– Когда человек ведет себя неподобающим образом, его стараются поскорее спровадить прочь, – подтвердила Вильгельмина Александровна. – Разве вы ожидали другого? Зачем вы вообще пришли сюда?
– Я пришел, потому что после того, как вы отказались со мной встретиться, у меня не было другого выхода!
– Милостивый государь! – Голос Вильгельмины Александровны зазвучал громче и стал резким, словно удары хлыста. – Я не отношусь к дамам того разряда, для встреч с которыми необходимо только ваше желание! Если я не желаю вас видеть, то незачем вам меня преследовать! Пусть я вдова, но, слава богу, есть кому меня защитить! Уходите, пока вы окончательно не опозорили ваш мундир!
– Уходите, сударь! – глухо повторил фон Римша. – Не доводите до полиции!
– Я доведу! – выкрикнул ему в лицо Мирской. – Я доведу до полиции! Я до всеобщего сведения доведу, дайте мне только собрать факты! О, мой несчастный брат!
Резким движением он надел фуражку, не обратив внимания на то, что села она криво, и, не простившись со своими собеседниками, вышел из залы. Фон Римша последовал за ним, а Вильгельмина Александровна как ни в чем не бывало обратилась к публике:
– Господа, а не устроить ли нам небольшое музыкальное развлечение?! А то что-то слишком скучным выдался сегодняшний вечер! Давайте попросим Льва Аркадьича сыграть нам что-нибудь на его вкус! Лев Аркадьич, прошу вас!
– Просим! Просим! Сыграйте! – зашумели гости, явно радуясь возможности сгладить музыкой тягостное впечатление. – Лев Аркадьич!
Красный как рак от смущения, но в то же время выглядевший очень довольным, Мейснер поднялся на сцену, поклонился, сел за рояль и начал играть что-то незнакомое, должно быть, свое. Играл он недолго, с полчаса, а затем, получив свою порцию аплодисментов, высмотрел со сцены Веру, подошел к ней и тихо шепнул на ухо:
– Я играл для вас. Вы разве не почувствовали?
– Мне всегда кажется, что музыканты играют для меня одной, – с улыбкой ответила ему Вера.
Тетя Лена однажды рассказывала, как обиделся на нее композитор Блиер за то, что она в разговоре назвала его музыкантом. «Музыканты в ресторанах играют, а я – композитор!» – повторяла она басом, передразнивая Блиера. Желая умерить пыл Мейснера, Вера намеренно подпустила ему шпильку, даже целых две – назвала музыкантом, а заодно ловко низвела его чересчур интимное признание до разряда обыденного.
Сработало – Мейснер ожег ее взглядом, надул щеки и удалился. Вера же завела разговор со Вшивиковым насчет того, насколько она не любит скандалов.
– А я вот люблю, – не преминул заметить Вшивиков, – потому что скандалы и происшествия суть хлеб мой насущный. Вечная охота – это мой удел. Когда-то за людьми охотился, а теперь вот за новостями…
– Так вы были этим… как его… – Вера не сразу вспомнила новое слово, услышанное почти два года назад. – Копфягером[341]?
– Пластуном я был, – ответил Вшивиков. – Знаете, что это такое?
Вера утвердительно кивнула, но он все равно объяснил, с видимым удовольствием:
– Воины, которые выполняют наиболее трудные задания командования по разведке, нахождению противника и снятию его постов и застав. В японскую войну меня контузило, пришлось в отставку выйти. Был я хорунжим, под отставку дали мне сотника, то есть поручика, и отпустили на все четыре стороны с пенсией в сорок рублей… Знакомые кубанцы – я же с Кубани, а у нас принято помогать землякам – помогли устроиться в Москве штатным контролером Управления акцизными сборами. Спокойная была работа, я даже скучал немного, но долго скучать не пришлось. Интригами недоброжелателей и завистников был я повержен в прах и изгнан с этого райского места. Обвинили меня в мздоимстве, доказать ничего не смогли, но места я тем не менее лишился. Сунулся сюда, ткнулся туда, да так и прибился к газете. И потихоньку втянулся, понравилось. Мы с вами, Вера Васильевна, могли бы союз заключить, взаимовыгодный договор, так сказать…
«И этот туда же! – обреченно подумала Вера, глядя в покрытые красными прожилками глаза Вшивикова. – Не шпионское логово, а какой-то вертеп! С Владимиром, что ли, являться, чтобы в покое оставили? Взаимовыгодный договор! Еще чего!»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Я не заключаю договоров с посторонними мужчинами! Вы меня с кем-то спутали! – негромко, чтобы снова не оконфузиться, но твердо, сказала Вера и уже собралась отойти от нахала, но тот, полностью оправдывая свою нахальную репутацию, схватил ее за руку и придержал.
Правда, сразу же отпустил, стоило только Вере гневно сверкнуть глазами.
– Позвольте мне объяснить, что я имел в виду, – торопливо заговорил Вшивиков. – Вы же супруга адвоката Холодного и должны быть в курсе его дел, хотя бы отчасти. Мне не нужно каких-то парижских тайн за семью печатями! Мне бы сплетенку какую, пикантную историю, сообщение о том, что намечается громкое дело… Вот какое у меня к вам предложение. Вы мне сведения, а я вам деньги. Я знаю, что вы не нуждаетесь, но лишние деньги не помешают, верно? На булавки… Супругу, разумеется, ничего говорить не надо. Ну как вам мое предложение?
