— Да ты что, какие подарки?!
— А не знаю. Какие найдем.
Как-то очень быстро с нами оказался Крыса, оброненный нашей компанией еще по дороге из детства. Я уж, признаться, его похоронил. Но потом услышал, что он снова в затоне, работает экспедитором ОРСа.
Теперь это был уже, конечно, не Крыса, а Виталий Викторович Мальвин, серый, маленький, неприметный и чуткий, как тень. Вместо кисти левой руки у него был протез, который я сперва не заметил, лишь обратил внимание, что рука висит деревянно.
Мальвин молча пожал мне руку.
Через десять минут он сорвал пломбу с какого-то склада, отомкнул черный висячий замок. Склад был невелик. Скорее, это была выгороженная часть большого склада с одним забранным решеткой окном. В дальнем торце — широкие полки со стоящими на них пятилитровыми банками болгарских помидоров, венгерских огурчиков, чего-то такого черносмородинного и брусничного. А по стене — ящики, коробки, четыре громадных магазинных холодильника. Под окном — застланный клеенкой стол с накладными, над столом — отрывной календарь и вырезанная из журнала «Огонек» картина с изображением осеннего леса. Мальвин молча, один за другим, раскрыл холодильники, демонстрируя ветчину, сливочное масло, поленья твердокопченой колбасы, золотистых копченых рыб. Потом откинул брезент с ящиков, показал, что из гнезд торчат бутылки армянского коньяка, шампанского. Я догадался, что это склад дефицита.
— Во! Понял? — сказал Слава. — Все есть. Да не для всех. — Он сел за стол и вопросительно посмотрел на меня. Я вопросительно посмотрел на Мальвина. Тот показал глазами на ящики, полки и холодильники: дескать, пожалуйста, берите, берите. — «Последний нонешний дене-е-о-чек гуляю с вами я, друзья!» — тихонечко пропел Слава, потирая руки и горделиво-весело взглядывая то на Мальвина, то на меня. Мальвин цепко в него всмотрелся, как бы силясь проникнуть в самую его душу, опустил глаза, ничего не сказал.
Я вынул из ящика бутылку коньяка, поставил перед Славой на стол. Помедлил выудил из бумажника десятку и дал Мальвину. Тот молча положил десятку в коробку из-под печенья и вернул ее, где была, на полочку рядом с календарем.
— А сколько он стоит? — кивнув на коньяк, спросил я запоздало.
— Пятнадцать рублей, — бесцветно сказал Мальвин.
Я протянул ему еще пять рублей. И Мальвин всё с тем же выражением внимательности положил пятерку в коробку.
— Народ-то как на это дело смотрит? — Я показал глазами на холодильники.
— Так это для народа и есть. — Мальвин сделал чуть заметную паузу, словно обозначил улыбку. — Для тех, кто любит «Мираж».
— Ага, — сдирая пробку, подтвердил Слава. — Курулин любит тех, кто любит «Мираж», и заставляет любить их начальника ОРСа. — Он поднял голову и показал на Мальвина. — Начальник ОРСа! Товарищ Мальвин! Виталий Викторович! Тоже... — со значением сказал Слава. — Все был на подхвате, в агентах. И вдруг всплыл!
— Г... всплывает, — сказал Мальвин.
Он был одет в дешевенький серый костюм и серую рубашку под галстук, который выглядел так, словно Мальвин повязал его несколько лет назад. Серые плоские и аккуратно подстриженные волосы были гладко разведены на пробор. Но главное в нем — это было как бы его отсутствие. Он самим своим стертым обликом, самой своей бесшумной повадкой как бы предлагал считать его отсутствующим, не останавливать на нем внимания. У него было круто сужающееся к подбородку личико с мелкими правильными чертами и внимательными, как у выскочившего из норки зверька, глазами.
— Во дьявол! — сказал Слава.
Мальвин отобрал у него бутылку, зажал коленями и ловко, одной рукой, открыл пробку.
— Ну, — разлив, сказал Слава, — давай! Чего ж ты телеграмму хотя бы не дал, а? Мы б тебя, как положено, встретили. Правда, Мальвин? Могли бы даже с оркестром. А чего?
— Это в наших силах, — сказал Мальвин.
Слава налил по второму разу, оставив пустым стакан Мальвина.
— У него язва, — сказал он мне. — Манную кашу жрет. Верно, Мальвин? А ему колбасу доверили. Че, Мальвин?.. Зачем это тебе?
— Мне это ни к чему, — сказал Мальвин, внимательно глядя на Славу.
— Давай, — сказал мне Слава. — Со свиданьицем. «Последний нонешний дене-о-очек гуляю с вами я, друзья!» — Схватил пряник из коробки, зажевал и, встретив взгляд Мальвина, пошарил в карманах, но ничего не нашел. — Дай ему пятнадцать копеек, — сказал он мне.
Я дал Мальвину двадцать копеек, и тот положил монету в коробку из-под печенья.
— Во жмот! — хохотнул Слава.
— Я не ворую, — сказал Мальвин.
— Ты ему верь, — сказал мне Слава.
