Однако Рейнольдс не мог сделать так, чтобы воспоминания о случившемся в Антарктиде не набрасывались на него всякий раз, как он утрачивал бдительность. Достаточно было взглянуть на свою левую ладонь, чтобы это произошло. На ней запечатлелся след от странного ожога в виде буквы или марсианского символа, смысл которого он уже никогда не узнает и который предупреждал его, что мир скрывает больше тайн, чем это кажется на первый взгляд. Иногда подобные мысли не давали уснуть по ночам, и тогда он до самого утра глядел в окно на усеянное звездами небо, размышляя над судьбой марсианина. Действительно ли они покончили с ним либо он выжил и ухитрился последовать за ними в Америку и теперь подкарауливал его в обличье одного из товарищей по учебе? Он знал, что этого не может быть, но все равно его охватывал страх всякий раз, когда кто-нибудь из однокашников бросал на него чересчур пристальный, по его мнению, взгляд. С неким Дженсеном, пригласившим его выпить бренди к себе в комнату, он даже перестал разговаривать. Он чувствовал себя одиноким, погруженным в столь же бесконечное, сколь нелепое одиночество, из которого его могли вывести лишь письма Аллана, единственного человека, кто мог его понять.
С тех пор как он переселился в Нью-Йорк, его друг завел привычку присылать ему длинные письма, рассказывая обо всех новостях, хотя было ясно, что это всего лишь предлог для того, чтобы поведать ему о своей душевной тревоге, ибо Аллан тоже в нем нуждался. Таким образом, Рейнольдс стал свидетелем того, как жизнь его единственного друга менялась с медлительностью потягивающегося кота. Из первого письма он узнал, что Аллана отчислили из Вест-Пойнта, и это привело к новому конфликту с его опекуном, принявшему на сей раз такие масштабы, что Аллан предпочел уехать в Балтимор и поселиться в доме своей тетки Марии Клемм, решив серьезно заняться прозой, поскольку был разочарован тем, что его стихи не пользовались успехом у читателей. По прибытии в Виргинию он тут же связался с издателями и редакторами журналов, и в конце концов ему удалось опубликовать «Аль Аараф», большую поэму, которую он написал во время плавания на «Аннаване», но лучше бы не писал вовсе, поскольку она не получила практически никакого отклика. Но Рейнольдс сразу же догадался, что все эти блеклые подробности были вежливым предисловием к тому, о чем Аллан действительно хотел поведать другу: о своих кошмарах, причудливых видениях, которые рождал во тьме его мозг. Он признался, что видел во сне всевозможные ужасы: корабли, управляемые мертвецами, дам с превосходными зубами, выпадающими у него на глазах из-за загадочного недуга, и даже самого себя. То его пытала испанская инквизиция, то сам он выкалывал перочинным ножом глаза кошке, а затем вешал ее без малейших угрызений совести. Иногда он выходил на улицу в таком возбуждении, что в каждом прохожем видел самого себя.
Из-за этих страшных чудовищ, с такой легкостью завладевших моими снами, — горестно сообщал он, — я просыпаюсь среди ночи в ужасной тревоге, с бешено бьющимся сердцем и в холодном поту. Хотя должен тебе признаться, никогда еще я не писал так, как сейчас. Поэтому не хочу отказываться от этих кошмаров, ибо боюсь, что это единственный способ, каким я располагаю, чтобы как-то уменьшить ужас, наполняющий мою несчастную душу, который, как я наконец-то открыл, я научился изливать на бумаге с такой достоверностью, словно пишу собственной кровью.
С грустной улыбкой Рейнольдс убрал письмо в конверт. Марсианин населил призраками их души, но было радостно сознавать, что по меньшей мере Аллану это пошло на пользу. Рейнольдс вновь улыбнулся, представив своего друга если не счастливым, то, по крайней мере, успокоившимся после переезда в Балтимор, в дом заботливой тетки; там он стремится составить себе имя как писатель и навсегда изгнать нищету за порог их дома. Аллан еще продемонстрирует миру, чего он стоит, это всего лишь вопрос времени.
