— Конечно, группенфюрер, — не задумываясь, ответил Шелленберг, — У нас там есть достаточная агентурная сеть. После оккупации мы переориентируем ее на эмигрантские круги.
— Это надо сделать не после оккупации — тогда будет уже поздно, — возразил Гейдрих. — Это надо делать сейчас. Ваши агенты должны уже сейчас прощупывать почву и устанавливать связи с теми, кто при первой же возможности покинет страну после оккупации. Мы заранее должны знать те каналы, которыми они воспользуются при бегстве, тех, кто будет возглавлять центры сопротивления за рубежом. Именно на это сейчас и надо обратить особое внимание: после оккупации будет уже поздно.
— Но, группенфюрер, мы в любой момент можем дать нашим агентам приказ примкнуть к таким группам, — возразил Шелленберг, — У нас есть люди в армии, которые находятся вне подозрений.
— Они должны были уже получить такой приказ, — оборвал его Гейдрих. — Они сейчас уже должны на каждом углу говорить о том, что ни на день не останутся в оккупированной нами стране. Только в этом случае мы сможем контролировать этот процесс с самого начала.
— Слушаюсь, группенфюрер, через два дня вы получите полный отчет о нашей агентурной сети в Чехо-Словакии, и сегодня же я дам приказ нескольким нашим агентам начать внедрение в группы, готовящиеся в случае оккупации покинуть страну.
— Учтите, что этот контингент будет подарком для секретных служб Англии и Франции, — предупредил Гейдрих, — Через этих ваших агентов мы сможем проникнуть и туда. Обратите на это особое внимание. Именно здесь у нас появится реальная возможность проникнуть в самое сердце этих организаций. Такая операция будет стоить десятка ваших голландских приключений. Вы уже продемонстрировали фюреру, что умеете работать, теперь ваша задача не потерять марку.
— Слушаюсь, группенфюрер.
— Если у вас нет никаких ко мне вопросов, то исполняйте. Жду вас через два дня с отчетом.
Шелленберг щелкнул каблуками и по-военному четко развернулся. Он все еще не мог прийти в себя после голландской операции. За эту операцию он получил орден, его отметило руководство, но в душе он чувствовал, что эту операцию они бездарно проиграли. Вот только причины, проигрыша он так и не смог понять.
Прага, 20 декабря 1938 года
Пан Зеленка любил выйти на работу, а работал он преподавателем химии в одной из пражских гимназий, заблаговременно и прогуляться. Этот день был особенным — последний учебный день перед рождественскими каникулами. Сегодня настроение у всех в гимназии будет хорошее, предпраздничное, уроки будут проходить чисто символически. Пан Зеленка и встал утром именно с таким настроением.
Погода в тот день стояла чудесной: было не очень холодно, а за ночь выпал свежий снежок, который лежал огромными шапками на ветках деревьев. Пан Зеленка с удовольствием прошелся по берегу Влтавы, а потом свернул в старинный узкий проулочек.
Когда он входил во двор гимназии, дворник с большим уважением поприветствовал его, поздравил с наступающими праздниками и сказал:
— Пан Зеленка, пан директор просил передать вам, чтобы вы, как только придете, зашли к нему.
Такое сообщение не удивило пана Зеленку: директор гимназии перед всеми праздниками вызывал к себе ведущих преподавателей и лично поздравлял их. Пан Зеленка, не торопясь, прошел в учительскую, разделся и пошел в кабинет директора.
— Здравствуйте, пан Новак, мне сказали, что вы хотели меня видеть, — с порога сказал пан Зеленка, потирая замерзшие по дороге в гимназию руки.
— Проходите, пан Зеленка, — ответил директор, поднимаясь ему навстречу. — Я даже не знаю, как начать… У меня не очень хорошие новости. Видите ли, на днях мы получили депешу из отдела образования. Мы обязаны до сегодняшнего дня уволить всех преподавателей евреев. Поймите меня правильно, я ничего против этой национальности не имею, но это строгое распоряжение сверху.
Говоря все это, пан Новак старался не встретиться глазами с паном Зеленкой. Директор похлопал себя по карманам пиджака, достал пачку сигарет, предложил одну пану Зеленке, потом, вспомнив, что тот не курит, сконфузился и, не закуривая сам, убрал пачку.
— Для нашей страны настали не лучшие времена, — продолжил пан Новак, — Я прекрасно понимаю, откуда дует ветер, но, к сожалению, ничего поделать не могу. Я и так тянул до последнего момента, — Он протянул учителю химии конверт, — Вот ваша заработная плата и выходное пособие. И послушайте моего совета: как можно быстрее уезжайте из этой страны.
