Она вышла из-за стола и направилась к дверям.
— Мама, всё было очень вкусно. Я потом тебе позвоню, — она послала матери воздушный поцелуй.
После того, как за ней захлопнулась дверь, Николай поинтересовался у жены:
— Это ты ей про Петра рассказала?
— Да.
— Зачем?
— Не надо было? — изобразив испуг, Марина Евгеньевна приложила руки к груди.
— Нет, — сквозь зубы ответил муж, не уловив иронии в её тоне.
— То есть, он может нарушать закон, потому что он власть, ты можешь его покрывать, потому что ты тоже власть и это будет нормально? Главное, что бы всё было шито-крыто, так? А то, что твоя дочка ничего не скрывая, помогает людям, а они её за это благодарят финансово добровольно, это преступление, по-твоему? — Марина сверлила взглядом мужа.
— Марина, мы говорим о разных вещах. То, чем занимается Агата — шарлатанство.
— А то, чем занимается Пётр, это взяточничество и вымогательство! И я полностью согласна со своей дочерью. Ты бессовестный, двуличный лицемер! И я не хочу сидеть с тобой за одним столом.
С этими словами Марина Евгеньевна с гордо поднятой головой покинула кухню.
— А что я, по-твоему, должен был делать? — бросился за ней в след Николай Анатольевич. Жену свою он очень любил и уважал, поэтому ссора с ней никак не входила в его планы. — Вот что? — он догнал жену у дверей комнаты и взял её за руку. — Стучать на него? Пойти и нажаловаться начальству? Так, по-твоему, я должен был поступить?
— Достаточно было просто не водить с ним дружбу. — Высвободила руку Марина. — И отказать от дома. Ты хоть понимаешь, что своим молчанием одобрял его действия? Ты, его друг, даже не попробовал остановить его ни разу.
— Да пробовал я, — уныло сказал Николай, — пробовал. Он мне ответил, что жить на одну зарплату не намерен. И очень удивлялся тому, что я его осуждаю. Он и в милицию-то пошёл для того, что бы властью своей пользоваться.
— Вот и надо было все отношения с ним прекратить. И если ты не можешь ему сказать, что его тут не ждут, то это сделаю я! А то повадился к нам шастать чуть ли не каждую неделю! — продолжала возмущаться она.
— Я скажу ему, Марина. Если честно, мне и самому не очень хочется его в нашем доме видеть.
— Тогда зачем привечаешь?
— Да как-то неудобно ему отказать… вот, скажет, пока служили, то дружили, а как уволился, так и дружба врозь…
— Какая разница, что он скажет… или… подожди… ты как-то с ним повязан?
— Как тебе такое в голову пришло, Марина! — теперь уже возмутился Николай.
— Тогда Петра в нашем доме больше не будет. И давай закончим на этом разговор.
— Хорошо, — согласился он. И добавил просящим голосом, снова взяв жену за руку:
— Пойдём кушать. Остынет всё.
Между родителями мир был восстановлен, а вот с Агатой отец наотрез отказался общаться.
— Пока она не перестанет заниматься обманом населения, я не буду с ней разговаривать, — отвечал Николай Анатольевич на все попытки жены помирить его с дочерью.
Агата тоже не спешила выкидывать белый флаг.
— Раз мой отец считает, что полицейским можно всё только потому, что они — власть, я не собираюсь с ним общаться! Пусть признает своё двуличие, тогда и поговорим! — парировала она.
Упрямством она пошла в Николая Анатольевича. Каждый из них считал себя правым, поэтому холодная война между отцом и дочерью затянулась. Родительские дни по субботам были заменены на дочерние дни по воскресеньям. Теперь Марина Евгеньевна приезжала к дочери на обед. Иногда они выбирались в кафе или кино. Пару раз ходили в театр. И даже побывали в зоопарке. Когда мать заговаривала о примирении с отцом, Агата только отмахивалась:
— Мама, ты же сама прекрасно понимаешь, что пока он считает меня мошенницей, ни о каком перемирии не может быть и речи. Я всё-таки надеюсь, что рано или поздно представится случай доказать ему, что я не шарлатанка, не обманщица, а магия существует на самом деле, хоть он в неё и не верит.
