– У нас проблема, – перебил Герц. – Точнее, не у нас. У Михаила Евграфовича.
Доктор кивнул.
«Типичный «друг», – подумал Савелий. – Слово «проблема» его не пугает. Невозмутим, корректен, улыбчив. Большая внутренняя сила. Где были раньше мои глаза?»
– У Михаила Евграфовича, – медленно повторил доктор. – Ах, Миша. Да. И что за проблема у Михаила Евграфовича?
– Он исчез.
– Вот как. – Лицо доктора Смирнова сделалось печальным, и сетка морщин на лбу изменила свой рисунок.
– Помогите нам, – попросил Савелий. – Пожалуйста.
– Помочь? – Доктор удивился. – Но как?
– Мы хотим найти его.
Смирнов поудобнее устроился на табурете и доброжелательно спросил:
– А почему вы уверены, что его надо искать?
– Мы ни в чем не уверены, – встрял Годунов. – Мы вообще не знаем, что делать.
«А ты, дорогой «друг», наверняка все знаешь», – подумал Герц.
Доктор вздохнул:
– Уважаемые господа, а вам не приходило в голову, что Миша – очень старый человек – мог уехать, куда-нибудь подальше, чтобы просто… как бы вам объяснить… спокойно помереть?
– Приходило, – мгновенно ответил Годунов. – Причем именно это слово. Не умереть, а «помереть». Так говорят люди, давно готовые к естественной смерти. Прошу прощения за прямоту…
– Стоп. – Герц переводил взгляд с Годунова на доктора. – Что значит уехать и спокойно помереть? Куда уехать?
– Ото всех, – пояснил Смирнов.
Савелий не понял.
– Во-первых, – сказал он, – Михаил Евграфович не собирался умирать. А тем более помирать…
– Откуда вы знаете?
– Он всегда был бодрым дядькой. Шутил и строил планы…
Доктор Смирнов скупо усмехнулся.
– …а во-вторых, – с нажимом продолжил Савелий, – кто же не давал ему спокойно помереть в комфортабельной квартире на девяностом уровне?!
– Она и не давала, – развязно ответил Годунов. – Комфортабельная квартира. На девяностом уровне.
– Ваш друг, – обратился доктор к Савелию, – хорошо все понимает.
Герц вспомнил портрет из секретного альбома и разозлился.
– У меня, уважаемый доктор, есть другая версия. Гораздо менее романтическая. Я подозреваю, что к исчезновению старика причастны люди, известные как «друзья».
На лице Смирнова не дрогнул ни один мускул.
– Старик, – продолжал Савелий, – богат, одинок и практически беспомощен. Идеальная жертва для похищения.
Доктор опустил глаза и поинтересовался:
– Вы знаете, кто его сын?
– Теперь знаю, – с вызовом ответил Герц и налил себе воды.
Смирнов печально понаблюдал за тем, как полный бокал превращается в пустой, и произнес:
– Ни один похититель не станет связываться со службой безопасности «Двоюродного брата».
– Вам виднее.
Доктор оставался невозмутим.
Савелий расправил плечи, решился и вкрадчиво попросил:
– Расскажите нам про «друзей», доктор. Вы старый товарищ Пушкова-Рыльцева. Вам известно, что он собирался уехать ото всех, чтобы, как вы выразились, «тихо помереть». Такие вещи говорят только самым близким! Мне кажется, у вас и старика были и есть общие «друзья». Расскажите о них.
Гари Годунов выдвинул челюсть: дал понять, что присоединяется к просьбе. Однако доктор, недоуменно поднявший было брови, теперь улыбался.
– Молодые люди, это глупо. Неужели вы решили, что я имею отношение к мафии?
– Мы ничего не утверждаем, – деревянным голосом произнес Савелий. – И мы не молодые люди. У нас есть веские основания для подозрений.
– Переубедите нас, – небрежно предложил Годунов.
Доктор улыбнулся еще шире:
– Но чего ради? Вы что, работаете в полиции нравов?
– Ха, – выдохнул Годунов. – Это не разговор. Савелий – журналист, я – литератор, мы известные люди, у нас репутация. Наше слово кое-что весит. К тому же вы читали мою книгу… Обещаю, все останется между нами. Мы хотим знать, можно ли вам верить. Хотим понять, почему пропадают люди. А вы ведете себя как человек, который знает многое, если не все, и помалкивает…
– Молодые люди, – медленно повторил доктор, – помалкивать – это тоже позиция. Кстати, не самая плохая. Особенно в наше время. – Он встал. – Пойдемте со мной. Я покажу вам свою мафию. Своих «друзей» и «подруг». То, что вы увидите, вас шокирует. Но вы заговорили о доверии… И у вас, я вижу, благородные намерения. Лучший способ установить доверие – позволить вам узнать то, что знаю я. Не так ли?
Смирнов перестал улыбаться, повернулся и прошел в соседнюю комнату. Она оказалась сплошь заставлена шкафами и стеллажами, где были во много рядов выстроены огромные фляги с питьевой водой. Савелий уловил сильный странный запах.
– Лаванда, – мгновенно опознал Годунов.
– Здесь мы храним постельное белье, – негромко пояснил доктор. – И разумеется, воду. Мы расходуем воду в огромном количестве.
Он нажал кнопку. Один из шкафов сдвинулся в сторону, открывая массивную стальную дверь.
– Прошу за мной. Соблюдайте тишину и ничего не трогайте.
Они вошли в коридор. Сделали несколько шагов по толстому белому ковру. За огромным, от пола до потолка, стеклом увидели обширную светлую комнату. Вдоль стен стояли в ряд десятки маленьких детских кроватей. Смирнов посмотрел на спутников, поднес к губам палец. Часть стеклянной перегородки скользнула в сторону.
Герц шагнул.
Здесь был свежайший прохладный воздух, как в сосновом лесу, а влажность явно приближалась к ста процентам.
В ближайшей к себе кровати Савелий увидел ребенка. Мальчика. Голого, лежащего на боку. Ребенок спал.
Он был обыкновенный, пухлый. Может быть, годовалый. Или даже младше. Пальчики на одной руке слегка шевелились.
Он сопел и иногда шевелил бровями – ему что-то снилось.
Его кожа имела оливково-бронзовый оттенок.
Стебли за окном изменили положение, приоткрылся просвет, ударило предзимнее солнце, густо-желтое, – в его лучах младенец стал просто зеленым.
Он был зеленый, как сосновая хвоя. Как березовый лист.
Савелий наклонился, чтобы рассмотреть внимательнее, и ему показалось, что зрение обманывает его, а когда он понял, что не ошибся, – пол стал плавно уходить из-под ног. Чьи-то руки удержали его, подхватили за плечи, за поясницу.
Очнулся он в коридоре, сидящим на кушетке. Мрачный Годунов совал ему в зубы стакан с водой. Вода лилась по подбородку и дальше вниз, на грудь, на рубаху. Голос доктора доносился, словно сквозь вату.
– Мы называем их «зеленые дети». Сейчас тут у нас тридцать малышей. Самому старшему – четырнадцать месяцев. Это очень необычные дети. Мы знаем о них очень мало. Говоря простым языком, они наполовину – люди, наполовину – растения.
Годунов увидел, что Савелий уже владеет собой, немедленно вручил ему полупустой стакан и выпрямился:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