Какое-то время пан Зеленка не мог понять, о чем идет речь. Наконец до него стала доходить суть сказанного.
— Покорно благодарю вас за совет, пан директор, — сказал он, — но я считаю эту страну своей и никуда бежать не собираюсь. Я прошу вас об одном: разрешите мне попрощаться со своими учениками.
— Конечно, конечно, попрощайтесь, — поспешно заговорил директор, — И повторяю, поймите меня правильно, я вполне с вами согласен, что это ваша страна и ваша родина, но, поверьте мне, скоро не только вам, а и многим чехам придется покинуть эту страну.
Ничего не ответив, пан Зеленка развернулся и вышел. От праздничного настроения не осталось и следа. Всего лишь несколько месяцев назад ему пришлось бросить все и переехать из Судет в Прагу, но беда настигла его и здесь. Согнувшись, старческой походкой он направился к своему классу. Он понимал только то, что уже не работает в этой гимназии, но до него еще не дошло то, что больше в этой стране в ближайшее время работать учителем он не сможет нигде. И вообще, теперь вопрос работы для него станет очень серьезно. Такого рождественского подарка пан Зеленка никак не ожидал. Правительство Чехо-Словакии под руководством престарелого доктора Гахи делало все возможное, чтобы ублажить Германию и как можно дольше продлить собственную агонию.
Прага, 5 января 1939 года
Доктор Ева Йогановская, главный врач чешского отделения Красного Креста, появилась на работе в этот день как всегда стремительно и по-деловому. Уже с порога, не раздеваясь, она заглянула в секретариат, дав понять сидевшим там девушкам, что они под контролем и бездельничать и заниматься пустыми сплетнями не имеют права. Потом то же самое хотела сделать с бухгалтерией, но, как только она подошла к дверям, оттуда появился главный бухгалтер пан Фафек. Казалось, что он прямо у дверей ждал, когда послышатся ее шаги.
— Пани доктор, — заговорил возбужденно Петр Фафек, — как хорошо, что вы пришли. Только что мне звонили и сказали, что к нам приехали представители Международного Красного Креста из Лондона, мистер МакЛейн и мистер Беккет. Я так боялся, что они появятся здесь раньше вас.
Международное отделение не больно-то баловало своим вниманием чешский Красный Крест, и такой приезд был всегда событием. Весь вопрос заключался в том, какую цель преследовали его представители: если они приехали с очередными дарами — это одно, но если они приехали с инспекторской проверкой, чтобы узнать, как распределяются такие дары, то это совсем другое.
— Надеюсь, у вас вся отчетность в полном порядке, — не скрывая тревоги, спросила пани Йогановская. — Эти англичане очень дотошные люди.
— Не беспокойтесь, пани доктор, у меня всегда все в полном порядке, — спокойно ответил пан Фафек, — Мы же с вами работаем не один год и ни разу за это время ко мне не было никаких нареканий.
— Так-то оно так, — согласилась доктор Йогановская, — но проверить всякие мелочи никогда не помешает. Я просто хотела сказать, что могут случиться какие-нибудь ничего не значащие досадные оплошности. Проверьте, пожалуйста, все еще раз.
— Сейчас этим и займусь, — безропотно согласился пан Фафек.
Англичане появились в конторе только ближе к обеду. Мистер МакЛейн был высоким, худощавым и флегматичным мужчиной средних лет, который не вынимал изо рта трубку, даже если она и не горела, он, можно сказать, даже неплохо разговаривал на чешском и очень хорошо по-немецки. Мистер Беккет оказался полной его противоположностью — низенький, толстенький и очень подвижный. Мистер Беккет говорил только по-немецки, если не считать английской, которым ни пани Йогановская, ни пан Фафек не владели. Гости очень любезно поздоровались с пани Йогановской, и она сразу провела их в свой кабинет.
Как оказалось, гости приехали с ознакомительной целью: узнать нужды и потребности, посмотреть, как поставлена работа. Ни о какой проверке не шло и речи. После короткой беседы гости предложили продолжить разговор в ресторане, где можно было бы заодно и хорошо пообедать. Они остановились в шикарном отеле «Голландская мельница», ресторан которого пользовался в Праге хорошей репутацией. Гости предложили взять с собой и главного бухгалтера.
Раньше пани Йогановская никогда здесь не бывала: иностранцы, которые приезжали раньше, не были такими любезными, они проверяли все документы прямо в конторе и старались сделать все как можно быстрее. В обеденном зале ресторана вдоль двух стен были отгорожены небольшие уютные кабинки.