– Я подумаю, – уклонилась от прямого ответа Вера. – А сейчас, простите, но мне пора ехать домой…
Кто его знает, этого Вшивикова. Вдруг он окажется в чем-то полезным? Знает он много, бывает везде и здесь, судя по всему, чувствует себя как рыба в воде. Да и сведения ему нужны не секретные, а самые обычные, которые все и так узнают, просто Вшивиков хочет получать их из первых рук… Надо бы спросить о нем у Немысского.
Садясь в пролетку, Вера услышала, даже не столько услышала, сколько почувствовала, как что-то шуршит в правом кармане пальто. Сунув туда руку, она достала сложенную вдвое бумажку. Развернула, увидела, что там что-то написано, но в темноте прочесть не смогла и попросила извозчика остановиться возле фонаря.
Вера была уверена, что ей подложили любовную записку, но все оказалось гораздо серьезнее. «Если вы хотите узнать, кто отравил М-Б, то будьте завтра в три часа в ресторане «Прогресс» на Чистых прудах».
Письмо было написано карандашом. Подпись отсутствовала. Почерк был Вере незнаком, но таким круглым, ровным почерком, похожим на тот, что можно увидеть в прописях у подготовишек[342], пишут тогда, когда не хотят быть узнанными. Бумага была самой обычной, писчей (от целого листа небрежно оторвали половину) и ничем не пахла. Попробуй-ка, догадайся, кто написал записку.
«Какой странный способ переписки, – подумала Вера. – Но удобный. пальто у меня приметное, спутать невозможно. В гардероб постоянно заходят люди – кто портсигар в кармане пальто оставил, кто еще что-то забыл. Гардеробщик не обращает внимания на тех, кто подходит к вешалкам. Написать письмо в туалетной комнате и подложить в карман – двухминутное дело. Но почему именно мне хотят сообщить имя убийцы? И кто его хочет сообщить?»
Вера отвернула рукав на левом запястье и посмотрела на часы. Золотые часы «Лонжин» Владимир подарил ей на Пасху, и она к ним еще не привыкла – долго застегивала застежку, иногда забывала заводить. Сейчас часы шли и показывали без четверти десять.
До встречи в ресторане «Прогресс» оставалось семнадцать часов пятнадцать минут.
Семнадцать часов пятнадцать минут! Целая вечность для того, кто изводится догадками и изнывает от нетерпения!
6
«Вчера состоялась ежегодная благотворительная лотерея городских участковых попечительств о бедных. По приблизительному подсчету, выручено не менее 75 000 руб. чистого барыша. В прошлом году было выручено всего 57 000 руб. Главный выигрыш – автомобиль, стоимостью в 6500 руб., достался кассиру некоей торговой фирмы г. Лукьянчикову.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Окончательный подсчет вырученных средств будет объявлен послезавтра».
Газета «Московские вести», 9 апреля 1912 года
Владимир с утра был в превосходном расположении духа. Шутил, смеялся, радовался наступающему лету и уговаривал Веру ехать с ним в это воскресенье за город, выбирать дачу. Вера отвечала уклончиво, потому что плохо представляла себе, чем она станет заниматься за городом, где нет ни бульваров, ни иллюзионов, ни театров, даже домашней библиотеки и то не будет, потому что не станешь же увозить всю библиотеку! А читала Вера прихотливо, не то, что модно или ново, а то, что захочется. Сегодня – Флобера, завтра – Жорж Санд, послезавтра – Крестовского, а следом – Конан Дойла или Шеллера-Михайлова. Иногда тянуло к серьезному чтению, тогда Вера одалживалась у мужа каким-нибудь «Римским правом» или читала «Риторические наставления» Квинтиллиана. Могла читать не все, а только полюбившиеся или казавшиеся интересными места. Владимир, видя, что каждый день жена читает что-то новое, хмурился и говорил, что лучше вообще не читать, чем читать бессистемно, от этого в голове каша. В голове?! Тут в жизни каша, а не только в голове. И самое обидное то, что ты эту кашу не варила, она как-то сама собой сварилась, а есть приходится тебе. Муж предлагал Вере взять на дачу мать с сестрами, чтобы было веселее, но боже сохрани от такого веселья. Мать, никогда не бывшая особенно веселой, после смерти бабушки впала в меланхолию окончательно и бесповоротно. Так, что общаться с ней стало невозможно, – вздохи, обиды и нескончаемые слезы. А как не общаться? Родная мать все же. Раз в неделю непременно надо навестить, иначе обидится. Визиты в Малый Кисловский переулок к своим превратились в нудную повинность. Сестры? У сестер – война Алой и Белой Роз. Наденьке в этом году будет шестнадцать, а Сонечке в феврале исполнилось девять. Не семь лет разницы между ними, а целая пропасть. Одна уже взрослая, но еще не пережившая свои детские мечты с идеалами, и от того очень нервная, а другая – сущий ребенок, но уже возомнила себя взрослой и ежеминутно пытается доказывать это окружающим. При Владимире сестры ведут себя чинно и смирно, но этого смирения больше, чем на час в неделю, не хватит…
