"Мясорубка" же среди стрелков постепенно заканчивалась. Множество попаданий не возымели эффекта. Пол отсека, рядом с кораблем "киборгов", был устлан кашей из отрезанных конечностей и тел. Но это возымело и противоположный эффект. Зеленая вспышка и один воин падает, полностью лишившийся своих ног. Второй же успевает отпрыгнуть. Но стоило ему снова попытаться атаковать, как прозвучал еще один выстрел. Внезапно подросшая скорострельность орудия объяснялась просто — стоило только взглянуть на алый дымящийся ствол и вырванный стандартный орудийный охладитель, валяющийся у ног стрелка.
Следующая же атака воина вызвала недоумение. Он просто побежал, видимо на пределе своей скорости, на стрелка. Зеленая вспышка осветила отсек, но ее остановил внезапно вскочивший однорукий воин. То, что от него осталось, падающее на пол, и телом то не назовешь. Но это дало время и поглотило заряд плазмы, и последний из этих черных солдат приблизился достаточно, чтобы одним рывком всадить оба своих ножа в центр живота стрелка. Тот же, в свою очередь, успел выстрелить. Из‑за близости к орудию конус повреждения не разошелся слишком широко и зона повреждения оказалось не такой широкой, всего лишь вся грудная клетка воина. Еще "живого". Резкий рывок и оба ножа расходятся в разные стороны, отделяя торс от ног стрелка и оба тела валяться на залитый кровью пол отсека.
— Сержант, приборы не регистрируют признаков жизни рядом с кораблем нарушителей, только внутри челнока.
— Хорошо, сейчас отправлю генералу и князю боевой журнал. Так, взять в оцепление челнок и выходы из дока, любые. Остальные — все же визуально проверяем фрегат, а потом так же берем в оцепление. Если увижу, что кто‑то что‑то там руками трогает — эти руки ему же и оторву. Проверили и взяли в оцепление. Ясно?
— Так точно, сэр. Сэр?! — выкрикнул уже в спину, внезапно сорвавшемуся с места сержанту.
Тот же в свою очередь бежал к месту недавнего побоища. Там, на полу перед фрегатом, шевелилось тело одного из тройки незнакомцев, фактически только своими силами подавивших атаку на базу. Фигура без ног тщетно пыталась подняться. Но вскоре ей все же удалось принять сидячее положение.
— Нет живых, криворукие идиоты, уже не могут как надо использовать двухкнопочный сканер. Старые добрые глаза не удосужились использовать — пробурчал сержант, приближаясь к тяжелораненому. — Эй, парень, ты как? Не знаю, кто ты, но мы многим тебе обязаны. Не переживай мы позаботимся о тебе и твоих людях в челноке. Что ты… ЭЙ?!
По ходу приближения сержанта, воин сначала неуклюже повернулся к нему, попытался было совершить какие‑то действия, но добился лишь того, что начал снова заваливаться. А потом вовсе замер, внимательно рассматривая что‑то только ему ведомое на сержанте. Когда же тот упомянул о защите людей из челнока, то случилось то, чего сержант уж точно ожидать не мог. Неизвестный воин в таком же неидентифицируемом скафе спокойно положил свои руки — клинки себе на шею. Резкий рывок обеих рук и голова медленно падает с плеч.
За плечами сержанта был немалый боевой опыт. Ни единожды были ситуации, когда враги добровольно лишали себя жизни, чтобы сохранить военные тайны. Глотали яд многочисленные шпионы, пускали себе заряд лазера в висок военные разных мастей и при разных ситуациях. Но чтоб вот ТАК. Собственноручно отрубить себе голову…
— Внимание, усилить оцепление челнока. Мне страшно представить, что там могут так охранять.
— Вам и не нужно это представлять — раздался за спиной спокойный голос.
Сержант обернулся. На него смотрел пожилой альв с уставшим лицом. И одет он был в форму гвардии князя. И за спиной у него все больше и больше собиралось таких же гвардейцев.
— По приказу князя, разумными, совершившими экстренную посадку на челноке, будет заниматься гвардия. Отдыхайте, сержант, вы и ваши солдаты как никто заслужили отдых сегодня. Эй, тащите сюда резак.
— Вы собираетесь вскрывать челнок? — спросил и на миллиметр, не сдвинувшийся сержант.
Гвардеец окинул его тяжелым взглядом. Потом отошел и долго с кем‑то говорил. Потом вернулся уже не настолько хмурым, даже немного повеселевшим.
— Люди говорят "любопытство сгубило кошку", сержант. Уж не знаю, относитесь к этому как к поощрению, или наказанию за любопытство, но вам дано разрешение оказывать гвардии помощь… добровольную. Так что еще не поздно сходить с людьми в медкорпус, а потом хорошенько оттянуться в баре, поминая погибших.
