Рейтинговые книги
Читем онлайн И ад следовал за ним - Михаил Любимов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 41 42 43 44 45 46 47 48 49 ... 74

Каких–либо перспектив установления особых отно­шений с «Контом» не вижу. Он, как мне думается, рассчитывает заполучить через американцев жену и детей, устроиться с их помощью на работу, сделать деньги на бестселлере о деятельности нашей службы и заняться журналистской деятельностью с диссидентских позиций. По–моему, для реали­зации операции «Бемоль» — «Конт» вряд ли может предста­вить интерес. Считал бы целесообразным от контактов с ним воздерживаться, сказав «Фреду», что личные отно­шения у меня не складываются.

2. Мое продвижение в плане «Бемоли» проходит медленно, что, по всей вероятнос­ти, объясняется тем, что «Пауки» еще не закончили окончательную проверку. Во всяком случае, поездка в Каир укрепила мои позиции; как кажется, «Фред» стал больше мне до­верять. Он представил меня нескольким сотрудникам «Пауков», которых я консультирую по отдельным вопросам (справки об этом направляю отдельно), планирует перевербовку некоторой выданной мной агентуры и собирается подключить меня к разработке сотруд­ников нашего посольства. «Пауки» чрезвычайно внимательно следят за дей­ствием Цент­ра, и мимо их внимания вряд ли прошел тот факт, что Центр ведет себя пассивно и, по сути дела, лишь принимает от меня текущую информацию, не ставя новых заданий, кото­рые бы постоянно поддерживали интерес «Пауков» к моей деятельно­сти. На данном этапе это создает основные препят­ствия на пути укрепления ко мне доверия и прибли­жения к основной задаче, поставленной Центром. Том».

Это тусклое послание было катапультировано мною на экстренной встрече через спирохетичного молодого человека в очках, и на следующий день рыжий вахлак, уже в кожаной куртке и не воняющий перегаром (получил втык из Центра за плащ и сделал выводы), на том же месте сунул мне в ладонь коробок с ответом Центра, точным и крат­ким, ибо, как известно, краткость — сестра таланта — это часто повторял Маня на сове­щаниях, обсасывая по часу какую–нибудь самую простенькую истину.

«Лондон, Тому.

1) С вашей общей оценкой обстановки согласны.

2) Предложения по укреплению ваших позиций приняты нами к сведению.

3) Вашу линию на уход от контактов с «Контом» считаем в корне неправильной и просим по возможности углублять личные отношения с ним и держать нас в курсе его ис­тинных намерений. На наш взгляд, работа с «Контом» может помочь решению основной задачи «Бемоли». Курт».

«Ну и хитрецы! — думал я, сжигая телеграмму в унитазе и размешивая пепел туа­летной щеткой.— Как они тянут меня в дело с «Контом» («если он будет стоять на краю пропасти, ты можешь его и под­толкнуть»), а на фига все это нужно Алексу, не желаю­щему пачкаться в дерьме?»

Третий пункт о «Конте» был составлен в жестких тонах и наверняка согласован с самим Бритой Головой, осуществлявшим контроль сверху за «Бемолью». Центр не выно­сил, когда с ним вступали даже в легкий конфликт, и обычно бил прямо кулаком в нос, не заботясь о мягких замшевых перчатках.

Телеграмму, естественно, готовил Чижик под диктовку Челюсти, который и клал ее на стол к Мане для согласования с Бритой Головой. Я представил Маню перед грозными глазенками Бритой Головы, робкого Маню, почесывающего густой «ежик» рукой с почти вытравленной татуировкой (как гласило предание, падение сие произошло в самом нача­ле его партийной карьеры на далеком тракторном заводе; об идейном содержании татуи­ровки в Монастыре шли вечные дискуссии, и многие склонялись к тому, что там синело «Не забуду мать родную»).

Я посмотрел на календарь — в этом месяце Бритая Голова обычно ложился в боль­ницу на профилактику своего бесценного здоровья. Монастырской больницей он гнушал­ся, хотя там для него постоянно содержали отдельную палату с персональной ванной и туалетом (все полководцы службы были привержены к персональным туалетам, видно, боялись, что рядовой состав вдруг обнаружит, что его шефы, как самые обыкновенные люди, имеют несчастье мочиться и отправлять прочие неприличные нужды), а предпочи­тал загородную больницу от Застарелой площади, предназначенную для самой высокой номенклатуры, где не только проходил осмотры под глазом самой диковинной японской техники, но и активно общался в кулуарах, обсуждал политическую ситуацию в стране, прошедшие и грядущие кадровые перемещения и мелкие сплетни, без которых никто из больных не мог спокойно и навеки уснуть, мысленно устроившись в Неоднозначной Стене.

