Архиепископ промолчал. Он сегодня видел дурной сон и не знал, на что решиться. Выгодно ли ему сейчас нарушить королевское веселье и не разгневается ли на него король?
— Может быть, мне войти первым? — вызывающе спросил краковский епископ Филипп Падневский, придвигаясь к двери.
Архиепископ гневно взглянул на него. В это тяжелое для католической Польши время два главных иерарха польской церкви враждовали между собой. Архиепископ Яков Уханский явно склонялся к протестантской церкви, надеясь, в случае если протестанты возьмут верх, стать независимым от римского папы, главой польского духовенства.
Король Сигизмунд-Август также благоволил протестантам и едва сам не покинул лоно католической церкви.
— Ваша эксцеленца, мы навсегда можем потерять литовско-русское княжество, если сейчас не проявим необходимую твердость, — волновался коронный маршал. — Ждать нечего, король может развлекаться бесконечно.
— Хорошо, — сказал архиепископ, — да поможет нам бог. — И, распахнув дверь, он решительно шагнул в комнату.
За ним вошли маршал Ян Фирлей, канцлер Дембинский и Филипп Падневский.
В кабинете короля шла игра в жмурки. Сигизмунд-Август, король польский, с завязанными глазами гонялся за придворными дамами. В тот момент, когда архиепископ открыл дверь, король схватил в охапку пани Алоизу, полную молоденькую женщину, и стал ее целовать.
Две другие дамы засмеялись, захлопали в ладоши и закричали:
— Браво, браво, ваше величество!
Увидев в дверях нахмурившего брови архиепископа в черной сутане, пани Алоиза что-то шепнула королю в самое ухо.
Сигизмунд-Август снял повязку с глаз и с неудовольствием взглянул на вошедших.
— Ваше величество! — сказал архиепископ, стараясь не смотреть на женщин. — Я прошу несколько минут вашего внимания.
— Нельзя ли отложить на завтра, ваше священство? — просительно сказал король. Его длинное лицо еще больше вытянулось.
— Никак нельзя, ваше величество. Важные государственные дела требуют немедленных действий.
Король с сожалением посмотрел на придворных дам и вздохнул:
— Придется нам сделать перерыв, мои прекрасные пани. Прошу вас, подождите в моей спальне… Прекрасные пани не дают мне ни за что взяться, хотя бы я и хотел, — сказал он, улыбаясь, когда женщины скрылись за дверью. — Садитесь, ваши священства, садитесь, панове.
Он вытер вспотевший лоб кружевным платком, по-стариковски, частыми шажками подошел к бархатному креслу и с кряхтением опустился в него.
Архиепископ сел в кресло напротив королевского, канцлер — рядом с архиепископом. Епископ краковский сел поодаль. Коронный маршал, несмотря на приглашение короля, остался стоять.
Яков Уханский внимательно посмотрел на короля. Сигизмунду-Августу было под пятьдесят, но выглядел он почти дряхлым. Лицо нездорового, желтоватого цвета, в резких морщинах. Глаза слезились, руки заметно дрожали.
За два последних года он постарел еще больше.
— Ваше величество, — тихо начал архиепископ, — вы последний король из рода Ягеллонов, правившего Польшей почти два столетия. У вас нет наследников. Когда призовет вас всевышний, — архиепископ поднял глаза к потолку, — прекратится связь литовского государства с польским. Вы должны…
— Я передал Польскому государству свои наследственные права на Литву и русские земли, — поморщился король. — Что же еще вам нужно? — Он пощипал полуседую бороду, пригладил усы.
— Нужна уния, ваше величество, — вмешался канцлер. — Передача наследственных прав Польше оспаривается литовцами.
— Литовцы и русские покинули сейм, и объединение опять повисло в воздухе, — сказал архиепископ. — Царь и великий князь Московии и всея Руси Иван Васильевич…
При этих словах Сигизмунд поднял голову и блеклыми глазами уставился на архиепископа.
— Царь? Он не царь, а князь. И почему он зовется «всея Руси»? — слабым голосом сказал король. — Я называюсь королем Польским, великим князем Литовским и Русским и имею такие же права на русские земли, как и он. Московит не по чину величает себя. Я запретил раз и навсегда называть его русским великим князем. Пусть он будет только московским.
Архиепископ и сановники удивились столь длинному словоизлиянию короля.
— Вы устали, ваше величество, — пожалел коронный маршал, заметив тяжелое дыхание Сигизмунда. — Вам не надо утомляться.
— Великий князь московский, — подчинился королю архиепископ, слывший в придворных кругах тонким политиком, — хочет возвратить принадлежавшие его предкам русские города Витебск, Киев и Минск и даже всю Волынь, Подолию и Галицию. Другими словами, он требует все русские земли, входящие в Литовское княжество.
Король поднялся с кресла. Он вспомнил разговор с Николаем Радзивиллом в Вильне.
— Этого не допустит бог. Мало ли чего хочет московский дикарь… Я же приказал не называть его «всея Руси»…
— Хорошо, я согласен с вами, ваше величество, но после вашей… гм… после того, как вы оставите нас навсегда, он будет иметь право на свою отчину, на все русские земли… Московит пока несокрушим. Не он, а мы хлопочем о мире. Он будет воевать, пока не вернет русские земли… Только уния, ваше величестно, может спасти нас. Объединенные силы Польши и Литвы сумеют дать отпор зазнавшемуся московиту. Ваше величество, московит и сейчас воюет ливонские земли. Если он возьмет в свои руки Ригу, поверьте, любезная вам Вильна не будет стоить и десяти грошей. Но стоит нам захватить Ливонию, и ключи от Новгорода будут здесь. — Архиепископ показал крепко сжатый кулак. — Тогда, о тогда мы задушим московского князя. Только Польша и Литва вместе могут…
Сигизмунд-Август в гримасе раскрыл рот, показав гнилые зубы.
— А что скажешь ты? — повернулся он к канцлеру. — Что же делать, если литовцы и русские не хотят этой унии?
— Я не вижу иного пути, как употребление верховной власти вашего королевского величества, — твердо произнес Валента Дембинский. — Надо заставить литовцев и русских принять унию. Тогда мы разрушим нечистые замыслы московита.
Король посмотрел на архиепископа.
— Я согласен с канцлером, — сказал первосвященник.
— А ты, мой маршал?
— Надо заставить непокорных принять унию.
— А ты? — Король обернулся к Филиппу Падневскому.
— Я тоже согласен с канцлером, — с поклоном отозвался епископ.
Король снова сел и опустил веки. Молчание затянулось. Вельможам показалось, что король заснул.
Но Сигизмунд-Август наконец открыл глаза.
— Я вижу, сам бог научает меня вести дело так, чтобы при мне состоялась уния для блага наших народов. — Он придвинул к себе золотой крест с распятием и стал шевелить губами, творя молитву.