— Я и мои люди привыкли доводить дела до конца. И я держу обещания, данные тем, с кем дрался плечом к плечу… и кому должен ни одну жизнь — кивнул сержант на лежащее у ног обезглавленное тело.
— Нет, нет — довольно эмоционально замахал руками гвардеец — вы не правильно поняли ситуацию, мы тут не для захвата челнока, мы тут для его защиты и оказания помощи.
— Вот и окажем ее вместе. Зачем резак? — на тяжелый вздох гвардейца сержант даже глазом не моргнул.
— Искином станции был проведен анализ металлоконструкций челнока. Основной его выход был сильно поврежден при посадке. Аварийный же частично перекрыт самим челноком, частично деформирован. Покинуть челнок обычными способами невозможно.
— Ну а они что, через стены прошли?
— Есть возможность пройти через техническую емкость, где находятся двигатели челнока, но там такое излучение идет от двигателя, что живые и до выхода то вряд ли успеют дойти своими ногами.
— Но эти же дошли.
— Видимо особенности их доспехов. Это не отменяет факта необходимости физического вскрытия выходов.
Но спор их был прерван глухим звуком падения тяжелых металлических створок, закрывающих выход из челнока. Оба альва тут же направились в ту сторону.
Тем временем ближайший к люку гвардеец сунулся было во внутрь, со сканером в одной руке и лазером в другой. Но тут же замер. Кого он там увидел и о чем заговорил, было не слышно и не видно, но вскоре тот опустил оружие и глубоко поклонился. Слишком глубоко даже для его непосредственного командования. А потом и вовсе прокричал что‑то непонятно. Шедший быстрым шагом с сержантом, видимо старший, гвардеец, после этого крика сорвался со всех ног и буквально телепортировался к выходу из челнока. Но оказавшись у входа и глянув внутрь, замер и так же глубоко поклонился, а потом развернулся спиной и достал оружие. Стоящие вокруг гвардейцы со всех ног бросились к нему и расположившись за ним, так же достали лазеры, образовав оцепление у входа.
А потом из челнока вышел альв. В такой же гвардейской форме, только была она, хоть и чистой, но какой‑то старой, выцветшей. А за ним еще и еще, пока не образовалась вторая линия оцепления у челнока.
Сейчас гвардейцы пользовались своими полномочиями по полной. Фактически, такое их построение означало, что они готовы открыть огонь по каждому, при малейшем намеке на угрозу. В их защиту можно сказать, что даже на памяти видавшего виды сержанта, так себя они вели, на его памяти, первый раз. А потом все резко стало понятно. Стало понятно, и при этом усложнилось в бесчисленное количество раз:
— Великие духи, спасибо вам. Все‑таки жива — выдавил из себя сержант, глядя, как в плотной коробке из гвардейцев двигается считавшаяся давно умершей дочь их князя. Та, что сможет вернуть огонь в сердце и покой в душу их князя — альва, до ее "смерти" считавшегося одним из лучших командующих альвийских ВКС.
Один ни чем не примечательный день на станции выдался для княжеских гвардейцев, возможно, одним из ответственейших и наисложнейших в их карьере. Операция по сопровождению и охране дочери самого князя с каждым пройденным отсеком приобретала все большую и большую сложность. Направлялись они прямиком к князю, как им сообщили, бригада докторов будет ждать их все там же. Часть врачей останется в покоях князя с дочерью, часть же уже все подготовила для осмотра и оказания, в случае необходимости, помощи выжившим гвардейцам, в отведенном для их нужд целом крыле. Поэтому маршрут гвардейцев был незамысловат — довести дочь к родителю, да довести так, чтоб ни волосок…
Но путешествие превратилось в настоящий персональный ад для охраны. Со всех отсеков, даже с отдаленных секторов и крыльев станции стекались альвы. Они приходили, чтобы выразить свое почтение Айле. Слишком свежи еще были те воспоминания, когда большинство из них было передислоцировано, читай сослано, в эту колонию, и какую поддержку тогда оказала эта молоденькая девчушка вновь прибывшим.
Множество жителей представляло из себя винегрет из обычных альвов и благородных, из военных и гражданских. Сложно было найти какой либо из альвийских благородных домов, не воспользовавшихся возможностью отослать "за горизонт" неугодных дому "родственничков". Встречались и кровники. Не один и не два раза колония была на грани гражданской войны местного масштаба. Странно, но князь не вмешивался. Чего не скажешь о Айле. Поговаривали, что он не вмешивается специально, считает это частью ее обучения. Но как бы то ни было, эта молодая альвийка постоянно оказывалась меж двух огней очередного спора, иногда даже кровопролитного. И находила слова. Отыскивала точки взаимного соприкосновения, возможности забыть старые обиды, возможности загладить непонимание. И народ это ценил. Народ помнил. И если князя уважали как хорошего правителя, то его дочь любили всей душой за то тепло, что она несла в своей душе. Поэтому никто не усомнился в необходимости ее участия в посольской миссии к людям фронтира.
