня и раскладной стульчик имеется, все уместимся. Только на кровать не садитесь, это у меня не полаХается.
– Странно, – сказал Роман, – вы совершенно по-украински хыкаете, а в наушниках, когда я вас на пси веду, речь очень чистая, почти хрустальная.
– Это потому, молодой человек, что в шлеме ты ведешь нас по тому образу, который мы сами для себя назначаем. А тут мы все в натуральности присутствуем.
Ромка и сам это понимал, только неожиданным для него оказалось такое мнение, высказанное иномерником. Может, и впрямь права Веселкина, зашорился он со своими экспериментами, заработался, что называется, оглох для нормальной, естественной жизни? Они немного помолчали, но для хозяйки молчание было не очень желательным состоянием. Поэтому она начала:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
