— Ну, кому как. Лично мне попадать впросак совершенно не нравится… А кого именно по результатам расследования арестовали, ты знаешь?
— Имен не знаю. Зато атаманша этой грозной банды теперь гостит у меня. Вернее, у девочек. В общем, на неприкосновенной территории нашего грозного племени. Уж больно, понимаешь, красивая оказалась. И прическа такая — принцы Шимаро от зависти зарыдали бы. Хорошо, что они в столице нечастые гости. В общем, в моей гостиной сейчас сидит леди Гледди Ачимурри, наследница сокровищ Тубы Банцбаха собственной персоной. А знаешь, ради чего они с друзьями все это вытворяли? Тебе, кстати, должно понравиться…
— Да знаю я, — флегматично сказал сэр Шурф. — Книгу Несовершённых Преступлений редактировали. Исключительно дурацкая затея, на мой взгляд. Совершенно не ожидал от Гледди.
Я смотрел на него, разинув рот.
— Ты-то откуда знаешь?
— А как ты думаешь, почему я вчера так долго к тебе не выходил? Потому что провожал Гледди. Но не через садовую калитку, возле которой ждал ты, а через парадную дверь. Заходила посоветоваться. До сих пор не понимаю, почему она не сделала этого раньше.
— Ну ничего себе, — вздохнул я. — Посоветоваться? Как избежать наказания за преступления? С тобой?! Грешные Магистры, что творится, а.
— Видишь ли, из всех моих знакомых только тебе почему-то нравится считать меня бесчеловечным монстром. И, по правде сказать, я начинаю опасаться, что теперь, выяснив, что со мной вполне можно иметь дело, ты утратишь ко мне всякий интерес.
— Не волнуйся, — ухмыльнулся я. — Это тебе только кажется, что можно… А что ты ей посоветовал?
— Идти прямо к Джуффину и все ему рассказать, пока не поздно. Сказал, есть неплохой шанс, что он поможет, поскольку считает проделки ее приятелей забавными. Но Гледди все-таки опоздала.
— Опоздала, — кивнул я. — Шеф при мне сказал, что уже ничем не может помочь, поскольку делом занимаемся не мы, а Полиция. Стращал бедняжку Нундой. Честно говоря, не верится, будто Джуффин действительно ничего не может — что ему какая-то Полиция? Однако при этом он был откровенно доволен, когда я предложил преступнице убежище. Джуффина и всегда-то непросто понять, но бывают дни, когда это становится совершенно невозможно.
— Да нечего тут понимать человеку, в чьем доме живут сразу две кошки, — пожал плечами сэр Шурф. — Просто представь, что кошек несколько дюжин, и у каждой свой интерес.
Я невольно улыбнулся. Потом сказал:
— Слушай, ну и знакомства у тебя однако. Никогда бы не подумал.
— Что мы с Гледди дружим? Ну да, вряд ли ты мог от кого-то услышать, что в юности, еще студенткой, она писала стихи. Настолько хорошие, что экспертов, способных оценить ее по достоинству, можно было пересчитать по пальцам; я — один из них. К счастью, к моему мнению уже тогда внимательно прислушивались, поэтому Гледди Ачимурри стали принимать всерьез — даже те, кто не понимал важности ее работы. Впрочем, через несколько лет она бросила писать. Гледди все быстро надоедает, так уж она устроена. Но сблизились мы именно тогда. Узнав, что Гледди Ачимурри во всеуслышание объявила свое новое стихотворение самым последним, я позволил себе довольно бесцеремонно вмешаться. Помню, битый час произносил перед нею речь об ответственности человека, наделенного даром сложения слов. Однако это не произвело на Гледди никакого впечатления. Я был озадачен. Обычно люди меня слушаются.
— Наверное, в тот день ты просто оставил Перчатки Смерти на работе, — невинно заметил я.
Сэр Шурф укоризненно покачал головой.
— Надеюсь, ты шутишь. А на самом деле понимаешь, что я говорил с нею не как государственный служащий, а как достаточно авторитетный в профессиональных кругах специалист в области исследования взаимосвязей древней и современной традиций угуландской поэзии, никакой формальной властью над участниками литературного процесса не обладающий. Так или иначе, но успеха я не достиг. Зато у меня стало одним интересным собеседником больше, а это, сам знаешь, драгоценный дар.
— Еще бы.
Мы умиротворенно умолкли, придя к согласию по столь важному вопросу.
— Ладно уж, иди, — сказал наконец я. — Тебя там пять дюжин интересных собеседников дожидаются. И целая гора книг. Никакого резона тут со мной сидеть. Но если не выйдешь к ужину, я снова приду с каким-нибудь пирогом, так и знай.
— Тебя не очень разочарует, если я скажу, что не расцениваю такое развитие событий как катастрофическое?
