— Мне гораздо лучше.
Темнота, которая кажется еще глубже на границе света, меняет его облик. Доктор Селф никогда не видела Бентона таким, и теперь у нее появляется новый повод позлорадствовать.
— Интересно, что бы сказал сейчас доктор Марони. А что сказала бы Кей? Как рассвет на берегу. Юная девушка замечает молодого мужчину, и… Что потом? Он тоже замечает ее. Они сидят на песке, гуляют, веселятся и делают все, что им только заблагорассудится, пока не поднимается солнце. Они не обращают внимания, что промокли насквозь, что одежда липнет к телу. Куда уходит магия, Бентон? Старость — это когда всего мало, когда знаешь, что уже никогда не ощутишь волшебство. Я знаю, что такое смерть, и вы тоже это знаете. Садитесь, Бентон. Я рада, что вы пришли поболтать перед моим отъездом.
— Я разговаривал с вашей матерью, — говорит он. — Снова.
— Должно быть, она вам нравится.
— Она рассказала мне кое-что интересное. Кое-что, заставившее меня пересмотреть сказанное вам ранее, доктор Селф.
— Всегда готова принять извинение. Тем более от вас — это редкое удовольствие.
— Вы были правы в отношении доктора Марони. Насчет секса с ним.
— Я не говорила, что у нас был секс. — Внутри у нее холодеет. — Когда и где это могло бы случиться? В моей комнатушке с видом? Мне дали что-то, я была без сознания и не могла заниматься сексом. Разве что против воли. Он умышленно дал мне что-то…
— Речь не об этом.
— Пока я лежала без сознания, он распахнул халат и трогал меня. Сказал, что ему нравится мое тело.
— Потому что он помнил его.
— Кто сказал, что я занималась с ним сексом? Та сучка? Откуда ей знать, что произошло, когда я попала сюда? Это вы проболтались, что я здесь. Я подам на вас в суд! Я только говорила, что он не сдержался, не устоял, а потом сбежал в Италию. Я никогда не утверждала, что у нас был секс. Никогда этого вам не говорила. Он опоил меня чем-то, а потом воспользовался…
Ее это возбуждает. Теперь, как и тогда. Тогда она пожурила его, но не остановила. Только сказала: «Вы так энергично меня осматриваете. Это что, необходимо?» Он ответил: «Да, необходимо. Мне важно все знать». И она сказала: «Знать, что вам не принадлежит». И он, продолжая ее ощупывать, объяснил: «Вы как будто возвращаетесь в некое особенное место, где не были несколько лет. Вы возвращаетесь и хотите понять, что тут изменилось, а что осталось прежним, и можете ли вы снова здесь жить». «Можете?» — спросила она. «Нет», — ответил он и сбежал. Это и было хуже всего, потому что он и раньше так поступал.
— Речь о том, что случилось очень давно, — говорит Бентон.
Тихо плещется вода.
Вокруг вода и ночь. Уилл Рэмбо плывет с острова Салливан, где оставил «кадиллак» в укромном уголке неподалеку от того места, где позаимствовал лодку. Лодку он брал и раньше. Когда нужно, Уилл пользуется подвесным мотором. Когда хочет тишины, берет в руки весло.
Плещется вода. В темноте…
В Гротта-Бьянка, куда он отвел первую. Фрагменты воспоминаний складываются в глубокой пещере, в его мозгу, среди слезников известняка и мха в тех местах, куда проникают солнечные лучи. Он повел ее за Геркулесову колонну, в каменные подземные коридоры с призмами минералов и постоянным звуком капающей воды.
В тот день они были совсем одни, за исключением одного раза, когда мимо прошла группа восторженных школьников в курточках.
— От летучих мышей и то шуму меньше, — проворчал он тогда, и она рассмеялась.
Рассмеялась, сказала, что с ним весело, схватила за руку и прижалась к нему, и он ощутил тепло ее мягкого тела. В тишине лишь звонко падали срывающиеся с потолка капли. Он провел ее через Змеиный туннель под каменными канделябрами. Мимо просвечивающих каменных занавесей — в Коридор пустыни.
— Если ты оставишь меня здесь, я никогда не найду выхода, — сказала она.
— Зачем же мне тебя оставлять? Я твой проводник. В пустыне, если не знаешь дороги, без проводника не выжить.
И самум поднялся крутой стеной, и он стал тереть глаза, пытаясь не видеть у себя в голове тот день.
— А откуда ты знаешь дорогу? Наверное, часто здесь бываешь? — спросила она, и он вырвался из самума и вернулся в пещеру, и она была такая красивая, бледная, хрупкая, словно вытесанная из кварца, но печальная, потому что любовник променял ее на другую женщину. — Три километра в глубь земли, бесконечный лабиринт из мокрого камня. Как, должно быть, ужасно заблудиться здесь! Интересно, случалось ли такое с кем-нибудь? Когда выключат свет, здесь будет темно, хоть глаз коли, и холодно, как в погребе.