Два года спустя Аллан наконец-то прислал ему письмо с хорошими вестями:
Дорогой друг, мне приятно сообщить тебе, что один из моих рассказов удостоен литературной премии. Кажется, усердный труд действительно вознаграждается, в чем я начал было сомневаться, хотя в данном случае премия всего лишь наполнила меня радостью и укрепила уверенность в себе, но не освободила из тисков нищеты, которая в последнее время еще сильнее взяла меня за горло, ведь ты, должно быть, знаешь, что мой опекун умер, не оставив мне ни цента. Никакое наследство уже не сможет спасти меня от непрерывного крушения, каковым является моя жизнь. Но ты не слишком тревожься из-за меня, мой друг, ведь хотя у меня нет даже костюма, чтобы принять приглашение на обед, жизнь меня еще не покорила. Я принадлежу к выжившим, ты это знаешь лучше, чем кто-либо, и через несколько дней буду окончательно спасен, обретя наилучшее убежище в лице моей кузины Вирджинии. Да, мой дорогой друг, я хочу, чтобы ты узнал об этом первым: Вирджиния и я решили вскоре тайно пожениться.
Рейнольдс мог предположить подобную посмертную скаредность со стороны Алланова опекуна, но никогда бы не догадался, что артиллерист решит жениться на своей двоюродной сестре, девушке, которой едва исполнилось тринадцать лет и которая, по слухам, умственно была не слишком развита. Столь экстравагантная женитьба, однако, принесла, по-видимому, удачу Аллану, потому что он вскоре перебрался в Ричмонд, где ему предложили пост редактора журнала «Сазерн литерери мессенджер». Правда, полоса везения оказалась миражом. Рейнольдсу не замедлили сообщить, что его друга все чаще видели выходящим из захудалых трактиров сильно под хмельком, из-за чего его тетке и Вирджинии пришлось переехать в Ричмонд, чтобы отвратить его от пагубного пристрастия. Благодаря их заботам Аллан вернулся к нормальной жизни и смог сосредоточиться на писательской работе, еще больше упрочив славу, заработанную своими ранними творениями.
Как раз в это время Рейнольдс получил письмо, в котором артиллерист сообщал, что, воспользовавшись модой на рассказы о морских приключениях, начал писать книгу, навеянную событиями, которые произошли близ Южного полюса. Эту историю, названную «Повестью о приключениях Артура Гордона Пима», спустя несколько недель стал печатать с продолжениями «Мессенджер», и Рейнольдс с замиранием сердца читал каждый выпуск. Повесть его друга начиналась с описания плавания брига «Дельфин» по Южным морям и, если даже отбросить ритмическое и фонетическое сходство имен автора и главного героя, была насыщена автобиографическими деталями, причем отдельные из них были явно навеяны их путешествием: действие частично происходило в трюме, таком же душном, как тот, который избрал своим убежищем звездный монстр, а одним из персонажей был метис по фамилии Петерс. Но на этом отголоски событий, связанных с их злосчастной экспедицией, заканчивались, поскольку во второй части, где рассказывалось о плавании к Южному Полярному кругу, Аллан следовал лишь за своей фантазией. После многочисленных суровых испытаний, пробившись сквозь ледовые поля и айсберги и имея на борту нескольких членов экипажа, больных цингой, корабль бросил якорь у небольшого острова, где героев встретило племя дикарей, попытавшихся захватить их, так что им пришлось бежать оттуда на украденной лодке. В финальной сцене, венчающей череду жестокостей и зверств, после долгих дней плавания к югу по океану молочного цвета, под дождем из тончайшей пыли вроде пепла, герои увидели перед собой, прежде чем низвергнуться в бездну вместе с гигантским водопадом, таинственную фигуру, абсолютно белую и очень высокую, гораздо выше любого обитателя нашей планеты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
