Маячок, который прицепил к ошейнику официант из «Бест-Вестерна», лежал в бардачке «сааба». Джексон думал было приделать его к какому-нибудь дальнобойщику и не без удовольствия воображал, как усложнит картину фура «Эдди Стобарт», запаркованная в Аллапуле или в Пулхели, но тогда он не узнает, кто за ним приглядывает. Преследование — двусторонний процесс, жертва и охотник в общем поиске, не дуэль, но дуэт.
Маячок — ничего себе железка. Джексон и не подозревал, какие они теперь маленькие. Ему давненько не приходилось ничего заказывать на сайтах шпионского оборудования. Хорошо бы купить что-нибудь похожее для Марли, крошечный гаджет, чтоб она и не заметила, потому что она никогда («Да ни за что!») не согласится на родительский пригляд или контроль, даже намек на таковые. Будь его воля, Джексон чипировал бы дочь, как собаку. И Натана, конечно, тоже. У него двое детей, напомнил он себе, просто один почему-то не так считается, как другой.
А у псины-то чип есть? Колин не похож на человека, который беспокоится о животном и его чипирует, но Колин не похож и на человека, который заведет собаку, недостойную мачо. Татуировка со святым Георгием, голый череп — такие типы заводят питбулей. А на самом-то деле чья была собака — жены, матери, ребенка? Может, кто-то просыпается по утрам, вспоминает потерянного друга и сердце печально екает? Усыплю тебя, к чертовой матери, сразу надо было, как эта сука ушла, орал Колин собаке в Раундхее. Внутри заскреблось раздражение — кто ж эта женщина, сама ускользнула из лап Колина, а собаку бросила страдать.
В Лидсе туман висел легкой вуалью, но чем дальше Джексон ехал, тем плотнее она становилась. Обещала — хотя и не клялась, — что день будет роскошный, однако спозаранку вести машину опасно. Джексон жалел, что не купил очки.
— Как-то немножко мутно, — сказал он невозможно молодой девчонке, которая проверяла ему зрение.
Хотел спросить, сдала ли она на врача, но промолчал — страшновато было в этой темноте, где она светила ему в глаз фонариком, наклонившись так близко, что он чуял мятное дыхание.
— Да, — равнодушно сказала она. — У вас твердеют хрусталики. В вашем возрасте бывает.
Кое-что с возрастом твердеет, кое-что другое размягчается.
На неумолимом гудроне пути нехоженого[136] беспечно рисковало жизнью всевозможное дикое зверье. Несколько миль назад Джексон еле увернулся от барсука, и это слегка взбодрило его рефлексы. Он полагал себя рыцарем дорог. Не хотелось бы запятнать сияющие доспехи кровью невинных. Он щелкнул рычажком Девы Марии на приборной доске. Пускай мощность свечей в животе у Богоматери и несопоставима с дальним светом «сааба», но мало ли, вдруг она обладает защитной силой иного толка? Освященный ростр, что ведет Джексона долиной смертной тени.
Внезапно Джексон, «сааб» и Пресвятая Матерь Божья нырнули в густое облако тумана. Будто в тучке небесной летишь — Джексон почти не удивился бы, если б «сааб» затрясла турбулентность. В хлопчатой сердцевине низины он разглядел серебряную вспышку, и в мозгу чудесным образом всплыло Вскрой жаворонка — человечки, работники его памяти, в своей утренней летаргии лениво цапнули то, что нашлось под рукой. Серебряные свернутые трели. Серебристое пламя знаменовало другую опасность — женщину. Женщину, которая внезапно выскочила из леса на обочину.
На долю секунды Джексон принял ее за оленя — пару миль назад он миновал еле различимый дорожный знак с оленем, который, судя по картинке, сломя голову бежал от неминучей смерти. У женщины был такой же вид. Теперь нет ни медведей, ни волков, единственный хищник, от которого спасаются женщины, — мужчина. Она была не одна, за руку тащила ребенка — маленького, в красном дафлкоте. Дафлкот тускло горел в тумане.
Все это Джексон разглядел в наносекунду — и вмазал по тормозам, чтоб не переехать женщину с ребенком «саабом». Собака, разбуженная внезапной остановкой, никуда не полетела, но на Джексона глянула непонятно.
— Извини, — сказал он.
Когда он вышел, женщина стояла на четвереньках, словно кошка, и хватала ртом воздух. «Сааб» ее не коснулся, Джексон был уверен. Крупная женщина — преграда похлипче оленя, но он заметил бы удар, правда?
— Я вас что, задел? — удивился он.
Она потрясла головой, села и с трудом прохрипела:
— Мне просто дышать нечем. — Она кивнула на ребенка, что бесстрастно стоял рядом. — Я ее несла. Она тяжелее, чем кажется. Отличные тормоза, — прибавила она, глянув на «сааб», замерший в паре дюймов от нее.
