Мало кто из ветеранов войны - будь то бывшие военнопленные либо те, кому посчастливилось не попасть в плен - когда-либо простят тех советских людей, которые надели германскую форму. Для них не имеет значения, где именно служили эти люди - в армии генерала Власова ( "Русской освободительной армии"), в добровольческих частях СС, в охране лагерей, в кавкорпусе генерала фон Паннвица, в отрядах по борьбе с партизанами, просто при немецких частях (в качестве "добровольных помощников" - "хиви"). В любом случае они навечно заклеймены как изменники.
По различным оценкам, число лиц, так или иначе сотрудничавших с противником, колеблется от одного до полутора миллиона человек. Представители командования Красной Армии утверждали, что в германской армии насчитывалось более миллиона "хиви"{270}. Красноармейцы часто расстреливали прямо на месте тех советских граждан, которые носили немецкую форму{271}. Об этом свидетельствует и официальная российская историография. Это неудивительно. Боевой устав требовал от советского бойца быть безжалостным ко всем отступникам и предателям Родины. Имели место случаи, когда этот вопрос становился предметом сохранения чести своей нации либо гордости за свою малую родину - узбек убивал узбека, а уроженец Орла - своего земляка{272}.
Понятно, что части НКВД особенно безжалостно относились к тем советским гражданам, которые состояли в охране лагерей{273}. Зачастую эти охранники были более жестокими к своим согражданам, чем сами немцы. Однако является фактом, что в системе НКВД существовало одинаковое отношение как к действительным предателям Родины, носившим германскую униформу, так и к простым советским военнопленным{274}. Части НКВД 2-го Белорусского фронта имели распоряжение не разделять "заключенных" по категориям. Всех их относили к лицам, "предавшим наше государство", независимо от того, были ли они дезертирами, грабителями или бывшими военнопленными.
Естественно, не может быть никакой симпатии к тем лицам, которые служили в охране лагерей. Однако существовали и другие категории советских людей, носивших немецкую форму. Как можно относиться, например, к "хиви", которые шли на немецкую службу либо под воздействием угроз, либо просто из-за того, чтобы не умереть с голоду? Многие части СС в германской армии были национальными - украинские, прибалтийские, казачьи, кавказские. Все оказавшиеся в них люди буквально ненавидели советский режим. Некоторые власовцы хорошо помнили, что такое заградотряды, когда на их глазах офицеры Красной Армии расстреливали их боевых товарищей в 1941 и 1942 годах. Другие были простыми крестьянами, которые пострадали от насильственной коллективизации. Следует признать, что многие из тех, кто служил в качестве "хиви" либо в армии генерала Власова, были достаточно наивными и очень плохо информированными людьми. Во время набора добровольцев во власовскую армию в одном из лагерей для советских военнопленных один из присутствующих на собрании задал вопрос: "Товарищ начальник, мы хотели бы знать, сколько сигарет выдают в день на человека в армии Власова?"{275}. Очевидно, что для многих власовские формирования были просто очередным местом службы. Какая разница, чью униформу ты носишь, если тебя за это кормят вместо того, чтобы бить и морить голодом? Однако все те" кто пошел по данному пути, даже не представляли, что их ждет. Даже те люди, которые вышли из ГУЛАГа после пятнадцати или двадцати лет заключения, оставались неполноценными гражданами. На них лежало клеймо. Права лиц, которых подозревали в сотрудничестве с врагом, были восстановлены лишь к пятидесятой годовщине победы над Германией, в 1995 году{*4}{276}.
Было найдено полуграмотное письмо одного советского военнопленного - из числа, по всей вероятности, "хиви". Написанное на странице из немецкой книги, оно являлось, по существу, обращением к солдатам Красной Армии. В нем говорилось о том, что он и его товарищи сдаются и умоляют о пощаде. Они не понимают, почему красноармейцы расстреливают тех людей, которые попали в германский плен. Случилось так, что они оказались во вражеской неволе и пошли на службу немцам лишь из-за того, чтобы не умереть с голоду. Теперь они хотят вновь сражаться на советской стороне, на стороне Красной Армии, но боятся, что советские, солдаты расстреляют их. "За что? - спрашивал бывший военнопленный. - За то, что советское командование предало нас в 1941 и в 1942 годах?"{277}
Глава восьмая.
Померания и плацдармы на Одере
Пока в феврале и марте 1945 года продолжались ожесточенные бои за плацдармы на Одере, часть сил Жукова и Рокоссовского крушила так называемый "Балтийский балкон" в Померании и Восточной Пруссии. Во второй половине февраля четыре армии Рокоссовского вторглись в южную часть Западной Пруссии. 24 февраля левый фланг фронта Жукова и правый фланг Рокоссовского устремились в северном направлении к Балтийскому морю для того, чтобы разрезать немецкие войска в Померании на две части.
Наиболее уязвимым объединением вермахта была 2-я армия. Она все еще продолжала удерживать сухопутный маршрут из Восточной Пруссии по песчаной косе Фрише-Нерунг к устью Вислы. Но фронт армии был сильно растянут. Его левый фланг опирался на позиции у Эльбинга и старой тевтонской крепости Мариенбург.
Наступление фронта Рокоссовского началось 24 февраля. 19-я армия продвигалась в северо-западном направлении, к Нойштеттину и Балденбургу. Однако ее наступление развивалось медленно из-за отчаянного сопротивления немецких войск. Рокоссовский снял с должности командующего армией, придал ей дополнительно танковый корпус и приказал усилить натиск на противника. Наступление советских танков, поддержанное атакой 2-го и 3-го гвардейских кавалерийских корпусов, достигло своей цели. Вскоре пал город Нойштеттин ключевой пункт всей обороны в Померании{278}.
Советская кавалерия играла активную роль в сражении за Померанию. Используя фактор внезапности, она собственными силами захватила несколько крупных населенных пунктов. Среди них был и прибрежный город Леба. 2-й гвардейский кавалерийский корпус действовал на самом правом фланге Жукова, Его командиром являлся Владимир Викторович Крюков, находчивый генерал-лейтенант, женатый на знаменитой певице Лидии Руслановой.
Наступление войск Жукова в северном направлении началось 1 марта. Он ввел в действие достаточно мощные силы -1-ю и 2-ю гвардейские танковые армии и 3-ю ударную армию. Ослабленным германским соединениям не было оставлено ни единого шанса. Советские танки проносились по улицам городов на глазах у их изумленных жителей. Они совершенно не были подготовлены к такому повороту событий. За передовыми танковыми бригадами следовали стрелковые части 3-й ударной армии и 1-й армии Войска Польского. Уже 4 марта соединения 1-й гвардейской танковой армии достигли балтийского побережья в районе Кольберга. Полковник Моргунов, чьи танки первыми вышли к морю, набрал две бутылки соленой воды и послал одну Жукову, а вторую - своему командующему армией Катукову{279}. Происходящие события еще раз доказывали верность слов Катукова, сказанных Василию Гроссману, что успех быстрого наступления советских войск определяется их громадным техническим превосходством над противником{280}. Красная Армия никогда не имела еще такого большого количества механизированных войск, а колоссальная скорость их наступления позволяла быстро подавлять сопротивление врага, неся при этом несущественные потери.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
