– Орнитологам это неизвестно.
– Визитку водяного коня дарю тебе на память. Ты все-таки биолог, пригодится. А мне ни к чему. Если об этом напишет журналист, никто не поверит.
– Спасибо. Мне пришло в голову, что водяной конь такая же жертва неравномерного хода времени, как и герои легенд… как Морег.
– Я тоже об этом думал. Он не причина, а спутник Шотландского феномена, так? Я правильно понял?
– Да. Он тоже вынырнул из неведомых глубин времени.
– Так же было с птицей, о которой ты рассказывал. Со скопой, так?
– Да, она исчезла, потом пару птиц выпустили здесь на волю. И скопа снова как бы вернулась на это нагорье.
– А почему ты не допускаешь, что у природы исстари есть механизм, который укрывает, правда, очень редко, и людей, и зверей, и птиц в складках времени? Это сказка, но только по форме. По сути я могу продолжить мысль, и ты поймешь…
– Пойму. Но почему именно здесь?…
– А где же еще? Где еще так нещадно грабят гнезда редких птиц, дражайший орнитолог? Где преследуют оставшихся в живых лесных зверей? Где мы пока еще можем увидеть живого шотландца в его кильте, или, по-русски, юбке? Разве не север наиболее чувствителен к тем ударам, которые наносит природе человек? Разве не пятьсот лет надо, чтобы на месте гусеничных следов вездеходов, пропахавших девственные северные лесотундры, выросло хотя бы несколько кустов и карликовых деревьев? Ну, положим, здесь лесотундры нет, но земля чувствительна. Еще недавно, десять тысяч лет назад, здесь был лед, лед, один лед. Потом ледник начал таять, отступать на север.
– Шотландия ближе всего к густонаселенным районам. Точнее, к очень густонаселенным районам. Но то же происходит и в Амазонии, и в Марокко, везде, где человек воюет с природой.
– …вместо того, чтобы заключить с ней союз.
ДОМ МАК-ГРЕГOРА
“Я не слыхал рассказов Оссиана, не пробовал старинного вина,- зачем же мне мерещится поляна, Шотландии кровавая луна? И перекличка ворона и арфы мне чудится в зловещей тишине, и ветром развеваемые шарфы дружинников мелькают при луне!
Я получил блаженное наследство - чужих певцов блуждающие сны; свое ж родство и скучное соседство мы презирать заведомо вольны. И не одно сокровище, быть может, минуя внуков, к правнукам уйдет, и снова скальд чужую песню сложит и как свою ее произнесет”.
Стихи.
А за стеклом машины - пустынные заросли вереска. Поля за сосновой рощей, где деревья стояли ровными рядами, как на параде, открылась холмистая гряда. Зеленые холмы - и на них как бы наросты из серого камня. Это все, что осталось от безымянного старинного замка.
Как грустно!
А вот и озеро. Сначала увидеть гнездовье.
Мы осторожно обошли стороной полузасохшее дерево, где устроила гнездо птичья чета. Я не хотел пугать скопу. Птиц лучше наблюдать издали, в бинокль: метод Денниса. Примерно одну пятую часть всех гнезд грабят любители птичьих яиц. Зачем они им? Для коллекции. Яйца красят в разные цвета. Об одной такой коллекции я рассказал Батурину: в ней было до семисот яиц редких и вымирающих птиц, настоящее кладбище, с точки зрения орнитолога. И когда орнитолог наблюдает птиц, лучше делать это с предосторожностями: если вас увидели у гнезда, то, вероятней всего, оно будет ограблено. Ведь профессиональные навыки специалиста по птицам оказывают пернатым в этом случае плохую услугу: простой коллекционер не скоро набредет сам на гнездо редкой птицы, а звук работающей кинокамеры привлекает внимание и как бы служит сигналом: “живая редкость”.
…Я навсегда запомнил их расположение: три больших камня и внутри образованного ими треугольника - четыре камня поменьше.
Неужели эти камни останутся здесь только для того, чтобы напоминать о прошлом, о Морег, о Мак-Грегоре, о людях, ушедших в небытие?
О чем они мечтали? Что они любили?…
Морег. Несколько звуков. Имя вызывает щемящее чувство утраты, а вечером в отеле подкрадывалась тоска неужели смыс, жизни в этом бесконечном повторении ситуаций и случайностей, в беге времени, более однообразном, чем жужжание веретена?
Мы не нашли этих камней. Что бы это значило?
Свернули с тропы, едва заметной, заросшей жесткой травой.
Спустились почти к самой воде. Темное зеркало. Тихо.
Слышно, как он дышит.
Легкий, но резкий толчок. Поворачиваю голову. Как завороженный смотрит в ту сторону, где мы искали только что камни дома Мак-Грегора.
Выше нас, справа, легко, непринужденно шла девушка.
На ней была серая юбка с тонкой, едва намеченной клеткой, светлая кофта, шотландский берет. Я видел ее в профиль, когда она поравнялась с нами: зеленые глаза, светлые брови, светлые волосы, юное пытливое лицо - она словно всматривалась в даль, словно что-то искала.
Мы замерли. Я мог бы остановить ее, спросить, наконец, что она ищет. Я этого не сделал. Батурин тоже. Она прошла мимо, едва удостоив нас взглядом. Вероятно, двое мужчин, глазеющих на прохожих, не интересовали ее. Что же она искала?
Батурин, осторожно ступая, неуверенно пошел за ней. Я двинулся следом. Нам стала видна ее правая рука, которой она словно придерживала край светлой кофты. Но только это вовсе не край нарядной кофты… Я увидел букет ослепительно ярких белых цветов. Молча мы шли за ней, и я пытался сосчитать, сколько же цветов было в ее руке. С короткого стебля упала, сверкнув, радужная капля воды. Тонкий и вместе с тем пряный запах заставил меня дышать глубже. Я слышал, как стучало сердце. Пять, шесть… Еще шаг. Семь, восемь… Два шага за ней. Десять! Десять - столько цветов было в ее руке.
Похожие ситуации, похожие случаи. Жизнь повторяется, давая время оглянуться назад, одаривая и возможностью заглянуть в завтра. Но есть дни… есть минуты! Никакая сила их действительно не вернет. Для меня они как промельк света. Ничего особенного, как ни странно. Просто мгновенное впечатление от освещенной стены дома детства, воспоминание о пасмурном дне и прозрачном ручье, где всплеснула рыбина, о дымно-багряном закате московского предместья. Так было, так будет, пока я жив.
Я оказался впереди Батурина. Ее и меня разделяло сначала примерно тридцать шагов, теперь я был ближе. Что-то остановило меня. Может, волшебство иссякнет как родник, если я подойду к ней? Тогда после двух-трех банальных реплик мне придется повернуть к машине, которая дожидалась нас у обочины, скрытой кустарником.
Впереди - серо-голубой залитый солнцем холм. Где-то там, на его склоне, три больших камня недавно образовывали треyгольник, и в нем было еще четыре камня - скромная память о доме Мак-Грегора. Она шла туда…
На мое плечо легла рука. Батурин, не говоря ни слова, стоял рядом. Мы смотрели ей вслед. Вдруг солнце рассыпало по озерной глади празднично-светлые пятна, которые с крутого берега, по которому вприпрыжку сбегала когда-то Морег, казались объемными, и походили они на крупные стеклянные бусины, ведь вода была сейчас как стекло. Многое стало видно и понятно нам в этот день.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