— Я ему верю.
Худой маленький Мальвин выжидающе смотрел на нас. Его левая, затянутая черной кожей рука мертво лежала на колене.
— И все равно с утра до вечера только и делаю, что боюсь — посадят.
— Чего так?
— В прошлом — одни судимости, — сказал Мальвин. — Чуть что... — Он посмотрел на меня вопрошающе и показал глазами на ящики. — Хотя бы за этот дефицит.
Разговор подбирался к Курулину. Я спросил, за что они, эти «одни судимости».
— Вы правильно написали в своей книге, Алексей Владимирович, — подождав, не добавлю ли еще чего, сказал Мальвин. —«А по весне опять объявился Крыса, — процитировал он ровным вежливым голосом. — Сбежал из Донбасса, куда направлен был после окончания ремесленного училища на восстановление взорванных и затопленных фашистами шахт. Но то ли в выжженных солнцем степях затосковал он по родным березовым гривам, то ли шахта оказалась не по плечу малосильному хлипкому Крысе, только, внезапно появившись в затоне, стал он скрываться в сарае, которых было целое скопище за истоптанным двором «большого дома». — Мальвин задумался, чуть наморщив лобик. — Впрочем, что значит — скрывался? С наступлением темноты он появлялся на людях, всем своим поведением показывая, что он вне закона, что он беглый. Не отвечал на вопросы, лишь ухмылялся или ронял непонятную и многозначительную реплику. Одетый в какую-то бесцветную рванину, с острой крысиной мордочкой, с блестящими черными бусинками глаз, — от него так и пахло тюрьмой...»— Мальвин смолк и вопросительно посмотрел на меня.
— Ты что? — заорал на Мальвина Грошев. — Ну и что? Чего тут такого? А обо мне он лучше, что ли? Может, так и надо. Верно, Леша?
Я достал платок и вытер взмокший лоб. Душно мне вдруг показалось в этом складе и тесно, как в мышеловке.
— Сил и в самом деле было мало, — негромко сказал Мальвин. — Пять лопат брошу и лягу. Дурак был, — сказал он. —Да и всего-то мне было пятнадцать лет. Вот и убежал. Поймали — и в колонию. И оттуда убежал. Поймали — и в лагерь. Вот и вся моя жизнь. — Он подождал, не скажу ли чего. — Все правильно: тюрьмой пахнет.
— Мальвин! — Багровое, словно бы облупленное лицо Грошева яростно придвинулось к серому личику начальника ОРСа. — Было или не было? — грозно спросил он. И повернулся ко мне. — Правильно я ставлю вопрос?.. Во! Молчит! — взглянув на Мальвина, сообщил он мне. — Значит, я попал в точку! — Он снова повернулся к Мальвину. — Почему молчишь, Мальвин? Как бы ты хотел, чтобы о тебе написали? А ну-ка скажи! — Он повернулся ко мне. — Молчит! — Он торжественно встал и пожал мне руку. — Спасибо, Алексей Владимирович. — Сел и крикнул Мальвину, как глухому: — Ты понял, Мальвин, за что?
— Понял, — сказал Мальвин.
— А я пить решил бросить, — небрежной скороговоркой объявил Грошев.
Мальвин внимательно на него взглянул.
— Зачем?
— Не понимает! — изумился Слава. — Ну что за человек? — Он повернулся к Мальвину. — Ты что за человек, Мальвин? — Грозно подождал, выхватил из ящика бутылку и с грохотом поставил на стол. Яростно подождал реакции Мальвина, не дождался и обычным голосом спросил меня: — Можно?
Я кивнул и бросил на стол пятнадцать рублей, которые Мальвин опять убрал в коробку.
— Вот на него посмотрел, — показал на меня Грошев, — и решил! Понял?
— Понял, — сказал Мальвин.
— Чего ты понял?! — рассвирепел Грошев. — Жить надо по-человечески, ясно? Пора уже!.. Утром кофию попил и вышел чистенький, в красивой шляпе — вот так! Почему я не имею права так жить?! — Он повернулся ко мне. — Вот у меня какая программа, Леша. Одобряешь?.. Я же все умею, Лешенька. В одно касание! У меня по шести специальностям — высший рабочий разряд. Много таких, как я? Да, может, сотня на всю страну! А за границей и вообще таких универсалов нет. Там человек один рабочий прием освоит — и давит, вышибает деньгу!
— Вы к Курулину приехали? — спросил меня Мальвин.
— Ну... Можно сказать и так.
Мальвин кивнул:
— Серьезный мужчина! — Он помедлил. — Настоящего начальника ОРСа снял, меня поставил. Зачем?.. Может, он меня подставил, чтобы... я чужие грехи...
— Ну уж ты, Мальвин! — возмутился Слава. — Ты о Курулине так не имеешь права и думать!
— Вы не могли бы, Алексей Владимирович, узнать? — вскидывая и опуская глаза, спросил Мальвин.
— Что?
Уй, Мальвин! — ужаснулся Слава.
Мальвин длительно помолчал, затем поднял стакан.
