В моей комнате был бардак. С тех пор, как уехал Антон, мне было наплевать на все вокруг. Я забросила дом, забросила учебу, грубила Александру Геннадьевичу, отчиму, уходила из дома и возвращалась поздно ночью. Отчим пытался поговорить со мной, но я игнорировала его. Все это началось две недели назад, когда Антон пропал.
Он уехал, и после этого от него не было ни одного звонка и ни одного сообщения. Я сходила с ума. Парни со двора сказали, что его забрали на дорогой машине с затонированными стеклами. И сел в него добровольно. Куда он уехал? И почему не предупредил меня? Неужели я не значила для него ничего? И главное, я не успела ему сообщать о самом главном. Я носила под сердцем его ребенка. Просто ждала момента, чтобы сказать ему об этом. И дождалась вот… Третья неделя без него…
Пришла в себя от настойчивого звонка в дверь. Вытерла мокрые щеки, но с кровати не встала. У отчима есть ключи, а остальные меня не волновали. Повернулась на бок и укрылась тонким одеялом. Звонок продолжал бить по ушам. Не выдержав, почти добежала до двери и распахнула ее. На меня уставились любопытные глаза незнакомого мужчины.
‒ Ева Елисеева? ‒ услышала я свое имя и фамилию.
‒Да я, ‒ и даже не знала, что спрашивать дальше у серьезного мужчины в костюме.
‒ Это вам, ‒ и он протянул в мою сторону увесистый конверт. ‒ И Антон Григорьевич надеется на ваше благоразумие не разыскивать его.
С этими словами он развернулся и исчез в лифте. Я так и стояла на пороге квартиры с распахнутой дверью, не понимая, что происходит. Через пару минут опомнилась, закрыла дверь и вернулась к себе в комнату. Конверт был тяжелым. Раскрыла его и увидела пачку денег, долларов. И записку. Раскрыла несколько раз сложенную бумагу и пробежалась по строчкам. Записка выпала из моих рук, я же сама осела на пол.
Нет! Этого не может быть! Антон не мог от меня отказаться. Между нами же было все серьезно.
Слезы застилали глаза. Я шарила рукой по полу, в поисках записки, чтобы заново прочитать его. И не верила своим глазам. Мой любимый человек вот так просто просил его не искать, сообщал, что у него совсем другая жизнь и что я не соответствую его статусу.
Я скомкала письмо и кинула на пол. Раскрыла конверт, чтобы понять того, во сколько он оценил меня. Вместе с деньгами на пол упала визитка. Подняла ее с дрожащими руками. Кроме номера телефона и имени какого-то врача, на нем была приписка, чтобы я позвонила по номеру и решила все свои проблемы. Не его, не наши, а свои…
Я решилась на это шаг через неделю, после того, как получила письмо. Мою любовь он оценил в миллион рублей. Немало и немного. На лице появилась горькая ухмылка. Я сидела в приемной и ожидала, когда меня вызовут. Пришлось ждать недолго, скоро громко крикнули номер моего талона.
‒ Антон Григорьевич предупреждал о вас. Все сделаем в лучшем виде, ‒ незнакомая женщина встретила меня с улыбкой на лице и верещала без остановки.
Дальнейшее я помнила с трудом. Меня осмотрели, что-то говорили, куда повели и уложили, сделали укол. Проснулась я уже на кровати. В комнате не было ни души. Я просыпалась и засыпала снова, приходила девушка, трогала меня за руку, что-то спрашивал, затем уходила. На другой день меня отправили домой, перед этим подсунув несколько бумаг на подпись.
Я зашла в квартиру, проигнорировав отчима, и сразу прошла в ванную. Из зеркала на меня смотрело осунувшее и белое лицо. Я с остервенением намылила руки и стала смывать с нее тушь, тени и помаду. На белой раковине появились черные подтеки. После схватила ножницы, взяла свои волосы и отрезала половину, укоротив их до плеча. Не выдержала и ударила по зеркалу. Звон стекла раздался слишком громко, осколки полетели во все стороны. Я даже не пыталась отстраниться. В то же время отчим выбивал дверь и ему удалось зайти в ванную комнату. Он сгреб меня в охапку, и мы вместе осели на пол, не замечая осколки зеркала. По его щекам катились слезы, как и по моим. Сколько времени мы просидели вот так, я не знала. Александр Геннадьевич отнёс меня в мою комнату, уложил на кровать и укрыл одеялом. Я почти спала, когда он приходил снова. Он кормил меня бульоном, отпаивал сладким чаем, затем уходил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Осознание моего поступка пришло через пару дней. Я только тогда поняла, что я наделала. И для меня перестал существовать весь мир. Я не реагировала на разговоры и уговоры отчима, отказывалась от еды и питья. Для меня не существовало ничего. Я была сломана, потеряна, стерта с лица земли. Через пару недель, не достучавшись до меня, отчим отвёз меня на могилу матери, которой не стало два месяца назад. Только там боль пробила меня насквозь, и я пришла в себя. Отчим помог мне успокоиться, и потом сделал предложение…
Ева
Я закончила свой рассказ. Чувствовала, как напряжены руки Антона вокруг меня. Да и в то время, когда я говорила, он несколько раз сжимал мои ладони до боли. Он в агонии, я знаю, внутри него бушевал ураган, который когда-то стер с лица земли и меня. Я прижалась к нему еще ближе, ощущая, что он зол. Зол на самого себя, на отца и на меня. Но ничего уже не изменить. И я сожалела, что между нами пропасть в несколько лет.