Он не видел даже собственной вытянутой руки, а потом все стало ярко-красным, и их так чистило песком, что казалось, на спине кожи не останется.
— Уилл! Господи… Уилл, помоги мне! — Крики Роджера становятся криками школьников в коридоре, и рев бури стихает.
Звенит капель… гулкие шаги по мокрому полу…
— Почему ты все время трешь глаза? — спросила она.
— Я мог бы сориентироваться даже ночью. Я хорошо вижу в темноте и часто приходил сюда еще ребенком. Буду твоим проводником. — Он был мягок с ней, вежлив и добр, потому что понимал — утрата ее тяжела, бремя непосильно. — Посмотри, камень как будто светится изнутри. Камни плоские и твердые, как мышцы и сухожилия, а кристаллы словно желтоватые кости. А за этим узким коридором — Миланский купол, серый, сырой, холодный, как ткани и сосуды старого тела.
— У меня в туфлях хлюпает и брюки намокли. Из-за тебя одежду испортила.
Ее жалобы раздражали его. Он показал ей пруд, на дне которого поблескивали позеленевшие монетки, и она тут же бросила свою, и та звякнула о камень и опустилась на дно.
— Загадывай хоть все свои желания, они все равно не сбудутся, — сказал он, — а если сбудутся, тебе же хуже.
— Что ты такое говоришь? — возмутилась она. — Какой ужас! Что может быть плохого, если мое желание сбудется? И ты ведь не знаешь, какое оно. Может, я хочу заниматься с тобой любовью? Или ты плохой любовник?
Он не ответил, но разозлился, потому что если бы они занялись любовью, она увидела бы его босые ноги. Последний раз он занимался любовью в Ираке с девочкой лет двенадцати, которая кричала, визжала, плакала и била его в грудь кулачками. Потом она перестала бить и кричать и уснула, и он ничего не почувствовал, потому что впереди у нее не было ничего, только бесконечное уничтожение ее страны и бесконечные смерти. Лицо ее бледнеет и уходит из памяти под непрекращающуюся капель. Он держит в руке пистолет, и Роджер кричит, потому что боль невыносима.
В Купольной пещере камни были круглые, как черепа, и вода все капала, капала, капала, словно шел дождь, а потом появились сосульки, отростки и что-то похожее на каменный туман, и все это мерцало, как люстра. Он велел ей ни к чему не притрагиваться.
— Дотронешься, и они почернеют, как будто покроются сажей, — предупредил он.
— В моей жизни все так же. К чему ни прикоснусь, все превращается в дерьмо.
— Ты еще скажешь мне спасибо.
— За что?
В коридоре Возвращения было тепло и сыро, и вода сбегала по стенам, как кровь. Он поднял пистолет и уже был в шаге от того, чтобы покончить со всем. Роджер поблагодарил бы его, если бы был жив.
Простая благодарность, и необходимость делать это снова отпала бы совсем. Люди неблагодарны и забирают все значимое, все важное. А потом приходит момент, когда тебе уже все равно.
Полосатый красно-белый маяк, построенный вскоре после войны, стоит в трех сотнях футов от берега, и огней на нем уже нет. Плечи горят от гребли, ягодицы — от жесткой фибергласовой скамьи. Работа тяжелая, а пользоваться двигателем вблизи от своего убежища он не хочет. Мотор слишком шумный, а ему шум не нужен, даже если никто и не услышит. Здесь никто не живет. Ночью сюда никто не приходит — только днем и только в хорошую погоду. Никто не знает, что это место — его. Любовь маяка и ведерко песка. Сколько детишек владело этим островом? Перчатка и мяч. Пикник. Лагерь. Все ушло. Умерло. Забытой дорогой к другому берегу.
За водой — огни Маунт-Плезант, огни Джеймс-Айленд и Чарльстона. На юго-западе — Фолли-Бич. Завтра будет тепло и облачно, и к вечеру вода уйдет. Он вытаскивает лодку на берег, и под днищем хрустят устричные раковины.
ГЛАВА 15
Раннее утро. Фотолаборатория. Среда.
Скарпетта раскладывает все, что ей может понадобиться. На этот раз наука проста. Из шкафчиков и ящиков она достает керамические чашечки, бумагу, пенопластовые стаканчики, бумажные полотенца, стерильные тампоны, конверты, пластилин, дистиллированную воду, бутылочку ган-блю (раствор диоксида селена, придающий металлическим поверхностям темно-синий или черный цвет), пузырек тетроксида рутения, тюбик суперклея и маленький алюминиевый испаритель. Подсоединяет к цифровой камере макросъемочные линзы и дистанционный спуск затвора и накрывает плотной оберточной бумагой.
