2. Второй причиной, вытекающей, конечно, из первой, следует считать (даже неудобно говорить об этом) отсутствие толковых директив и приказов. Как общее правило, в продолжение всей операции в начале 1920 года — февраль — март, — лично руководимой генералом Сидориным, штабы дивизий и бригад не получали никаких директив и приказов, ориентирующих их о цели, задачах, общей обстановке, противнике, своих войсках и, таким образом, были поставлены в положение каких-то автоматов с завязанными глазами. Отсутствие связи и сведений о своих войсках часто бывало причиной неожиданных катастроф.
3. Третья ошибка, или, вернее, преступление, — это неумение, или нежелание, удовлетворительно организовать тыл как в смысле своевременного снабжения армии фуражом, довольствием и снаряжением, так и, главным образом, обороны и приведения в порядок сообщений.
Люди были голодны, раздеты, разуты; лошади без фуража и подков — результат: болезни, деморализация, потеря боеспособности и гибель тысяч лошадей, в то время когда громадные запасы фуража, вещей и снаряжения были брошены красным.
Что же касается оборудования тыловых сообщений, починки и устройства дорог, мостов и переправ, подготовки для обороны рек, рубежей и проходов, устройства оборонительных линий и препятствий для противника, об этом даже никто и не помышлял. В этом отношении были нарушены самые элементарные правила обороны тыла.
Об административном устройстве тыла и безопасности и говорить не приходится, ибо с военной точки зрения его вовсе не было. За Кубанью было полное царство «зеленых».
4. Четвертая причина. Если судить по нашим операциям, особенно во второй половине Гражданской войны, можно безошибочно вывести заключение, что, вообще, у главного командования не было определенного или даже ясно осознанного плана ведения войны. В сущности, если главное командование и имело определенную цель — разбить большевиков, то как достигнуть этой цели, определенных способов и методов не было. Были как бы случайные, частные успехи и поражения, но о причинах тех и других никто не думал. Никто не задавал себе вопроса — почему это произошло? Не старались исправить ошибок или учесть опыт, дабы их не повторять. Все делалось как бы на «ура», хотя, по удачному выражению генерала Павлова, «тавренных» стратегов у нас было много.
Новороссийская катастрофа, голгофа Черноморского побережья, гибель конницы, брошенной на произвол судьбы, разрыв между Донской и Добровольческой армиями, неспособность флота содействовать эвакуации войск Кавказского побережья в Крыме, сдача Кубанской армии, «зеленые», круги, рады, особые совещания — все говорит о неразберихе и хаосе.
5. Забывали еще одно существенное обстоятельство, что люди и лошади не машины, что живая сила коня и всадника имеет известный предел, что получить максимум работы от конницы можно только при умелом и рациональном использовании ее силы. Забыли, что нельзя безнаказанно мотать лошадей, что после известного периода работы частям непременно нужен хотя бы кратковременный отдых, а особенно в условиях минувшей Гражданской войны, когда большой процент как людей, так и молодых командиров недостаточно был подготовлен. В данном случае, своевременный отдых в тылу служил бы не только для восстановления сил и приведения в порядок людей и лошадей, но и был бы школой для заполнения недочетов в подготовке частей и командиров и для закрепления дисциплины и спайки частей.
Переутомление всегда оказывало пагубное влияние на наши части, дисциплина падала, полки таяли как воск. После трехмесячной непрерывной и бессменной работы, боевой состав полков, имевших в строю по 1000 сабель, падал до 150–200 сабель. Вместо отвода в краткосрочный отдых, где полки приходили бы в нормальное состояние, предпочитали переформирование, сокращение числа единиц, сведение нескольких частей в одну, вследствие чего части, спаянные уже боевыми успехами, начинавшие приобретать традиции, веру в своих начальников, опять обращались во вновь сформированные, получали новых неизвестных им начальников, что, конечно, не могло не отражаться на их стойкости и лишало их веры и привязанности к своим начальникам и похвальной гордости своей частью. А тылы между тем неимоверно росли, обозы были переполнены людьми, не знающими своих частей. Ростов был переполнен офицерами, а сотнями на фронте командовали урядники и вахмистры.