У Антона резко опустились плечи, он шепнул что-то нечленораздельное, уткнувшись мне в шею. По моему телу забегали мурашки. Я задержала дыхание. Во мне борются два чувства. Первое, такое странное, непередаваемое, но очень, очень приятное ‒ сидеть в объятиях любимого мужчины. Я, наконец-то, это признала. Да, любовь никуда не исчезла. Она тлела во мне всегда, только была спрятана под грудой ненужного хлама: боли, страданий, слез, обид и разочарования. Второе, немного грызла меня изнутри, предупреждая о том, что все это может плохо кончиться. Но я отмахнулась от них, не желая верить в это.
Засыпали мы в объятиях друг друга. Я лежала на груди Антона и слышала стук его сердца. Он меня и убаюкивал, унося за собой в мир снов. Но перед этим в голову пришла неожиданные мысли. Всё это именно то, о чем я мечтала: быть вместе и каждый вечер засыпать в объятиях друг друга. И как же долго я была лишена этого. Точнее, мы были лишены! И всё из-за его отца, который сыграл с нами в игру шахматы, выиграв у нас партию. Но это еще не конец.
Просыпалась я одна в холодной постели. Огляделась по сторонам и поняла, что ни Антона, ни его вещей нет. Меня тотчас же сковал ледяной холод. Во мне начал бушевать настоящий шторм. Но тонкое одеяло, в котором я запуталась, не дал мне вскочить. Сквозь пелену слез успела заметить записку на соседней подушке, где должен был спать он, и облегченно выдохнула. Но дотягивалась до нее дрожащей рукой и раскрывала с опаской. Он всего лишь уехал к Лесми после ее звонка. Встретиться он со мной уже в детском доме, где меня ждала комиссия.
Я откинула одеяло, в котором умудрилась запутаться, и встала с кровати. Не успела пройти в ванную комнату, как раздался стук в двери. Мне принесли завтрак, по распоряжению Антона, также вручили букет белых роз. Моих любимых. Я закрыла двери после работников гостиницы и вдохнула аромат моих любимых цветов. Меня распирало от счастья. Он всё ещё помнил какие цветы я люблю. Насладившись цветами, умылась, позавтракала и выдвинулась в детский дом.
Екатерина Алексеевна ждала меня около входа, мы с ней созванивались, когда я ехала в такси. Она меня консультировала по поводу членов комиссии, что и как я должна отвечать на вопросы, чтобы я могла пройти комиссию. Чувствовала себя студентом перед защитой диплома, хотя там я, наверное, волновалась куда меньше, чем в данный момент.
Я в пол-уха слушала директрису, а сама все поглядывала на часы. Антон должен был уже подъехать. Но его нет. Позвонила ему в нетерпении, но гудки не шли. Где только его носит! Повторно попыталась с ним связаться, но автоматический голос выдал, что его телефон выключен. Я кусала губы и с дрожащими ногами переступила порог, но с мыслями находилась совсем не в этом кабинете.
Отвечала на многочисленные вопросы комиссии, на время забывая об отсутствии Антона. Но как только ее члены встали и ушли, с тревожными мыслями я вновь возвратилась к нему. Он не появился до сих пор. Позвонила в больницу и узнала о состоянии Лесми, заодно непроизвольно поинтересовалась о ее отце. Он был там с утра, но через какое-то время покинул больницу. У него было предостаточно времени, чтобы доехать до детского дома. Так где же он? Я не хотела думать о том, что он мог меня предать во второй раз. Нет! Только не это! Я сжала кулаки, не давая слезам скатиться по моей щеке. Я справлюсь и без него. Только почему-то в душе становилось пусто и холодно. Острая боль стрелой пронзила мое сердце, которое только начало оживать. Мне не хотелось верить, что он уехал, помчался за своим отцом. Этого не может быть. Значит все его слова, сказанные вчера вечером, были ложью, обманом? Разве так можно играть с чувствами людей? Зачем-то снова набрала его номер. И в ответ услышала одно и то же, что абонент недоступен. Еле сдержала себя, чтобы не кинуть в телефон в кирпичную стену. Сволочь!
