В начале весны, когда уже зацвела слива, во время ночного обхода я заметил, что с кухни Симамура пробивается свет. Я зацепил палкой за калитку, но как-то неловко — она выпала у меня из руки и свалилась за забор. На следующий день я хотел было пойти забрать её, но постеснялся. Что я скажу? Вот, ходил тут ночью и палку обронил. А днём пришла беременная Симамура, стоя у ворот, позвала Ёсико.
— Это, наверное, твой отец во время обхода палочку обронил.
— А где вы её нашли?
— Да вон, у калитки.
— И как это его угораздило?
— Так ведь темно же было.
Мы все жили в узком, даже по Камакурским меркам, ущелье. Во время воздушной тревоги я первым бросался к пещере на горе. Оттуда были видны все дома моей десятидворки.
В тот день был налёт. Слышались взрывы. Уже добравшись до входа в бомбоубежище, я увидел, что Симамура стоит на тропинке. Сделав несколько шагов вниз, я закричал: «Скорее, скорее!»
— Вы только посмотрите на этих птичек!
И действительно — на старой сливе я увидел нескольких птах. Они отчаянно взмахивали крылышками, но взлететь не могли. Это были какие-то конвульсии в закрытом пространстве, где стенами служили зелёные ветки. Когда какой-то из птичек удавалось подлететь к ветке, она всё равно не могла усесться на неё. То лапки разъедутся, то назад опрокинет…
Симамура добралась до пещеры, но и оттуда она продолжала наблюдать за сливой. Она сидела на корточках, плотно обхватив руками колени, и смотрела на сливу.
В бамбуковую рощицу со страшным скрежетом врезался осколок.
Когда я размышляю обо всех этих разговорах про перерождения, я всегда вспоминаю тех птичек. Симамура была тогда беременна в первый раз. Это уже потом она родила без происшествий.
Вообще-то, выкидыши во время войны случались часто. Зато беременели мало. У женщин как-то всё в организме разладилось. А вот этой осенью — сразу в четырёх семьях дети народились.
Вместе с дочерью мы проходили мимо живой изгороди у дома Симамура. Цвели камелии. Я их очень люблю. Мне осень вообще нравится.
Я шёл и горевал о тех детях, которым из-за войны не удалось увидеть этот свет, о себе самом — война лишила меня жизни, думал о том, кем мне суждено переродиться.
[1947]
Серебряная монетка
1
У них было заведено так, чтобы мать в начале месяца клала в кошелёк Ёсико две йены — четыре серебряные монетки по пятьдесят сэн. Тогда эти монетки стали выпускаться меньшего, чем прежде, размера. Тем не менее, попадая в красный кожаный кошелёк, эти монеты, которые на глаз были лёгкими, но на самом деле вполне тяжёленькими, придавали, по мнению Ёсико, кошельку солидность. Ёсико не желала размениваться на пустяки, и потому монетки довольно часто оставались неизрасходованными в её кошельке, который она держала в портфеле. И не то чтобы Ёсико отвергала по каким-то принципиальным соображениям такие естественные развлечения, как походы с подружками по работе в кино или в кафе. Нет, просто все эти вещи находились за пределами её жизни. Ни в каких кино она никогда не бывала, а потому все эти увеселения не представляли для неё никакого интереса.
Раз в неделю по пути с работы Ёсико заходила в универмаг и покупала там за десять сэн свой любимый французский батон. Это было единственное, на что она могла придумать тратить деньги.
Но вот однажды в отделе канцелярских товаров универмага «Мицукоси» её внимание привлекло стеклянное пресс-папье. Оно было шестиугольным, с рельефным изображением собаки наверху. Ёсико была очарована собакой. Когда же она взяла пресс-папье в руки, его приятный холод и неожиданная увесистость привели её в восторг. Ёсико нравились тщательно сработанные вещи, и она сдалась помимо своей воли. Она подержала пресс-папье на ладони, рассматривая его с разных сторон. Потом неохотно положила на место. Вещь стоила сорок сэн.
На следующий день Ёсико снова отправилась в универмаг. Снова зашла в тот же самый отдел. На следующий день пришла ещё раз. И так продолжалось целых десять дней. Наконец, она решилась. При словах «Заверните мне его» её сердце запрыгало.
Когда Ёсико вернулась домой, мать со старшей сестрой сначала посмеялись над ней: что, мол, за игрушку ты купила. Но когда они как следует разглядели пресс-папье под светом лампы, сказали: «Красивая вещица, не зря купила. Просто замечательно!»
Дымчатого стекла рельеф был очень хорош на фоне такой гладкой поверхности. Правильный шестиугольник напоминал строгий ритм стихотворения. Это пресс-папье казалось Ёсико настоящим произведением искусства. Поскольку решение о покупке Ёсико приняла после длительных раздумий, ей, в сущности, было всё равно, что скажут другие, но всё-таки похвала родственников укрепила её в мысли о правильности выбора.