Если мы внимательно проследим все периоды Гражданской войны, мы увидим, что, когда наши части были свежи, после отдыха и сыты, мы наступали и били, как хотели, превосходящего нас по численности противника, но как только наступало переутомление, перебои в снабжении, части таяли, боеспособность падала, и мы вновь откатывались назад, чтобы после отдыха опять перейти в наступление.
Резервов у нас почти никогда не было, а тылы были заполнены массой здоровых людей, ибо организации тыла не было.
6. О техническом оборудовании частей и о снабжении амуницией и оружием я не буду говорить. Возможно, что у нас не было в достаточном количестве ни того, ни другого. Я, например, для моей дивизии почти ничего не получил. Винтовки, пушки, пулеметы, так же как и всякого рода телефонное и телеграфное имущество, походные кухни, двуколки, мотоциклеты, до духовых инструментов для хора трубачей включительно, я взял с боя у красных и даже снабжал соседние части ими. Но бронемашин, к сожалению, почти не было, а при рациональном их использовании они могли бы сыграть большую роль. В своих заметках я упоминал, что появление у противника броневых автомобилей производило в наших частях панику вследствие кажущейся беспомощности бороться с ними или что-либо им противопоставить. Об этом я однажды, находясь в Новочеркасске, лично докладывал генералу Сидорину и просил, по возможности, снабдить дивизию хотя бы двумя машинами, на что генерал Сидорин ответил, что делается все возможное.
По моим наблюдениям, с броневыми частями у нас было не совсем благополучно. В тылу были сформированы броневые отделения, но на фронт они почти не попадали. Мне раза два-три из штаба сообщали, что высылаются в дивизию бронеавтомобили, но всякий раз, не доходя до моего штаба 50–60 верст, машины почему-то портились и возвращались обратно для ремонта. Очень жаль, конечно, ибо на фронте они могли бы показать себя, где, содействуя нашим частям и под командой боевых офицеров, были бы весьма полезны.
В настоящих заметках, отмечая некоторые наши недочеты и ошибки, я не хотел бы касаться политических ошибок, но не могу обойти молчанием одну из них, так как она была тесно связана с настроением частей и целями войны, эта ошибка — «непредрешенчество» как о форме будущего устройства России, так и о ликвидации последствий революции. Невольно возникали вопросы: за что мы воюем? Предположим, мы свернем шею большевикам, а дальше что?.. Опять керенщина? Опять болтовня и социальные опыты? Или, может быть, полукрасная, слюнявая социалистическая республика? Стоит ли из-за этой дребедени копья ломать, воевать, жертвовать собой?
А если бы в то время, когда движение наше уже окрепло и наша красновато-либеральная оппозиция, мечтавшая об «углублении» революции, была не страшна, был бы взят национально-русский путь, и на своих знаменах смело поставили лозунги, которых так ждал исстрадавшийся от революционных экспериментов народ, «Самодержавный Царь — хозяин земли русской», «Земля крестьянам, данная царским манифестом», «Амнистия всем, принимавшим участие в революции» и «Рабочее законодательство», тогда бы Белое движение приобрело живую душу и стало бы чисто белым, без красноватого налета в виде всякого калибра политических деятелей с социалистическими тенденциями, которыми были заполнены наши тылы, учреждения, совещания и круги, и даже отчасти командные должности; тогда зараза не коснулась бы некоторых частей и не нашли бы места в полковых маршах куплеты: «Царь нам не кумир» и т. п. Тогда и не посмели бы появиться изречения из уст некоторых больших начальников: «Я республиканец; если в России будет монархия, то мне в России места не будет»; или еще хуже и гаже, из речи другого генерала: «Не бойтесь, с наших знамен стерто имя самодержца, стерто прочно и в сердцах наших».
Наши цели — бойцов на фронте — были различны с целями тыловых проходимцев и демагогов; их пугали успехи белых армий. Мы боролись за спасение России, а они за спасение революции.
Это главная ошибка внутренней политики. Не менее грубой ошибкой была и наша неопределенная внешняя политика. Но о ней много написано и не буду повторять. Результаты на лицо, и страданиям русского народа конца не видно.
Неумение, или нежелание, столковаться с Польшей, Украиной и даже избежать трений с казачьими областями — этой основной опорой борьбы с революцией — боязнь потерять достижения 17-го года и обнажить грязное белье измены и предательства, заставляло «основоположников революции», прикрываясь белыми плащами патриотизма, вести закамуфлированную политику «девушки с прошлым».