— Отличный водитель, — ответил Джексон.
Под расстегнутым дафлкотом у ребенка был прозрачный розовый маскарадный костюм. Фея, ангел, принцесса — все они из одного теста. С этой областью розничной торговли Джексона познакомила Марли — он вяло сопротивлялся, но не помогло. Серебристая палочка с облезлой звездой — значит, фея. Это палочка мигнула ему серебром в тумане? Девочка стискивала ее обеими руками, как боевой топор. Не хотел бы Джексон оказаться человеком, который попытается эту палочку отнять, — девочка вроде маленькая, но наверняка дерется будь здоров.
В остальном ее наряд тоже не ахти. Юбка драная, в дешевой ткани застряли веточки и листики. Джексон припомнил «Сон в летнюю ночь», на который его водила Джулия. Эльфы были грязные, заляпанные, словно только что выползли из трясины. В четырнадцать лет Джулия играла Пэка в школьной постановке. Дочь Джексона в том же возрасте мечтала стать вампиром. «Это пройдет», — сказала Джози. «Да уж надеюсь», — сказал Джексон.
Он помог женщине подняться. На ней был тренировочный костюм, который лишь подчеркивал, сколь объемиста она по экватору; сложена, как балкер. На животе у нее болталась вместительная сумка.
Должна же она хоть чуточку опасаться, садясь в машину к какому-то незнакомцу в глуши лесной; откуда она знает, — может, ей предстоит кошмар похуже того, что она оставила позади. Кто решится утверждать, что водитель «сааба» не кровожадный психопат, рыщущий по лесам в поисках жертв?
— Я когда-то был полицейским, — утешил он ее.
Хотя, само собой, ровно это и говоришь, заманивая человека к себе в машину. (А может, это он себя утешал, может, это она психопатка.)
— М-да, я тоже, — пробормотала она и мрачно хмыкнула.
— Правда? — спросил он, но она не ответила. — За вами кто-то гонится? — спросил он.
Женщина и ребенок машинально обернулись к лесу. Джексон попытался вообразить, что бы могло сейчас вылететь из-за деревьев такого, с чем он не готов сразиться, и не придумал ничего, кроме армированного танка (или маленькой девочки с волшебной палочкой). Вместо ответа, женщина спросила:
— Подбросите нас?
Джексон, тоже не любитель сыпать словами попусту, ответил:
— Ну, залезайте.
Он поправил зеркало — хотел на женщину посмотреть. Лица не увидел — она неловко развернулась, глядела в заднее стекло. Не стоит труда. Даже если на хвосте кто и есть, в таком тумане он их не разглядит. И наоборот. Джексон снова поправил зеркало — поглядеть на девочку. Девочка в ответ воздела брови — поди пойми, что хотела сказать.
В конце концов женщина села прямо и уставилась в лобовое стекло. На лице у нее цвели синяки, на руках засохла кровь.
— Вы поранились? — спросил Джексон.
— Нет.
— На вас кровь.
— Не моя.
— Тогда, само собой, все хорошо, — сухо ответил Джексон.
Обе пассажирки глядели слегка ошалело — он не раз видел такие лица у тех, кто выжил. Беженцы, спасшиеся от катастрофы — пожара, землетрясения, — люди, бежавшие из дому в чем были. Наверное, домашнее насилие. Война на семейном фронте — от чего еще бегают женщины с детьми?
Прошло несколько минут, потом женщина сказала:
— У меня сломалась машина, — как будто это объясняло их состояние. Устало вздохнула и прибавила, в основном сама себе: — Длинный выдался денек.
— Сейчас семь утра, — удивился Джексон.
— Я и говорю.
Он снова глянул в зеркало — женщина уже пристегнула девочку. Ремень велик — как бы не придушить ребенка, если резко затормозить. У Джексона давно не бывало детского сиденья в машине. Если требовалось возить Натана, приходилось одалживать сиденье у Джулии, что раздражало ее сверх меры — во всяком случае, по мнению Джексона.
Он и сам себе не признавался, но, вообще-то, нервничал — туман, леса, девчонка из «Мидвичских кукушат»,[137] не говоря уж о страхе, которым дышала женщина, — не шекспировская комедия, а эпизод «Сумеречной зоны».[138]
Женщине, похоже, было все равно, куда они едут, — куда угодно, лишь бы не туда, откуда они пришли. Вообще большой вопрос, важно ли, куда едешь, — все равно ведь окажешься не там, где ожидал. Что ни день сюрпризы, садишься не в тот поезд, не в тот автобус. Девчонка открывает ящик и получает совсем не то, на что рассчитывала.