Значит, Мане пришлось мчаться на своем «шевроле» за город, виляя по узким, уставленным «кирпичами» и милицией дорогам; сам он был здоров как бык, но тоже регу­лярно ложился на обследования под давлением личного врача, силившегося любыми средствами оправдать свое существование («Зря вычистили евреев, что могут эти бла­тари с чистыми анкетами?» — ворчал Маня, теребя свой «ежик», и вспоминал, как сладко и легко жилось ему до того, как бросили его на укрепление Монастыря в величественном сером доме на Застарелой площади, где ласково–вкрадчивые и по–рабочему крепкие ру­копожатия в кабинетах и глухая тишина в коридорах, лишь иногда разрывает ее трепет бумаг: это, как испуганная лань, летит по ковровой дорожке референт на доклад к на­чальству).

Маня, Маня! Озорник Алекс приклеил ему эту кличку лишь потому, что ни густой «ежик», ни остатки татуировки, ни прямой, мужественный взгляд не могли скрыть его уди­вительно бабьего облика — баба это была, старая кисельная баба[63]: повяжи ей вокруг «ежика» и почти отсутствующего подбородка оренбургский платок — и не отличить ее от старушенций, сидящих в любой деревне на скамейке у дома и глазеющих на проезжаю­щие автомобили.

Знатоки относили Маню к разряду трудных шефов. Если его предшественник Бобер подписывал любой документ легко и не читая (взбучки за глупости и ошибки он давал страшные, устраивал настоящее аутодафе, говорили, однажды проломил кулаком стол, некоторых даже выносили в глубоком и искреннем обмороке, поэтому все бумаги готови­лись тщательно и с учетом его твердого стиля), то Маня прочитывал все от начала до конца, вгрызаясь в каждое слово и даже пунктуацию (!), и, прежде чем поставить свою закорючку (некий глубокомысленный вензель, разработанный им еще во время трудов на тракторном заводе), правил и правил разными карандашами, рассыпал весь документ на части и собирал воедино совершенно в другой последовательности, приказывал все пе­репечатать, снова все перечитывал, иногда приходил в ярость от бестолковости испол­нителя, но чаще всего оставался доволен своею работой.

Бобер лишь в редких случаях удостаивал документ своей резолюции (обычно с его слов это делал помощник: хитер был Бобер, не любил оставлять следов и, если дело разлезалось по швам, всегда снимал стружку с помощника, якобы исказившего его муд­рейшие распоряжения), Маня же из–за любви к печатному слову и привязанности к мек­ленбургской словесности (на самой последней работе в Доме он занимался идеологией, защитил кандидатскую о Принципах и считал себя виртуозом пера) не резолюции писал, а целые эссе, писал со страстью и душой, иногда даже на отдельных страницах, пока, наконец, мудрый Челюсть, охраняя репутацию шефа (и свою тоже), не убедил его уме­рить пыл и ограничиться такими содержательными формулировками, как «Пр. перегово­рить» или «Обсудим».

Но от правок Маню отучить не удалось: при виде любого текста зажигались хищны­ми искрами его прямодушные глаза, мятое лицо розовело от предстоящего наслаждения, он долго выбирал по цвету, по длине, по внешнему виду, по марке ручку или карандаш — они лежали и стояли на мраморном письменном приборе в загадочном беспорядке — и впивался в документ с ретивостью изголодавшегося бульдога, сжимал скулы, играл жел­ваками и превращался на миг в мужчину — пух и перья летели в разные стороны, словно пес раздирал на части лебяжью перину.

Но когда испещренный линиями и кружками текст, рассыпавшись, снова интегриро­вался в единое целое, перепечатанное обозленными уставшими машинистками (Маня никогда ничего не успевал, сидел допоздна и держал при себе всех заместителей и 2—3 технических работников), то оказывалось, что суть текста оставалась такой же, только начало перекочевывало в финал, а финал попадал в начало.

Конечно, Алекс не настолько глуп, чтобы кричать на каждом углу, как он тайно назы­вает Маню, но с Челюстью этим я уже поделился,— хохотал тот до упаду, точно так же, как и тогда, когда я впервые назвал его в глаза Челюстью («Здорово придумал, старик, у меня на это не хватило бы мозгов!»).

Я вышел из туалета, попыхивая сигарой, забивающей запах дыма от сгоревшей бумаги, вошел в ванную и причесался специальной щеточкой, предназначенной одновре­менно и для регулярного массажа натруженной светлой головы.

Облившись слегка «Аква вельвой» («гори, гори, моя звезда!»), я вышел в халате в гостиную, где тонула в телевизоре грустная Кэти, которая прильнула ко мне так нежно, что заставила забыть не только о Мане, но даже и о Бритой Голове.

1 ... 41 42 43 44 45 46 47 48 49 ... 74
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу И ад следовал за ним - Михаил Любимов бесплатно.

Оставить комментарий