Через неделю Хадижат ушла в свое селение. Поправившись, она стала работать в Чрезвычайной комиссии.
Погибла необыкновенная девушка из аула Ишкарты в мирное время, уже после установления Советской власти в Дагестане. Как известно, Гоцинский бежал в чеченские леса. Вот туда-то в 1925 году, чтобы выследить имама, и была направлена разведчица, но Хадижат опознали и отравили.
Название одной из улиц в родном ауле напоминает людям о славной девушке из селения Ишкарты.
Красная партизанка
В годы гражданской войны в Дагестане отличалась и в боях, и в разведке красная партизанка Нурганат Гаджиева. До революции она работала прислугою у дербентского полицмейстера Лачуева, затем ту же работу исполняла в Темир-Хан-Шуре у генерала Халилова. Многое пришлось увидеть своими глазами горянке из Кадара.
Под влиянием революционных событий она – одна из первых женщин – стала на сторону большевиков. В 1919 году юная, красивая девушка, одетая в черкеску, папаху и при оружии, работала в Левашах в Совете обороны. Живя у богатых людей в Дербенте и Темир-Хан-Шуре, она хорошо освоила русский язык, что очень пригодилось, когда по приказу командира 1-го Дагестанского сводного полка проникла в стан деникинских солдат, призывая их уничтожить офицеров и с оружием в руках перейти на сторону Советов. Вот как пишет свидетель событий Абусалам Юсупов: «Под влиянием большевистской агитации Апшеронский полк… через ст. Манас с оружием соединился с нами».
Я рассказал только один эпизод из жизни Нурганат Гаджиевой, которая уже после окончания войны была награждена грамотами ВЦИК СССР и СНК Дагестана.
Осенью 1920 года в республике была проведена Неделя труда для восстановления Дургели и Кадара, разрушенных деникинцами. На помощь из 18 аулов пришли около 5 тысяч пеших и одна тысяча человек с подводами. Они заготовили 10 тысяч бревен, 150 тыс. штук сырцового кирпича, очистили дворы от развалин и мусора, исправляли дороги.
Общими усилиями Дагестан залечивал раны, нанесенные гражданской войной. И в этом многотрудном деле приведения в порядок своего аула не последнюю роль сыграла Нурганат Гаджиева. Она фанатично, одержимо была предана тому, что приказывала делать Советская власть. Одной из первых в Кадаре вступила в колхоз, уговорами, угрозами требовала так же поступить и своих земляков.
…В 1934 году, в один из летних дней, в Нижний Дженгутай на базар съехались люди со всей округи. Кругом снует народ, мычат коровы, блеют козы, скрипят несмазанными колесами арбы, спорят продавцы и покупатели.
«И вдруг, – рассказывал мне Камиль Джамаев, тогдашний пятиклассник, – все стало смолкать, и люди повернулись лицами к дороге, идущей со стороны Верхнего Дженгутая. Смотрим, на коне, в черкеске, папахе, с кинжалом и пистолетом во весь опор по широкой долине скачет Нурганат Гаджиева. Не рассказать, что стало с кадарцами, когда они разглядели свою партизанку! Она ураганом ворвалась на базарную площадь и давай направо и налево хлестать плетью по спинам, рукам людей, не разбирая ни мужчин, ни женщин, ни девушек. При этом она кричала, что кадарцы вместо того, чтобы на колхозном поле выполнять трудодни, спекулируют на базаре! «Для того ли, – вопила Нурганат, – мы совершили революцию и умирали в гражданскую войну!». И все в таком духе. В общем, эта симпатичная женщина нагнала такой страх на кадарцев, что они без оглядки, не останавливаясь бежали до своего аула. Если бы своими глазами не увидел эту сцену, – заключил свой рассказ Джамаев, – никогда бы не поверил».
Нурганат Гаджиева
Когда в Буйнакске проходили собрания бывших красных партизан, раза два мне удалось наблюдать за Нурганат Гаджиевой, благодаря которой все «старое» трещало по швам. Она к тому времени сильно сдала, отяжелела, вчерашнюю красавицу в ней трудно было узнать. Да и по одежде видно было, как сложилась ее судьба. Личная жизнь, насколько я знаю, не удалась. А жить в одиночестве, известно, какая радость? Но вернуться к той жизни, что она провела у двух господ, когда и одевалась, и питалась лучше, она, мне казалось, ни за какие блага не захотела бы.
Нурганат Гаджиева, как и мы все, жила надеждами.
Жемчужина
Дед знаменитой на весь Дагестан женщины и красавицы Тату Булач Хаджи-Омар был выходцем из аула Чох. Во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. он, участвуя в бою, получил смертельную рану и умер. Видимо, чем-то он таким добрым отличился, иначе разве могли бы турки свою деревню, где он скончался, назвать Хаджи-Омар-кентом?
В Чохе осталась его вдова Туйгун, искусная золотошвейка, работы которой (бешметы, черкески и шубы) пользовались широким спросом. Туйгун считалась не по-женски храброй. Известен факт, когда она в поисках правды добилась приема у самого генерал-губернатора Дагестана. В этом отношении Тату Булач, говорят, как две капли воды была похожа на свою бабушку.
Бабушку со стороны матери Тату звали Якут. Ее родители, выходцы из Кабарды, вынуждены были покинуть родину из-за канлы – кровной мести. Жили они в Нижнем Казанище, в квартале Бетаул. Мужем Якут и дедом Тату являлся одаман общественного скота Кахруман, человек смелый, гордый и независимый.
Там же, в Нижнем Казанище, в ту пору стояла сотня Дагестанского конного полка. В этой сотне нес службу коварный, злой вахмистр, который во время булка[21] и других сборищ не упускал случая поиздеваться над молодыми людьми.
Однажды, когда Кахруман возвращался из Темир-Хан-Шуры в Нижнее Казанище, его застала ночь. Вдруг он услышал крики и плач. Подъехав ближе, увидел двух человек. В одном угадал вахмистра, в другом ординарца, грабивших еврея-коробейника. Кахруман, недолго размышляя, разрядил пистолет в насильника, а ординарец тут же растворился в ночной темноте. Не буду затягивать рассказ подробностями, хотя и они интересны. Под пытками коробейник выдал имя своего спасителя. Кахрумана упрятали в темир-хан-шуринскую тюрьму, где он и скончался.
Тату Булач много лет назад рассказала мне следующее:
– Когда в 1919 году в районе Темиргое убили У. Буйнакского и его товарищей, мы решили достать деньги. Они нужны были, чтобы выкрасть и перевезти тела расстрелянных. Мать моя Арув Ажай сняла со стены единственное наше богатство – текинский ковер и пошла на базар. Там она столкнулась с коробейником лицом к лицу. Тот начал плакать и говорить, что все эти годы его терзали муки совести за то, что под пытками назвал имя Кахрумана, думая, что враги не догадаются, о каком Кахрумане идет речь. «Не будем вспоминать старое, – перебила его мама. – Есть новое горе. Нужны деньги». У еврея денег не было. Но он ходил по знакомым и собрал денег, которые стоили бы не один, а нескольких ковров. Мама настояла, чтобы коробейник забрал ковер. С деньгами она помчалась к родственнику Гаджи-Кади, двоюродному брату расстрелянного Абдулхалимова, чтобы с неимоверными трудностями и опасностью для жизни привезти останки революционеров и с подобающими почестями предать их земле.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
