Вот пример такого огреха у самого И. П. Павлова. На одной из его «сред» С. Д. Каминский, доложив о своих опытах с обезьянами, просил помочь ему объяснить навязчивую «побежку» одной обезьяны к двери, прежде чем подойти к кормушке, на фоне ультрапарадоксального состояния реакций. И. П. Павлов бросил реплику: «Собака отворачивается в другую сторону, а обезьяна желает уйти из комнаты, где её мучают. Это ничего особенного не представляет. Ей трудна эта штука, и она желает убежать домой, где ей спокойнее, где её так не мучают. Это другая форма того, что мы видим здесь, когда собака желает или соскочить со станка, или начинает рвать приборы, которые к ней присоединили, или отворачиваться в другую сторону. Это всё выражения трудности»[166]. Поистине Павлов против Павлова! Это говорит тот самый физиолог, который всю жизнь воевал против психологических объяснений поведения подопытных животных по типу «собака желает».
Этот пример говорит о том, что мысль И. П. Павлова как физиолога ещё не охватила таких явлений высшей нервной деятельности животных, ещё не заметила их как специфического объекта физиологии и не имела даже рабочей гипотезы для их объяснения.
Первый шаг нащупывания такого отдела павловской физиологии высшей нервной деятельности сделал один из самых крупных и ортодоксальных представителей этой школы — П. С. Купалов[167]. В его лабораториях начали экспериментально получать и наблюдать эти странные извращённые рефлексы, которые ранее повелось именовать «непроизвольными». Теперь их стали подчас определять как «замещающие» или «сопутствующие». Вот пример, который охотно цитировал сам П. С. Купалов. «Сопутствующим» рефлексом в этом случае было отряхивание. «У собаки был образован условный рефлекс на звучание метронома, при котором она прыгала на стол и съедала из кормушки порцию пищи. Сходя со стола, собака иногда отряхивалась. Тогда экспериментатор (В. В. Яковлева) сейчас же пускал в действие метроном. Это повело к тому, что собака стала отряхиваться всё чаще и чаще и наконец, после нескольких месяцев таких однообразных опытов, начала отряхиваться 6–7 раз в течение опыта. Вслед за отряхиванием всегда действовал метроном и происходило кормление собаки. Через год собака могла произвести рефлекс отряхивания до 12 раз в опыт и делала это с такой лёгкостью и точностью, что непроизвольный рефлекс выглядел как произвольный двигательный акт. После каждого отряхивания собака смотрела на то место, где был расположен метроном. Таким образом было выработано активное воспроизведение непроизвольной реакции. Вначале происходило лишь повышение возбудимости центров отряхивательного рефлекса, а самый акт отряхивания было вызвать трудно. Иногда собака начинала кататься по полу, причём как-то ненормально, уродливо, тёрла при этом лапами шею. Всё это производило раздражение кожи, вызывающее отряхивательный рефлекс. Тогда собака начала постоянно делать такие движения, и потребовались специальные мероприятия, чтобы этот ненужный рефлекс угасить и получить рефлекс отряхивания без каких бы то ни было посторонних предварительных движений. Эти опыты показали, что нет принципиальной разницы между так называемыми произвольными и непроизвольными актами»[168]. В этом изложении не всё бесспорно: ниже будет показано, что «уродливые» движения этой собаки можно истолковать как совсем другой акт, не принадлежащий к отряхивательному движению и не являющийся «предварительным». Пока же нам важен только экспериментально установленный факт. Но интуитивно схватывая важность таких фактов для дальнейшего развития физиологии высшей нервной деятельности, П. С. Купалов не предложил для них никакой теории.
В сущности ту же методику применила Н. А. Тих, давая пищевое подкрепление крикам, которые издавали обезьяны в моменты «трудных состояний», и тем превращая эти крики в «произвольные действия» для получения пищи. А. Г. Гинецинский с сотрудниками вызывали сходные явления при действии гуморальных факторов[169].