С этими словами сэр Лонли-Локли растворился в стене, а я отправился в спальню, решив, что пару часов моего отсутствия этот Мир как-нибудь переживет. Ему же, собственно, лучше: иметь дело с одуревшим от избытка информации, отчаянно зевающим мной — невелико удовольствие.
Мир, однако, придерживался иного мнения. И стоило мне, раздевшись, опустить голову на подушку, оповестил об этом голосом сэра Кофы. Ну, то есть, его Безмолвной речью. Один черт.
«Ты уже решил, где будешь обедать?» — как ни в чем не бывало спросил Кофа.
Начинается, подумал я.
Дураку понятно, что Кофин невинный вопрос означает: «Нам срочно надо поговорить». Но при такой формулировке наотрез отказаться от встречи гораздо труднее. По крайней мере, мне.
Поэтому я честно ответил:
«Еще не думал на эту тему».
«Вот и прекрасно. Давно собирался показать тебе одно любопытное местечко. Из тех, что сам никогда не найдешь, даже если трижды в день мимо пробегать будешь».
Однако, подумал я. Ну хоть какая-то польза от моих добрых дел. Не каждый день Кофа делится заветными местечками. И деловито спросил:
«Где? Когда?»
«Через полчаса на улице Маятников. Знаешь, где это?»
«Не ближний свет», — откликнулся я.
«Значит, знаешь. Успеешь?»
«Не вопрос».
И я принялся снова одеваться.
Улица Маятников — это самая окраина Старого Города. Район не сказать чтобы респектабельный, но и не бедный, скорее просто малонаселенный, из трех домов здесь, как минимум, два заколочены и выставлены на продажу; впрочем, у владельцев обычно хватает средств, чтобы поддерживать в относительном порядке окружающие их небольшие сады. Ни лавок, ни, тем более, трактиров здесь почти нет, а хозяева тех, что есть, похоже, хлопочут не ради заработка, а из любви к процессу, клиентов-то раз, два и обчелся.
Кофу я увидел сразу. Он прохаживался по улице с видом человека, самой большой заботой которого является прогноз погоды на ближайшую дюжину дней.
Впрочем, делать хоть какие-то выводы на основании того, как выглядит сэр Кофа Йох, было бы очень глупо. Даже для невыспавшегося меня перебор.
— Сейчас я тебя очень, очень удивлю, — пообещал Кофа. И увлек меня за собой в переулок, куда, как мне сперва показалось, выходили только садовые калитки окрестных дворов. Однако в конце переулка стояло несколько небольших двухэтажных домов. И один одноэтажный, имевший при этом вид монументального особняка, почти полностью провалившегося под землю. То, что осталось над землей, выглядело как мансарда, под которой непременно должно находиться еще хотя бы два-три этажа. Возможно, потому, что приземистое строение венчала роскошная, массивная крыша, с таким несметным количеством печных труб, что прилагающихся к ним каминов с лихвой хватило бы для отопления скромного королевского дворца.
— Хороший дом, — одобрил я. — Смешной.
— Совершенно верно, Смешной Дом. Именно так его и назвали еще пятьсот лет назад, когда прославленный Товви Банбой, в ту пору начинающий архитектор, обмывая первый в своей жизни заказ, потерял в трактире план трех первых этажей, но сохранил чертежи чердака и крыши. А с утра, толком не проспавшись, приступил к работе. И закончил ее раньше, чем сумел задать себе вопрос, почему результат его труда выглядит столь странно. В те времена архитекторы строили дома в одиночку; мастера управлялись за несколько часов, хотя в среднем на работу требовалось два-три дня. Зарабатывали они, конечно, сказочно. Но, несмотря на это, даже у нас, в столице, архитекторов можно было по пальцам сосчитать. Очень уж сложно освоить соответствующий раздел Очевидной магии, да и могущество для этого требуется немалое, человека с такими способностями любой Орден принял бы с распростертыми объятиями, как минимум Младшим Магистром. А в ту эпоху поступить в Орден, минуя период послушничества, было для всякого взрослого человека соблазном посильнее денег. Поэтому, как я уже сказал, архитекторы были наперечет. И каждый являлся личностью настолько неординарной, что ссориться с ними мало кто решался. Вероятно, поэтому несчастный заказчик не прибил Товви Банбоя на месте и даже аванс отобрать не посмел. А от дома, конечно, поспешил избавиться, продал за копейки тогдашней городской знаменитости, эксцентричному богачу Мицфецро Цицферсо, который коллекционировал разные причудливые казусы, вроде самопишущих табличек, рисующих картинки вместо текста, и свихнувшихся охранных амулетов, которые умоляют прохожих немедленно войти в дом и начинают верещать, когда те проходят мимо. Понятно, почему ему приглянулся Смешной Дом… Впрочем, все это давно в прошлом. Для нас с тобой важно совсем другое, — и с этими словами Кофа распахнул передо мной одно из окон.
