Летом 1917 г. активизировалась и царистская контрреволюция за рубежом. В середине мая Временное правительство командировало в Европу своего эмиссара С. Г. Сватикова, который должен был обследовать русскую заграничную агентуру. Сватиков выполнил поручение, но подготовка доклада потребовала довольно длительного срока, и он представил его в МИД лишь в начале октября. Однако основные факты в нем относятся к лету 1917 г. В докладе содержались важные сведения (полученные, как писал Сватиков, из достоверных источников) о почти открытой контрреволюционной деятельности русских «сторонников старого режима», живших в странах Западной Европы еще до Февральской революции. «Контрреволюционное движение за границей, – отмечалось в докладе, – несомненно, существует и выражается в формах гораздо более крупных, чем это можно было бы ожидать на первый взгляд… Контрреволюционные организации находятся в настоящее время в периоде своего создания и взаимного сближения. В них принимают участие лица, занимавшие видное положение в среде бюрократии старого режима, а также, несомненно, многие лица, состоящие в настоящее время на службе Временного правительства, но назначенные при старом режиме». Доклад указывал на несколько таких контрреволюционных монархических гнезд в Европе, в том числе и в Лондоне. Здесь вокруг представителей династии Романовых сформировалась группа русских аристократов, бывших царских дипломатов и т. д., вынашивавшая планы «восстановления престола». В качестве одного из претендентов рассматривался великий князь Дмитрий Павлович, который, по мнению монархистов, снискал себе популярность убийством Распутина. Впрочем, не исключались и другие кандидаты, что было видно, по словам Сватикова, из того «низкопоклонства», которым в Лондоне были окружены проживавшие здесь Романовы.
Позднее, уже в августе 1917 г., в период корниловского мятежа, среди лондонских монархистов «появились надежды даже на реставрацию Николая II». Лондонская группа монархистов поддерживала через посольство одной из нейтральных стран связь с русскими монархистами, получая, минуя цензуру, письма от великих князей, живших в Петрограде и Крыму[355].
Подобного рода монархические организации существовали и в других странах, в том числе во Франции. В Париже русские монархисты поддерживали тесные контакты с французскими реакционными кругами и вели «пропаганду в пользу Николая II» через некоторые их печатные органы. Монархическая агитация велась, в частности, в лагерях русских войск «Ла-Куртен», «Фельтен» и др. Здесь довольно широко распространялись прокламации «монархического, а также юдофобского содержания», в которых Николай II изображался «невинным страдальцем за народ» и т. п. В Ницце, которая всегда была местом притяжения праздной русской аристократии, образовался монархический кружок, члены которого имели связь с Германией через Швейцарию[356].
Связь эта, по-видимому, осуществлялась через бывшего поверенного в делах царской России М. М. Бибикова. «В его руках, – отмечалось в докладе, – сосредоточено много денег, и он работает над восстановлением монархии в России»[357]. Здесь, в Швейцарии, летом 1917 г. было создано монархическое общество «Святая Русь», в которое входили некоторые русские аристократы, царские дипломатические представители и агенты охранки. Члены этого общества и монархисты из других зарубежных групп дважды собирались в Лозанне. Речь шла «о реставрации Романовых и даже, если будет возможным, Николая II». Позднее, в августе 1917 г., когда Романовы уже были переведены из Царского Села в Тобольск, это общество оказалось причастным к попыткам организации побега царской семьи[358].
Довольно активно действовала монархическая группа, обосновавшаяся в Риме вокруг русского посольства. Участники этой группы наладили выпуск процаристской литературы, выпустив, в частности, такие брошюры, как «Вокруг Николая II», «Великое царство Николая II» и др.[359] Еще одним заграничным монархическим пунктом в докладе Сватикова называется Стокгольм[360].
«Целый ряд лиц, русских и иностранцев, – резюмировал он, – частным образом и официозно указывал мне на недопустимость того положения, которое существует в смысле представительства России за границей – в дипломатическом, военном, финансовом и благотворительном отношениях. Все черносотенцы оставлены на своих местах и пользуются усиленной поддержкой таких же черносотенцев, оставшихся в управлениях и министерствах в Петрограде…»[361]
Доклад Сватикова – одно из свидетельств того, что планировавшаяся Временным правительством отправка Романовых за границу (еще в марте 1917 г.) могла привести к серьезному усилению царистской контрреволюции. Мы уже знаем, что мартовский этап переговоров Временного правительства с английским правительством об отъезде Николая Романова и его семьи в Англию не дал результата: Романовы остались в России. Но вопрос этот не был снят с повестки дня. Приблизительно в середине мая начался новый – летний – этап этих переговоров. Со стороны Временного правительства их вел через английского посла Дж. Бьюкенена преемник П. Н. Милюкова на посту министра иностранных дел М. И. Терещенко. Но и эти переговоры, точно так же, как и мартовские, ни к чему не привели: до самого конца июля Романовы оставались в Царском Селе, а затем были отправлены в Тобольск. Отъезд в Англию оказался миражом, и этот «английский мираж» обернулся сибирской тайгой… Позднее, в период белой эмиграции, история «английского миража» неоднократно вызывала бурную полемику. Бывшие министры Временного правительства (Керенский, Милюков, Терещенко) доказывали, что со своей стороны они делали все, чтобы вывезти Романовых, и если этого не случилось, то ответственность целиком лежит на английской стороне (особенно Д. Ллойд Джордже), которая вначале (в марте) выразила готовность предоставить убежище свергнутому царю, а затем изменила свое решение[362]. «Наши усилия, – писал Терещенко, – закончились столь же неудачно, как шаги, предпринятые… в марте 17 года. В конце июня или начале июля, точно не помню, получился окончательный отказ»[363].
Напротив, бывшие английские политики писали, что их позиция в общем оставалась неизменной. Однако, поскольку Временное правительство «не сумело стать хозяином в собственном доме» и не решилось отправить царя за границу, правящие круги Англии вынуждены были считаться с этим[364]. Данную точку зрения разделяли и эмигранты-монархисты, в частности бывший царский премьер-министр В. Н. Коковцов. Он считал, что ответственность за судьбу Романовых несет Временное правительство, «оказавшееся во власти Совдепа»[365].
Кто же был прав? Представляется, что ответ на вопрос о причинах провала плана отправки бывшего русского царя за границу следует искать не в позднейшей перебранке отставных «вершителей судеб», которые главным образом пеклись о своем реноме, а в реальной обстановке тех дней…
Впоследствии, в ходе полемики, Керенский утверждал, что летом 1917 г. «человек улицы» почти перестал интересоваться Романовыми и напряженность вокруг них явно спадала. Если бы это было и так, то изменение статус-кво арестованных Романовых – отправка их за границу, которую в массах склонны были рассматривать как бегство, – не могло бы не изменить такой позиции «человека улицы». Романовы продолжали оставаться символом свергнутого царского режима, символом ненавистного прошлого, разрушенного революцией, но прошлого еще слишком близкого, слишком живого, чтобы смотреть на него как на нечто безвозвратно канувшее в Лету. Для правительства (и прежде всего для Керенского, становившегося в нем центральной фигурой) царскосельские арестанты являлись теперь такой картой, неосторожный или неудачный ход которой мог бы нарушить шаткий баланс проводимой им политики лавирования, летом 1917 г., в свою очередь, уже принимавшей черты бонапартизма.