Словом, явление сопутствующих, явно не адекватных раздражителю реакций, наблюдаемых в моменты «трудных состояний» центральной нервной системы, т. е. в моменты столкновения тормозного и возбудительного процессов, привлекало интерес некоторых советских исследователей. А. А. Крауклис, занимавшийся ими, называл их «неадекватными рефлексами». Он предложил для их объяснения принцип «освобождения» коры мозга с помощью этих биологически как бы ненужных реакций от излишнего возбуждения в целях сохранения силы внутреннего торможения, вследствие чего неадекватные реакции, по его мнению, играют всё же рациональную приспособительную роль тем, что оказывают обратное воздействие на состояние коры полушарий[170]. Название «неадекватные рефлексы» не претендует на объяснение, оно описательно. Отклоняя теоретическую гипотезу Крауклиса, я принял этот термин как, на мой взгляд, наиболее точный из всех ранее предложенных.
Напротив, мне представляется неудачным термин, которым обозначили то же самое явление П. Я. Кряжев, Л. Н. Норкина: «компенсаторные реакции». Думается, слово «компенсация» отнюдь не вносит ясности в физиологическую природу этой замены или подмены нормальной эффекторной части рефлекторной дуги какой-то совершенно иной и, по-видимому, биологически не целесообразной. В биологическом смысле здесь не может быть и речи о компенсации. Разве чесание компенсирует неудовлетворённый голод? Если же слово «компенсация» имеет здесь специальный нейрофизиологический смысл, нам не объяснено, каков он.
Однако, независимо от дискуссионного термина, надо отметить по существу дела несомненную заслугу пользовавшейся им Л. Н. Норкиной[171]. Она, опираясь на свои исследования высшей нервной деятельности обезьян (в Сухуми), первая предложила некоторую классификацию или систематику «компенсаторных реакций». Я вернусь ниже к этой классификации. Пока достаточно подчеркнуть, что Л. Н. Норкина тем самым выделила данные явления в особую цельную группу, имеющую внутренние разновидности. Этим путём физиология высшей нервной деятельности подошла к порогу новой главы. Уже нельзя избежать вопроса: что это такое? Впрочем, работа Л. Н. Норкиной не была сразу оценена большинством физиологов. Они продолжали не замечать теоретического значения неадекватных рефлексов. Не представляет исключения и статья А. И. Счастного «К вопросу о физиологических механизмах неадекватных движений». Несмотря на название статьи, автор не только не ответил на вопрос, но по сути и не заметил его. В процессе выработки у собаки дифференцировки на тон (в системе условных секреторных пищевых рефлексов) было отмечено образование неадекватных движений отряхивания, сбивания слюнного баллончика и круговых поворотов; с образованием окончательной дифференцировки эти движения прекратились. Всё обсуждение опыта сводится к тому, что эти движения — «двигательная оборонительная реакция», и к словомудрию[172].
В зарубежной науке данной проблемой вообще занялись не физиологи, а этологи. Н. Тинберген ввёл для того же самого феномена собственный термин «смещённые действия»[173]. Это выражение приняли К. Лоренц, Д. Дилиус, Д. Кальтенхаузер, Л. В. Крушинский[174]. Оно употребляется только для врождённых, наследственных реакций такого рода. Много позже упомянутой работы А. А. Крауклиса, без упоминания его приоритета, Д. Дилиус[175] предложил то же подобие объяснения этого феномена «разгрузкой» перевозбуждённой нервной системы, столь же мало объясняющее суть дела. Все западные авторы согласны, что «смещённые действия» возникают в момент столкновения двух противоположных импульсов (например, агрессии и страха) в поведении животного. Пытаясь проникнуть в соответствующие механизмы мозга, Д. Дилиус раздражал при помощи вживлённых электродов отдельные пункты конечного и межуточного мозга у чаек и клуш. При раздражении некоторых из этих пунктов он получал весь комплекс смещённых движений данного вида (птицы чистили перья, клевали, зевали, приседали, засыпали и т. д.); такой же комплекс движений наблюдается в естественных условиях жизни, когда птицы перевозбуждены.
Исследование биоэлектрической активности разных отделов мозга при «смещённых движениях» проводились Л. В. Крушинским, А. Ф. Семиохиной и Д. Кальтенхаузер. Производилось вживление хронических электродов в мозг генетически выведенных популяций крыс, дающих повышенную реакцию на сильный звонок («звонковые крысы»). «Анализ экспериментального материала позволяет сделать вывод, что смещённые движения осуществляются на фоне общего повышения возбудимости центральной нервной системы»[176].
