Но однажды невзначай пес сам подвернулся под взор золотого оберега. Да так, что Зорко навсегда запомнил то, что увидел. А именно запоминать-то было нечего! Любого человека, любую тварь и создание оберег представлял в истинном их облике, будто снимая ложные личины. На месте черного пса Зорко не увидел ничего, кроме сплошной собачьей тени, будто пес перед ровной, белой глиной обмазанной каменной стеной вельхского дома стоял в яркий полдень, боком повернувшись к солнечным лучам. Тень эта была кромешной, как тот ком перекати-поля из сна Гурцата, что катился по степи, меняя ночь на день, если, конечно, было это видение Гурцатовым сном.
Всем были схожи меж собою эти тени, как схожи и все тени. Одинаково плотны и непроницаемы, пусты и безвидны, чернее черного. Только одна тень, из Гурцатова сна, была чужою. А та, в какую обратился пес, своей. Та пустота, что через степь бежала, грозила, таила беду, словно темный омут. Тянет омут к себе неразумную душу, но душа его и боится, и стремится от омута убежать. Иное дело, что не убежишь от него: у каждого человека есть свой омут, и тот достойным будет, кто в него не соскользнет, не ухнет со всего маху в сердцах, не скатится исподволь.
Пустота, что пряталась в тени собаки, была цельной, высокой, точно пустота черного и чистого ночного неба, если б не оказалось вдруг на нем звезд. Туда, к такой пустоте, душа тянулась и не могла дотянуться, как всю жизнь влечется человек в свое небо, где был сам собой, свободный и вольный, откуда уже никак нельзя упасть вниз, в омут.
Видение было кратким. Пес повернулся, хвостом махнул приветливо и дальше вдоль тропы рысцой побежал. Но память осталась. Память об омуте и небе, о двух пустотах, куда человек может кануть. Куда мог проводить Зорко черный пес и куда он сам, Зорко, вел пса иной раз? Куда ведет человечью душу та собака, что встречает его после смерти: в небо? Или к омуту? Или звездным мостом, по-над морем и холодом, на Ирий-остров, меж пустым и чистым небом и омутом-бездной проводя? И как Зорко ходил по жизни: по тем ли тропам, что узор вокруг истины вьют, либо то прямиком, то окольной дорогою, а все на травень-остров? И откуда же пес его к владычице Фиал вывел, ведь не из смерти же? Из смерти не возвращаются. Кто б мог на вопросы эти ответить?
Пожалуй, тот ответить мог, кого кудесник Некрас искать отправился: охотник за снами чужими, как Некрас был охотником за звуками. Мог такой, видно, и сквозь пустоту пройти, хоть и был человеком. И еще, верно, мог один человек, коего Зорко не всегда за человека признавал. Тот, у кого в мече сидел стеклянный наконечник, ныне саднивший у Зорко в сердце.
Лист седьмой
Бильге
Ручей, что впадает в Нечуй-озеро, встречается с дорогой, что с этим озером уже распрощалась и пылит на Галирад, от озера в пяти верстах. Там через ручей мосток переброшен. Его венны оставили, потому что для мергейта ручей не преграда. А еще в семи верстах вверх по ручью от моста есть большая поляна. От нее стежки ведут к озеру, и лес не шибко густой, можно и без стежек дойти.
Бильге, ус теребя, шел теперь с половиной своей сотни во главе всей полутысячи. Тегин похвалил его за то, что он едва не настиг убегающего врага. И вдвое похвалил за то, что Бильге не стал врага преследовать. Тегин был старший над тысячей, и его похвала очень льстила Бильге, хотя Тегин и был моложе и не застал даже года, когда у Бильге вороная кобыла принесла сразу двух вороных жеребят с белой, почти серебристой, звездочкой на лбу.
Но Тегин не знал, почему Бильге остановил погоню. И хорошо, что не знал. Иначе не ехать бы теперь Бильге впереди полутысячи. А Бильге теперь даже рад был тому, что именно ему выпал случай начать эту погоню. Пускай ни он, ни его стрелы не достигли врагов — кто знает, вдруг это были вовсе не венны, а веннские демоны? Откуда вдруг явился дух Пса, что смутил вдруг того Волка-предка, который жил в Бильге? Может быть, это был венн, почитающий Пса. А если не так, то один только демон мог потревожить Волка.
Но Волка, что покровительствовал роду Бильге, нельзя было испугать. Веннский лесной демон лишь разбудил его. Волк проснулся и поднял шерсть. И Бильге, который умел слушать себя, особенно по ночам, когда мог видеть те же звезды, что стоят над степью, доверился волчьему чутью. Если бы другой, кто умел так же найти в себе предка и слиться с ним, посмотрел в глаза сотнику, то увидел бы глаза волка.
Поляна, куда вышел отряд, была круглая, словно кто нарочно так вырубал деревья и корчевал подлесок многие годы. Однако никаких признаков веннского святилища на ней не оказалось, даже следов его не было. Бильге осмотрелся и вместо того, чтоб рысью пересечь поляну поперек, пустился вдоль стены деревьев, делая крюк противосолонь. В поперечнике поляна достигала саженей пятидесяти. Не проехали воины и половины пути до того места, где тропа снова ускользала в лес, как, откуда ни возьмись, со стороны, противоположной той, вдоль которой ехали сейчас мергейты, в них полетели стрелы. Какие-то прошли мимо, но некоторые попали во всадников, иные — в коней.
Люди, привыкшие к ранам и смерти, не поднимали крика, но раненые животные заржали, и завеса бдительной тиши мигом оказалась сорванной с предательского леса. Бильге повезло: первая стрела угодила на излете в стальную пластину, нашитую на плече, и отскочила. А вторая и вовсе не достигла цели, потому что Бильге, не раздумывая, повернул коня в лес. Недаром он избрал путь по опушке и недаром повел отряд противосолонь: мергейты, как и многие народы и племена, верили в добрую чудодейственную силу движения по солнцу, и венны знали об этом. Если бы Бильге поступил как обычно, посолонь пошедши, то венны напали бы из леса, на полном скаку врубившись в походный строй кочевников. А так им пришлось вести обстрел с немалого расстояния, и внезапность атаки была утеряна.
Впрочем, Бильге вовсе не думал, что враги настолько глупы, что не догадаются напасть сразу с обеих сторон, а потому крикнул своим воинам, чтобы те, повторив за ним уход в лес, высматривали не только невидимых пока стрелков. Но, как ни удивительно, из глубины леса опасности не было. Бильге, немедля отрядивший двоих воинов скакать назад — предупредить о нападении, приказал первому десятку выпустить стрелы туда, откуда стреляли, то есть прямо напротив. При этом второй десяток стрелял чуть левее, а третий — чуть правее. Бильге же определял, много ли веннов и где они скрываются. Те, конечно, могли схитрить, затаиться, а потом зайти совсем с другой стороны, но и мергейты в это время не стояли бы на месте!
Венны, однако, обстреляли их еще. Они упредили движение мергейтов и задели стрелами еще нескольких, но уже вовсе не так удачно, как в первый раз. Тогда им ответили второй и третий десяток. Венны ответили вновь, немного сместившись вправо. Тогда в перестрелку вступили четвертый и пятый десятки: одни стреляли по изначальной позиции, другие — еще дальше, чем были венны в последний раз.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