И вот такой случай представился… дааа… поганый, если честно, случай. Так что отцу звонить нельзя. Опять обзовёт её шарлатанкой. Да ещё отчитает за фантазии, что пришли ей в голову в такую рань.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Выход оставался один. Она пойдёт в полицию и… И что?.. Заявление у неё не примут, так как со дня исчезновения тёти не прошло трёх дней. Это она знала очень хорошо. Так же она знала, что, несмотря на такие порядки, в полицию всё равно пойдёт. Агата поняла, что заснуть, как ни старайся, не удастся, вздохнула и пошла на кухню. Варить кофе.
Часть 7 глава 5
— Ты понимаешь, что это чертовщина какая-то? — Караваев, заложив руки за спину, мерил прозекторскую большими шагами. — И отец, и сын умерли одинаково. У обоих вырвано сердце. Мы грешили на Клавдию. Так она мертва. Значит, что?
— Значит, убийца не Клавдия. — Илья полез за сигаретами. — Будешь? — подал он пачку Палычу.
— Клавдии нет, а кто-то продолжает её чёрное дело, — пуская дым в потолок, сказал Антон. — И вместе с этой почившей Клавдией у нас получается четыре трупа с необъяснимой причиной смерти.
— Я сегодня Горынычу доложу. Жаль старика. Только с больничной койки, а тут ему такой сюрприз…
Горынычем между собой опера называли начальника отделения Григория Геннадьевича Харинова. Подполковник был человеком знающим. Ещё стажёром он поступил на службу в их отделение и вот дослужился до начальника. Коллеги уважали его за умение разбираться в ситуации и знании розыскного дела. Перед Новым годом Харинов попал в больницу. Лёгкая простуда обернулась пневмонией, и он почти три недели провёл в больнице.
— Меня тут знаешь, какая мысль посетила? — прощаясь с Палычем, задумчиво сказал Илья.
— Пока нет.
— Надо поспрашивать у наших коллег с других районов. Может, у них тоже есть такие вот потерпевшие. В сводках о таких странностях вряд ли напишут. Мы ведь тоже с тобой скрываем истинную причину смерти.
— Это ты здорово придумал, — оживился Палыч. — Как я сам до такого не додумался?
Илья попрощался с Антоном и отправился в отделение.
…
Открыв дверь, он услышал, как дежурный препирается с какой-то девушкой в норковом полушубке. Остановился, что бы узнать причину спора и заодно полюбоваться стройными ногами посетительницы. Дамочка, похоже, не пешком пришла. Вряд ли она в полусапожках на изящном каблучке и в юбке по колено пробиралась по заснеженным тротуарам.
— А я Вам в третий раз повторяю, гражданочка, что не могу принять у Вас заявление. Понимаете? По закону не могу. Это не мой каприз, уважаемая, — видя, как наполняются слезами глаза девушки, дежурный Курилов перешёл на просительный тон:
— Ну, поймите Вы меня, уважаемая. О! — радостно воскликнул он, увидев Карташова. — Товарищ капитан! Тут вот гражданочка… поговорите с ней.
— И о чём я должен поговорить с гражданочкой? — услышала Агата мягкий голос за спиной. Где-то этот голос она уже слышала…
— Я хочу заявление подать… — обернулась она и встретилась взглядом с высоким блондином в синем пуховике. Он смотрел на неё с лёгкой улыбкой. На его щеках играли ямочки. В волосах блестели снежинки. Она сразу узнала этого молодого мужчину и замерла на полуслове, глядя в его серо-зелёные глаза. «Совершенно такой», — пронеслось в голове, но она тут же одёрнула себя: «Тоже мне, новоиспечённая Ассоль!» И всё-таки привычка взяла верх над благоразумием.
— «Это Вы, поручик!», — невольно сорвалось у неё с губ.
— Поручик?.. Причём тут?.. Подождите… — в помещении тускло светила лампочка, и он в первое мгновение засомневался. — Вы?.. Это же Вы! Та самая девушка из пиццерии!
— Да. «Девушка из харчевни», — сказала Агата и тут же спохватилась: — Простите, дурная привычка цитировать отрывки из кино и книг, — смущённо проговорила она.
— Ну, это не книга. Это, если мне не изменяет память, песня Матвеевой. Так что Вы хотели? Подать заявление? — Карташов шагнул к ней.
— Да, только не принимают…
— Курилов! — Илья посмотрел на дежурного. — Почему не принимаешь заявление у гражданочки?
