— Неужели? Как ты наблюдателен, Филипп. Нельзя было ожидать, чтобы я не изменилась. Знаешь ли, со мной произошло очень многое.
— Да, наверное.
У него хватило совести смутиться, но только на мгновение. Смущение его почти сразу же исчезло. Тут она подняла глаза и лицо ее посуровело.
— Ну ладно, Филипп. Достаточно пустой болтовни. Давай перейдем к той записке, которую ты написал Марите.
— Не время,— беззаботно проговорил он. — Еще совсем не поздно.
— Достаточно поздно. У меня нет желания затягивать этот ужин. Ты прекрасно знаешь, что я не хотела принимать твое приглашение, когда ты обращался ко мне прежде, на стройке.
— И все же ты его приняла.
— Под угрозой. Не заблуждайся, Филипп. Я сделала это вопреки своим желаниям. Теперь говори, на каких условиях ты вернешь письма.
Пожав плечами, он прекратил попытки отсрочить разговор.
— Ничего особенно пугающего или трудного. Марита получит обратно свои письма, когда ты дашь мне обещание не избегать меня и принимать мои приглашения. Или, еще лучше, я буду отдавать тебе одно письмо при каждой нашей встрече.
— А потом?— Ее губы изогнулись в циничной улыбке.— Предполагается, что к этому моменту я буду настолько тобой очарована, что снова упаду в твои объятия? Так, что ли?
— В такой формулировке это звучит очень самонадеянно.
— Ну а разве ты не очень самонадеян?— жестоко спросила она.— Какой еще смысл в том, чтобы заставлять меня видеться с тобой против моей воли? Ты ведь не ждешь, чтобы я поверила, будто ты искренне меня любишь? Все дело в тщеславии, потому что я не готова броситься в твои объятия, как только ты меня поманил пальцем!
— Почему ты думаешь, что я тебя не люблю? Мне было бы очень легко тебя полюбить.
— Потому что я изменилась? Я не такая податливая и ясно вижу теперь, что ты собой на самом деле представляешь.— Она презрительно улыбнулась.— Я, бывало, молила о твоей любви, словно какая-то собачонка, и иногда ты снисходил до доброты.
— Ах, нет…— запротестовал он, но она прервала его восклицание.
— Да, Филипп. Я была глупо влюблена в тебя, но теперь это не так. И это ранило твою гордость, правда?
Он раздраженно покраснел.
— Говори, что хочешь. Ты собираешься согласиться на мои условия или нет?
— Нет,— хладнокровно ответила Моргана.— Но я думаю, что ты согласишься на мои.
— На твои условия!— Он прищурился.— И какие условия ты можешь диктовать, милая моя Моргана? Не забывай: у меня письма Мариты Акуарас.
— Да, Филипп, я это прекрасно помню. Но все же я думаю, что ты отдашь мне эти письма и согласишься на все, что я предложу.
И что еще ты собираешься предложить?
— Такие же простые условия, как твои, Филипп,— ответила она издевательски.— Ты отдаешь мне письма и ни слова никому не говоришь о легкомыслии Мариты. Ты также больше не будешь беспокоить ни Мариту, ни меня.
Филипп откровенно засмеялся.
— Милая моя дурочка, с какой стати!
— Потому что существует одно обстоятельство, о котором ты не знаешь, Филипп, и которое, как это ни странно, я даже сейчас не хочу тебе открывать. Когда-то я скрыла его от тебя, потому что считала, что люблю тебя. Глупая ребячливость, правда?— Она говорила очень хладнокровно, но взгляд ее таил угрозу.— Если у тебя осталось хоть немного совести, то ради собственного спокойствия не спрашивай, в чем дело. Уверяю тебя, ты пожалеешь. Не заставляй меня говорить тебе — или остальным жителям острова. Согласись на мои условия… пожалуйста, Филипп.
На мгновение в последних словах послышался голос прежней Морганы Кэрол.
— И ты серьезно думаешь, что я соглашусь, не зная, в чем состоит угроза? Почем мне знать, может, за этим вообще ничего нет.
— Рискни.
— И не собираюсь.
— Хорошо.— Она снова говорила жестко.— Ты помнишь письмо, которое написал мне, Филипп?— Он кивнул в знак подтверждения.— Тогда ты можешь представить себе, как я была потрясена, получив его, особенно если учесть ту бесцеремонность, с которой оно было написано. Вполне понятно, что я была в состоянии совершить некоторую глупость.
Его лицо побледнело.
— Господи, Моргана! Но ты же не пыталась покончить с собой?
Его ужас был настолько комичен, что она рассмеялась жестким звенящим смехом, в котором не слышно было веселья.
— Конечно нет. Не будь таким самонадеянным. Наверное, подсознательно я и тогда понимала, что ты этого не стоишь.
Он снова вспыхнул и обиженно пробормотал:
— Ни к чему все время пенять на меня.
— Сам виноват. Ты по-прежнему хочешь, чтобы я продолжала?
— Наверное.
— Если бы я попыталась покончить с собой, виноват был бы ты: ведь ты бросил меня всего за считанные дни до свадьбы и далее не нашел в себе мужества сделать это при встрече.
— Наверное.— Он по-прежнему говорил с обиженным видом и избегал ее взгляда.— Так ты и не пыталась это сделать. К чему ты клонишь?
— Имей терпение,— насмешливо отозвалась она.— Скоро узнаешь. Если бы я попыталась покончить с собой, ты не захотел бы, чтобы жители острова об этом узнали, правда ведь? По-моему, я уже неплохо понимаю португальцев. Я лично ничего для них не значу, но они очень романтичны и чувствительны. Их симпатия будет целиком на моей стороне, так что, не сомневаюсь, весь остаток твоего пребывания на острове ты будешь отверженным.
— Но ты не пыталась покончить с собой,— снова повторил он.— И даже если бы это была правда, я мог бы все отрицать.
— Но ты не смог бы отрицать неопровержимых фактов.— Она замолчала, и ее предостерегающий взгляд снова обратился к нему.— Хочешь слушать дальше? — Он кивнул, и она снова заговорила, смирившись с тем, что ей придется сказать ему всю правду.— В тот день, когда я получила твое письмо, я была убита горем и потрясена. Я почти ничего вокруг не замечала. Произошел несчастный случай. Я начала переходить дорогу и не увидела приближающейся машины.
— Ну, так ты поправилась,— бессердечно парировал он.— И, на мой взгляд, ты несколько ошиблась, оценивая реакцию жителей острова. Они не признают трусости, а попытка самоубийства — это трусость.
Жесткая оболочка снова дала трещину, и он успел увидеть пылающую гневом Моргану Кэрол.
— Может, это и была трусость, Филипп, но я так не думаю. В момент несчастного случая я была слишком потрясена, чтобы сосредоточиться на чем-нибудь, даже на мыслях о самоубийстве.
— К чему все это говорится?— нетерпеливо вспылил он. Что-то подсказывало ему, чтобы он отступил, принял ее условия, не услышав то, что она от него скрывала. Но, с другой стороны, он не мог поверить, что это может оказаться чем-то серьезным.
