Переезд до Парижа с пересадкой в Бурге очень длителен, но Гиз решил нигде не останавливаться.
Однообразный стук колес навел на него такую тоску, что ему захотелось выброситься на полном ходу из вагона, чтобы хотя таким путем обрести желанный покой. Даже предвкушение гибельных для Сары последствий его мстительного плана не доставляло ему больше никакого удовольствия. Он ничего не ел во все время путешествия и вышел на платформу Лионского вокзала совершенно истощенным и разбитым физически.
Такси с грохотом помчало его по улицам Парижа.
Вот он и дома.
Он медленно поднялся по лестнице и позвонил.
Никто ему не ответил.
Он позвонил еще раз, потом отпер дверь французским ключом.
В квартире был темно; он ощупью добрался до кухни, зажег электричество и увидел, что календарь не обрывали уже несколько дней.
Только тогда он вспомнил, что Рамон в отпуске.
Он чувствовал себя слишком усталым, чтобы распаковывать вещи и позаботиться о еде, и прямо прошел к себе в спальню, где было холодно и сыро.
На столике около кровати стоял портрет Жюльена; несмотря на желание вглядеться в черты сына, он все-таки не зажег электричества и сразу лег в постель. Но уснуть ему так и не удалось: мертвая тишина, царившая в доме, действовала ему на нервы.
Он поспешно оделся и поехал в клуб.
В клубе шел ремонт, и только одна комната была предоставлена посетителям. Гиз столкнулся в ней со старым Кабе.
— У вас неважный вид, дорогой Гиз, очень неважный, — сказал Кабе, тряся своей лысой головой.
Гиз, который не выносил дряхлого вида Кабе, потому что это старило его самого, пробормотал в ответ что-то бессвязное.
— А как поживает ваш мальчик? — продолжал Кабе. — О нем что-то не слышно! Ведь вы только что от него? Не правда ли? Впрочем, теперешняя молодежь не считается со стариками, — добавил он с хриплым смехом.
Гиз вышел на улицу и долго бродил, прислушиваясь к эху этого неопровержимо верного афоризма.
ГЛАВА XXV
Я хочу любви упорной,Злым теченьям не покорной,Не запятнанной ничем.
Я верил в жизни цену,Но ты пришла на смену,Суля мне вечность, смерть.
Моника Певериль Турнбуль
Сара уехала в Тунис, повинуясь мгновенному настроению, хотя и не получила ответа на свою телеграмму. Она не могла больше ждать.
Тысячи случайностей могли помешать Жюльену ответить или задержать по дороге этот ответ. В сущности, это было совсем неважно.
Посещение Гиза произвело на нее тяжелое впечатление: в первый момент она испытала сильное разочарование, а потом какую-то непонятную внутреннюю тревогу, несмотря на то, что он сообщил ей, что Жюльен здоров и ждет ее.
В сущности, чего она боится? Что может принести ей свидание с Жюльеном, кроме счастья?
Конечно, ничего, и, под влиянием этого опьяняющего предвкушения счастья, она почувствовала необыкновенный прилив энергии: и сама торопилась и торопила окружающих.
— Ничего не понимаю, — ворчала Гак, оказывая содействие Франсуа, который никак не мог сдать в багаж свою драгоценную машину за недостатком времени выправить все нужные для этого документы.
В конце концов, после повторных «смазываний», сопровождаемых «суньте еще этим разбойникам» со стороны возмущенной Гак, автомобиль был погружен, и Франсуа успокоился.
На пароходе, который с каждой минутой приближался к Жюльену, Сара почувствовала себя спокойнее.
Погода была исключительно благоприятна, зной смягчался прохладным ветром, море казалось зеркальным. Даже Гак не страдала морской болезнью (в юности она побила все рекорды в этом отношении, получив ее на Темзе) и чувствовала себя несколько разочарованной: море, точно в насмешку над ней, не оправдало ее ожиданий.
— Меня уже ничто не удивит теперь, — заявила она, не без своеобразного удовлетворения.
Когда пароход вошел в гавань, Сару внезапно охватило ощущение нереальности всего окружающего, какая-то чисто физическая слабость, реакция после нервного возбуждения.
Хотя она прекрасно знала, что Жюльен не будет ее встречать, ее все-таки огорчило его отсутствие на пристани. Затем ей самой пришлось возиться с багажом в таможне, что было очень утомительно из-за невыносимой жары и вызвало у нее сильную мигрень.
Она только мельком взглянула на город, который показался ей грязным и неряшливым. Франсуа привел закрытый таксомотор, и ей стало легче.