Узнай кто-нибудь, что Ёсико потребовалось целых десять дней, чтобы купить вещь за сорок сэн, семнадцатилетняя девушка сделалась бы предметом насмешек, но сделать по-другому она никак не могла. И дело не в том, что ей случалось испытывать разочарование после покупок, совершённых по первому побуждению. Ей вовсе не была свойственна такая осторожность — ждать несколько дней до тех пор, пока она окончательно не убедится в правильности выбора. Нет, она боялась другого — утраты серебряной монетки, которая сама по себе являлась для неё драгоценностью.
Когда года через три возник разговор об этом самом пресс-папье, под общий смех мать Ёсико серьёзно сказала: «Ты показалась мне тогда такой трогательной».
У Ёсико с каждой из её вещей была связана какая-нибудь умилительная история.
2
Они поднялись в лифте на пятый этаж «Мицукоси» — делать покупки, спускаясь сверху вниз, было удобнее. Это воскресенье выдалось особенным — мать предложила Ёсико отправиться в магазин вместе.
Когда они добрались до первого этажа, они уже купили всё, что хотели. Но и после этого мать, естественно, всё равно пожелала спуститься в подвал, где проводились распродажи. «Да ну его, мама, там столько людей, не хочу», — пробормотала Ёсико, но мать её не услышала. Торговая горячка передалась и ей.
Вся эта затея с распродажами была рассчитана на то, чтобы люди тратились на покупку бестолковых вещей. Но, может быть, мать найдёт здесь что-нибудь стоящее? Ёсико следовала за ней на некотором расстоянии. Жужжали вентиляторы, здесь было не так жарко.
Сначала мать купила три упаковки почтовой бумаги. Она оглянулась на Ёсико, и они улыбнулись друг другу. Дело в том, что в последнее время мать повадилась таскать бумагу из запасов Ёсико, и та ворчала на неё. «Ну вот, теперь всё в порядке?» — говорил взгляд матери.
Потом людской водоворот засосал мать в отделы кухонных принадлежностей и нижнего белья, но она не нашла в себе достаточно решимости, чтобы протиснуться к прилавку. Она вставала на цыпочки, просовывала руки между рукавами других посетителей, но так ничего и не купила. Тут мать вроде бы заколебалась, потом её лицо стало по-злому решительным, и она направилась к выходу.
«Смотри-ка, всего 95 сэн…», — мать взяла в руки складной зонтик. Потом стала перебирать всю корзину — на каждом зонтике была бирка в 95 сэн. Мать всё ещё не могла прийти в себя от изумления: «Дёшево-то как!» — повторяла она. Она снова оживилась. Наконец-то её абстрактное желание купить что-нибудь нашло материальное воплощение.
— Дёшево, правда?
— Дёшево.
Ёсико взяла один зонтик. Мать раскрыла другой. «Одни спицы дороже стоят. Шёлк самый обычный. Но сделано не хлипко».
И почему они хорошую вещь так задёшево отдают? Этот неожиданный вопрос неприятно поразил Ёсико. У неё было такое ощущение, будто какой-нибудь калека пытается всучить ей зонтик. Мать же решила подобрать подходящую её возрасту расцветку — она увлечённо перебирала зонты, раскрывала их. Через какое-то время Ёсико спросила: «Мама, а разве у тебя нет зонтика?»
Мать метнула на Ёсико быстрый взгляд. «Так-то оно так… Но я купила его десять, нет, даже пятнадцать лет назад… Он весь обтрепался, немодный. Ну, и потом этот можно кому-нибудь подарить, вот человек обрадуется!»
— Ну, тогда совсем другое дело.
— Всякий такому зонтику обрадуется.
Есико засмеялась. Кого это мать имела в виду? У неё не было человека, которому она могла бы подарить такой зонтик. А то она бы обязательно назвала этого человека по имени.
— Как тебе этот, Ёсико?
— Так себе.
Поскольку Ёсико дала зонту такую нелестную оценку, ей пришлось подойти к матери, чтобы вместе поискать нечто более подходящее.
Другие женщины, одетые в тонкие летние кимоно, сновали туда-сюда. При виде зонтов они повторяли: «Вот дёшево-то!» Время от времени кто-то из них покупал зонт из этого развала.
Лицо матери было сосредоточенным. Она слегка покраснела. Ёсико стало жаль её. В то же время она сердилась на собственную нерешительность. Ёсико повернулась к матери, желая сказать, что нужно купить первый попавшийся зонтик, и тут она услышала: «Пойдём отсюда».
