Отрешиться от прежних иллюзий и «атмосферы нарастающего праздника» очень трудно, но надо, и как можно скорее – мы уже сильно опоздали. «Хваткие люди» давно уже мыслят трезво, причем именно в терминах войны. Почитайте одного из бригады гипнотизеров, который пиликал нам на дудочке про демократию, Л.Радзиховского. Он пишет в «Российской газете» (2.03.2004), рисуя образ «государственности второго срока»:
«Нет, правительство в России не «достойно народа». Оно, как правило, куда цивилизованнее и ответственнее народа, по крайней мере, огромной его части. Меня легко обвинить в «народофобии». Что ж, могу вслед за классиком «печально согласиться»: «Да, я не люблю пролетариата». Есть в России тонкий, хотя, конечно, куда более массовый, чем 100 лет назад, слой «приличных людей»… Я, естественно, принадлежу к этим людям. Но, повторяю, власть, грубая, часто раздражающая и беспардонная бюрократия – это единственное, что худо-бедно отделяет нас, мирных и мягкотелых, от куда более грубой и агрессивной толпы. Сами себя мы защитить не можем, никакого гражданского общества у нас нет».
Нет у этого «приказчика элиты» уже и следов гуманизма, социдеализма и морального сюрреализма. Он гордится своей «народофобией» – ненавистью к народу. Интересы его и его хозяев настолько противоречат интересам подавляющего большинства граждан России, что он сбрасывает все маски – их, «мирных и мягкотелых», смогут защитить от этого большинства лишь чьи-то дубинки и штыки. Потому-то так торопятся они ликвидировать армию по призыву и создать «профессиональную» армию. Пустая затея, не успеют они воспитать таких пригодных им «профессионалов».
Какую же жизнь готовит для нас этот певец демократии? Россию он видит так: «В стране – три силы: бюрократия; кисель, не сложившийся в структуры гражданского общества; полудремлющая охлократия. И ослабление бюрократии вполне может пойти на пользу как раз охлократии, той самой третьей силе… Я убежден, что «просвещенный абсолютизм», «конституционная монархия» (под современными «шапками») – вот оптимальный строй для сегодняшней России. В политике, как и в социально-экономических отношениях нам не по карману современные европейски-социалистические стандарты. В нашей системе одно соответствует другому: методы войны в Чечне, отношения «работодатель – работник», уровень разрыва между 25 миллиардерами и 25 миллионами нищих… Это очень опасно и плохо – но выше головы не прыгнешь».
Итак, интересы этой части общества изложены ясно, для них «оптимальный строй» – 25 млн. нищих и 25 миллиардеров под защитой штыков «просвещенного абсолютизма». Надо подчеркнуть, что эти интересы изложены в официальном органе Правительства РФ «Российской газете». М.Е.Фрадков и В.В.Путин обязаны выразить свое отношение к формулировкам их собственного органа. Молчание же придется принять как знак согласия.
Теперь очередь и другим «силам» выработать и изложить свои интересы, определить свое понимание «оптимального строя» – ясно, просто, не вдаваясь в споры о гуманизме. И для этого надо прежде всего стряхнуть с себя магию слов. А то скажет какой-то Радзиховский, что он выступает от имени тонкого слоя «приличных людей», а мы – толпа, охлос, и мы застесняемся или обидимся. Да плевать на эти уловки! Никакой это не «приличный человек», а обычный приказчик сытой сволочи, и цена ему пятак.
Что мы на переговорах этим «мирным и мягкотелым» можем противопоставить – вот вопрос. Будем над ним думать, не витая в облаках – обязательно придумаем.
Глава 9 Аутистическое сознание и общественные противоречия
Отказавшись от этикетки исторического материализма, постсоветская гуманитарная интеллигенция внедряет в сознание людей ту же самую структуру мышления, что и раньше. На деле получается гораздо хуже, чем раньше. Профессора, превратившиеся в «либералов», при отказе от истмата вовсе не выплеснули с грязной водой ребенка. Они выплеснули только ребенка, а грязной водой продолжают промывать мозги студентам. И грязь этой воды, при отсутствии материализма истмата, порождает чудовищную мыслительную конструкцию. Можно назвать ее механистический идеализм.
Утрата материалистического фундамента при анализе действительности и отказ от диалектического принципа выявления главных противоречий особенно сказываются при трактовке нынешнего политического положения в России – оно ведь представляет собой именно клубок противоречий.
