Хватать взбесившегося кота голыми руками по меньшей мере безрассудно, а удержать, если им управляет паразит, просто невозможно. До камина было несколько шагов, но он за считанные секунды разодрал ногтями и зубами мне все руки. Из последних сил я сунул кота в огонь. Мех на нем вспыхнул, пламя обволокло мои руки, но я держался до тех пор, пока паразит не свалился прямо на раскаленные угли. Только тогда я вытащил Пирата и положил на пол, но он уже не трепыхался. Я загасил тлеющую шерсть и вернулся к Мэри.
Она еще не пришла в себя. Я опустился на пол рядом с ней и заплакал.
* * *
За час я сделал, что мог, для Мэри. Слева волосы сгорели у нее начисто, плечи и шея были в ожогах. Однако пульс бился сильно, а дышала она, пусть часто и неглубоко, но ровно. Я продезинфицировал и забинтовал ожоги – на всякий случай я держу в хижине все необходимое – и ввел ей снотворного. Затем занялся Пиратом.
Он лежал там же, у камина, но выглядел просто ужасно. Ему досталось гораздо больше, чем Мэри, и еще, возможно, у него обгорели легкие. Я думал, он уже мертв, но когда я тронул его рукой, Пират поднял голову.
– Извини, дружок, – прошептал я, и он тихо мяукнул в ответ.
Я обработал и забинтовал его ожоги, но побоялся вводить снотворное. После этого прошел в ванную и взглянул на себя в зеркало.
Ухо уже не кровоточило, и я решил его не трогать. Но руки... Я сунул их под горячую воду, заорал, затем высушил под струей воздуха, что тоже оказалось очень больно. Но забинтовать их я все равно не сумел бы, да и не хотелось: наверняка придется еще что-то делать.
В конце концов я вылил по унции крема от ожогов в две пластиковые перчатки и надел их на руки. В креме содержалось обезболивающее, и, в общем, стало терпимо. Я подошел к стереофону и позвонил местному врачу. Объяснил, что случилось, что я сделал сам, и попросил подъехать.
– Ночью? – спросил он. – Вы, должно быть, шутите.
Я сказал, что совсем не шучу.
– Это невозможно. Ваш случай уже четвертый в округе, и ночью здесь никто не выходит на улицу. Завтра с утра я первым делом заеду к вам и осмотрю вашу жену.
Я посоветовал ему катиться к дьяволу, прямо с утра, и выключил стереофон.
В первом часу ночи Пират умер. Я похоронил его сразу же – чтобы Мэри не видела, в каком он виде. Руки от лопаты болели нещадно, но яма для него нужна была совсем небольшая. Я постоял немного над могилой, попрощался и пошел в дом. Мэри лежала без движения. Придвинув кресло к кровати, я сел дежурить. Старался не заснуть, но несколько раз, кажется, проваливался в полудрему. В общем, не помню.
23
Под утро Мэри начала ворочаться и стонать. Я обнял ее и зашептал:
– Я здесь, родная, здесь. Все в порядке. Сэм с тобой.
Она открыла глаза, и в них уже знакомый мне ужас. Затем она увидела меня и успокоилась.
– Сэм! Мне такой жуткий сон приснился!
– Все уже в порядке.
– А почему ты в перчатках? – Мэри вдруг заметила на себе бинты; что-то в ее лице дрогнуло, и она все поняла. – Это был не сон!
– Нет, родная, не сон. Но ты не бойся. Я его убил.
– Убил? Ты уверен, что он мертв?
– Абсолютно.
– Иди ко мне, Сэм. Обними меня крепко-крепко.
– Тебе будет больно.
– Все равно обними!
Я обнял ее, стараясь не давить на обгоревшие плечи. Спустя какое-то время она перестала дрожать.
– Извини, дорогой. Я всего лишь слабая женщина.
– Ну что ты! Видела бы ты, в каком я был виде, когда меня спасли от паразитов.
– Я видела. Но ты должен рассказать мне, что случилось. Я помню, как ты запихивал меня спиной в камин. И это все.
– Извини, ничего другого мне уже не оставалось. Я хотел снять паразита, и по-другому никак не получалось.
– Я знаю, Сэм, знаю, дорогой. И очень тебе благодарна за то, что ты сделал. От всего сердца благодарна. Ты снова меня спас.
У нас обоих стояли на глазах слезы. Наконец я справился с собой, шмыгнул носом и продолжил:
– Ты не ответила, когда я тебя позвал. Я вышел в гостиную и сразу увидел тебя.
– Да, помню. Я так сопротивлялась!
– Я знаю, что сопротивлялась. Ты хотела уйти, – сказал я, глядя ей в глаза. – Но как тебе это удалось? Когда паразит на спине, это конец, с ним невозможно справиться.
– Да, мне не удалось... Но я старалась изо всех сил.
Каким-то образом Мэри сумела воспротивиться воле паразита, а это невозможно. Уж я-то знаю. Тем не менее я догадывался, кому обязан победой. Пусть она сдерживала паразита лишь чуть-чуть, но без этого я бы наверняка с ним не справился, поскольку не мог драться с Мэри так, как на самом деле умею.
– Надо было, конечно, взять фонарь, – продолжила она, – но знаешь, Сэм, мне и в голову не пришло, что здесь тоже опасно.
Я кивнул. Мне тоже казалось, что здесь, в горах, совершенно безопасно – как под одеялом или в крепких объятиях.
– Пират прибежал сразу же. Но я не видела этой твари, пока не коснулась, а потом было уже поздно. – Мэри вдруг села. – А где Пират, Сэм? С ним ничего не случилось? Позови его.
Пришлось рассказать. Она выслушала меня с застывшим лицом, кивнула и больше о нем не заговаривала. Я же решил переменить тему:
– Ну раз ты проснулась, я приготовлю тебе завтрак.
– Стой!
Я остановился.
– Не уходи. Я ни за что не выпущу теперь тебя из вида. И я сама приготовлю завтрак.
– Черта с два. Ты останешься в постели и будешь вести себя как послушная девочка.
– Подойди ко мне и сними перчатки. Я хочу посмотреть, что у тебя с руками.
Перчатки я снимать не стал, даже думать об этом не мог, потому что обезболивающее почти уже не действовало.
– Так я и знала, – мрачно произнесла Мэри. – У тебя ожоги еще хуже, чем у меня.
В общем, завтрак готовила она. Более того, она одна его и ела – мне самому ничего, кроме кофе, не хотелось. Но я настоял, чтобы она тоже пила много жидкости: ожоги на большой площади – это не шутка. Позавтракав, Мэри отодвинула от себя тарелку и сказала:
– Знаешь, Сэм, я ни о чем не жалею. Теперь я тоже знаю, каково это. Теперь мы оба знаем.
Я тупо кивнул. Как говорится, и в радости, и в горе...
Мэри встала.
– Видимо, надо возвращаться.
– Да, – согласился я. – Нужно скорее доставить тебя к врачу.
– Я не это имела в виду.
– Знаю. – Обсуждать тут было нечего. Мы оба понимали, что «музыка кончилась» и пора возвращаться на работу. Развалюха, на которой мы прилетели, по-прежнему стояла на посадочной площадке у дома, увеличивая с каждым днем плату за прокат. На то, чтобы сжечь тарелки, все выключить и собраться, у нас ушло не больше трех минут.
Поскольку я с такими руками ни на что не годился, машину вела Мэри.
– Давай сразу вернемся в Отдел, – предложила она, когда мы взлетели. – Там и подлечат и все новости расскажут. Или руки болят слишком сильно?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