Неужели она в Африке?
Грохот моторов и звонки трамваев в точности воспроизводили звуки Парижа.
Так вот этот фантастический, сказочный город, о котором она мечтала! Отель вполне оправдывал свое название «Сплендид» — громадный, роскошный и переполненный. Опять Париж, и даже, пожалуй, больше, чем Париж.
Смуглые лакеи в полотняных ливреях, украшенных красными с золотом гербами, и льстивой улыбкой на губах, бесшумно скользили в своих мягких туфлях без каблуков; мужчины в фесках ходили взад и вперед по вестибюлю в обществе нарядных женщин с смуглыми лицами и огненно-черными глазами, которые очень напоминали бразилианок, но были, в сущности, просто алжирскими еврейками.
Сара прошла в заказанные для нее по телеграфу апартаменты и отдалась заботливым попечениям Гак.
В мгновение ока нежные, ловкие руки сняли с нее дорожный костюм, накинули на ее плечи легкий пеньюар, распустили и расчесали ее волосы; запах ее любимых духов распространился в полутемной комнате.
— Африка почти ничем не отличается от Франции, — оскорбленным тоном заявила Гак, заваривая чай на спиртовой лампочке.
— Вы ожидали дикарей, Гак? — слабо усмехнулась Сара.
— Я не знаю, чего я ожидала и чего не ожидала, — с достоинством возразила Гак, — я только говорю, что нет никакой разницы. Здания такие же, как в Лондоне и Париже, разве немного похуже; трамваи смахивают на те, которые циркулируют по Стеферд-Буш, а маленькие такси в точности напоминают парижские…
Она подала Саре чай.
— Теперь постарайтесь заснуть, пока я буду распаковываться в соседней комнате.
Она спустила жалюзи, все окуталось полумраком и приняло зеленоватый оттенок.
Сара закрыла глаза, но сон не приходил.
«Я у цели», — сказала она самой себе, сознавая всю банальность этого утверждения. Она чувствовала себя глубоко несчастной, хотя мужественно боролась с этим настроением, которое так не подходило к этой торжественной минуте и убивало в ней надежду. «Свидание после разлуки», — пришло ей откуда-то в голову. О, если бы Жюльен пришел… его отсутствие усиливало чувство отчуждения.
Она колебалась, не зная, посылать ли за ним или самой ехать к нему.
Лучше последнее. Свидание в этом переполненном отеле, шикарном и шумливом, неблагоприятно для объяснений.
О, если бы он приехал к ней в Латрез! О, если бы они встретились там, в цветущем саду, около маленького озера, напоминающего картинку, в мирном приюте, несложная жизнь которого заставила бы их проще смотреть на вещи и быть снисходительнее друг к другу!
Она как раз испытывала прилив раздражения, которое так мешает слиянию душ, делает человека таким неласковым и в конце концов раздражает и того, на кого оно направлено.
Это раздражение, как утренние заморозки, губит нежные цветы любви.
— Если мы встретимся здесь, я не сумею подойти к нему, — с тоской сказала себе Сара, — в этой отвратительной комнате…
Не таким представлялся ей этот день! Она ждала от него столько счастья, едва смела мечтать о нем! Ей хотелось горько смеяться над самой собой, и, чтобы успокоиться, она приняла отчаянное решение протелефонировать Жюльену.
Она окликнет его по имени в телефонную трубку и сразу установит интимный тон их встречи.
— Жюльен…
Он, конечно, сразу узнает ее голос…
Она позвонила и напряженно ожидала ответа, испытывая непонятное смущение.
Что же он не отвечает, отчего он не подходит?
Но кто-то уже был у телефона; ее губы так дрожали, что она не сразу ответила.
— Алло, — повторил чей-то ленивый голос.
Сара едва слышно осведомилась о г-не Гизе.
— Его светлость в генеральном секретариате… Кто спрашивает? — послышался опять тот же сонный голос.
— Это неважно, — в смущении пробормотала Сара, давая отбой.
Но она долго еще сидела у телефона с трубкой в руках. Потом она долго ходила взад и вперед по комнате; непонятная тревога сжимала ей сердце.
Появилась Гак с целой охапкой сирени и ветками мирта и лавра.
— Франсуа просил меня передать вам эти цветы, — сказала она, — он спрашивает, нужен ли мотор сегодня вечером?
— Да, после обеда, — решительно ответила Сара, — и скажите Франсуа, чтобы он узнал, где улица Бардо; это где-то за городом.
— За городом? Может быть, это опасное путешествие?