Слово политика происходит от греческого polis – государство. Политика – государственные дела. Сфера их очень широка, но ее ядром является проблема завоевания, удержания и использования государственной власти. Политика – необходимый «срез» жизни сложного (гетерогенного) общества, в котором сосуществуют и взаимодействуют разные социальные группы, разделенные по классовым, национальным, культурным и другим признакам. Идеалы и интересы, соединяющие людей в эти группы, различны. Во многих случаях эти различия дозревают до стадии антагонизма.
В чем суть политики? Если говорить о легитимной власти, то ее сверхзадача – гарантировать существование и развитие страны (народа) с сохранением ее пространственно-культурной идентичности. Как говорил Менделеев в отношении России, – «уцелеть и продолжить свой независимый рост». Чтобы этого достичь, нужно согласовать интересы разных групп – наиболее «дешевым» способом из всех доступных.
Лучше всего, конечно, осуществлять конструктивное разрешение противоречий, творческий синтез, ведущий к развитию. Если для этого нет творческих и материальных ресурсов, политики ищут компромисс – противоречие смягчается, «замораживается» до лучших времен. Если и это не удается, собираются силы, чтобы подавить несогласных. При этом неприятные последствия откладываются на будущее. На какое будущее, зависит от остроты кризиса и масштаба времени, которым оперируют политики. Иногда на несколько поколений, как было перед войной в 30-е годы, иногда хоть на пару месяцев, как в октябре 1993 г.
В общем, идеалом власти всегда является достижение гражданского согласия и прочного мира. Это удается редко, и приходится довольствоваться гражданским перемирием. Переговоры о его продлении – ежедневный труд политиков. В общем, как сказано в фундаментальном труде «История идеологии», по которому учатся в западных университетах, «демократия есть холодная гражданская война богатых против бедных, ведущаяся государством». В этой формуле выражено, со свойственным Западу дуализмом, главное противоречие гражданского, то есть классового, общества.
Эта формула для нас не годится – нам все уши прожужжали о том, что отродясь не было и нет в России ни демократии, ни гражданского общества. Но что-то ведь есть! Об этом бы и надо нам говорить, следуя нормам рационального мышления. Ведь это первый шаг к познанию реальности – увидеть «то, что есть», а потом уж рассуждать о «том, что должно быть».
Тут первый камень преткновения всего нашего обществоведения – либерального досоветского, марксистского советского и нынешнего антисоветского. Оно просто не видело факты и процессы, о которых не было написано в западных учебниках. А если и видело, не имело слов, чтобы их объяснить или хотя бы описать.
Этот фильтр стал важной причиной той катастрофы, которую потерпела политическая система России в начале XX века. Маркс сказал, что крестьянин – «непонятный иероглиф для цивилизованного ума», а в понятиях марксизма мыслила тогда вся наша интеллигенция, включая жандармских офицеров. И вот, государство направляет свою мощь на разрушение крестьянской общины, а кадеты с эсерами начинают гражданскую войну против Советов, этой общиной порожденных. Чаянов пытался растолковать марксистам этот «иероглиф», но его поставили к стенке (хотя и не за это), а самим крестьянам навязали модель колхоза, срисованную с киббуца – потому что «цивилизованный ум» прославил киббуцы как шедевр социальной инженерии. Хорошо хоть, что быстро выправили ошибку.
Член ЦК партии кадетов В.И.Вернадский написал в 1906 г.: «Теперь дело решается частью стихийными настроениями, частью все больше и больше приобретает вес армия, этот сфинкс, еще более загадочный, чем русское крестьянство». И что же? Политическая система царизма, не пытаясь понять этого сфинкса, своими руками шаг за шагом превращала армию в могильщика монархической государственности. Потом этот же путь «исходили до конца» и Керенский с Корниловым. Ведь вожди Белого движения так построили свою армию, что, по выражению В.В.Шульгина, пришлось «белой идее переползти через фронты гражданской войны и укрыться в стане красных».
Какое-то время советская государственность продержалась на творческой мысли первого поколения революционеров, «преодолевших Маркса», на опыте старых генералов и бюрократов, на здравом смысле «рабоче-крестьянской» номенклатуры. Но уже в 60-е годы наступила более или менее сытая и благополучная жизнь, сменилось поколение и произошла, по выражению М.Вебера, «институционализация харизмы» – политическая машина катилась сама собой, без революционного задора и творчества, но и без тяжеловесной крестьянской логики. Андропов издал крик отчаяния: «Мы не знаем общества, в котором живем!»
