Но однажды коротковолновые позывные пробились, и сигнал Турстейна был принят случайным радиолюбителем в Лос-Анжелосе, который настраивал свой аппарат, чтобы связаться с другим радиолюбителем в Швеции. Как истинный радиолюбитель, он первым делом спросил, какой системы наш аппарат, и, получив исчерпывающий ответ, спросил, кто такой Турстейн и где он живет. Когда же он узнал, что Турстейн живет в бамбуковой хижине на плоту, путешествуя по Тихому океану, что-то странно заклокотало в аппарате, после чего Турстейн поспешил добавить другие подробности. Как только радиолюбитель немного пришел в себя, он рассказал, что его зовут Гал, а его жену - Анна, она родилась в Швеции. Он обещал сообщить нашим семьям, что мы живы и здоровы.
В тот вечер нам было странно сознавать, что совершенно чужой нам человек, по имени Гал, киномеханик, живущий далеко, в кипучем Лос-Анжелосе, был единственным человеком в мире, который, кроме нас самих, знал, где мы находимся и что у нас все в порядке. С той самой ночи Гал, иначе Гарольд Кемпель, со своим другом Франком Куэвасом сидели каждую ночь по очереди у своего радиоаппарата и ждали сигнала с плота. Вскоре с их помощью Герман принял телеграмму начальника американского бюро прогнозов погоды, который благодарил за два ежедневных кодированных сообщения. Бюро получало из этого района мало сообщений и не имело о нем никаких метеорологических сведении. В дальнейшем Кнут и Турстейн почти каждую ночь связывались с разными радиолюбителями, и они пересылали наши приветствия в Норвегию через радиолюбителя Эгиля Берга в Нотоддене.
Не прошло и нескольких дней пребывания в океане, как в радиоуголке скопилось слишком много соленой воды и радиостанция заглохла. Радисты день и ночь работали отвертками и паяльниками. А все радиолюбители решили, что плот поглощен океаном. Но однажды ночью сигналы "LI2B" были вновь посланы в эфир, и несколько сотен радиолюбителей в Америке одновременно бросились отвечать, так что у нас в радиоуголке загудело, как в осином гнезде.
Между прочим, когда мы входили во владения радистов, нам всегда казалось, что мы садимся на осиное гнездо. Дело в том, что морская вода проникла во все уголки плота, и хотя около места радиста и лежал резиновый коврик, часто случалось, что нас било током и в пальцы и в спину, когда мы дотрагивались до ключа Морзе. И если кто-нибудь из нас, непосвященных. пытался стащить карандаш из хорошо оснащенного радиоуголка, то волосы становились у нас дыбом, а из огрызка карандаша сыпались искры. Только Кнут, Турстейн и попугай могли без ущерба для себя находиться в радиоуголке. Мы приклеили большой кусок картона там, где начиналась опасная для нас зона.
Однажды ночью Кнут, возившийся при свете фонаря в радиоуголке, внезапно дернул меня за ногу и сказал, что ему удалось связаться с человеком, по имени Христиан Амундсен, живущим в окрестностях Осло. Это был рекорд радиолюбителя, потому что маленький коротковолновый передатчик на плоту обладал частотой в 13 990 килоциклов[26] в секунду и мощностью в 6 ватт, то есть приблизительно такой же, как лампочка карманного фонарика.
Это случилось 2 августа, мы уже проплыли 60o на запад, и Осло находился по ту сторону земного шара. На другой день королю Хакону исполнялось 75 лет; мы послали ему поздравление прямо с плота. На следующий день снова связались с Христианом Амундсеном. Он передал нам ответную телеграмму от короля - пожелание успехов и удачи в нашем плавании.
Приведу один эпизод, который характеризует, какие контрасты можно былоoнаблюдать в нашей жизни на плоту. У нас было два фотоаппарата, и у Эрика были с собой все необходимые материалы, для того чтобы проявлять пленку со снимками, сделанными во время путешествия. Мы могли проявлять пленку и видеть, какие кадры получились хорошо и какие надо переснять. После визита китовой акулы Эрик не вытерпел, взял химикалии и воду, смешал, как указывалось в инструкции, и проявил две пленки. Негатив был похож на снимок, переданный по телетайпу[27], - он состоял из неясных точек и черточек.
Пленка была испорчена. Мы связались с нашими радиодрузьями и попросили совета. Наша телеграмма была перехвачена радиолюбителем в Голливуде, который немедленно позвонил в лабораторию и затем сообщил нам, что пленки испорчены потому, что температура проявителя была слишком высокой. Температура проявителя не должна превышать 16 градусов, иначе негатив будет испорчен.
Мы поблагодарили за совет, сообщив одновременно, что самую низкую температуру в нашем полушарии имела вода морского течения, но она была не ниже 27 градусов. Герман был инженером и специалистом по холодильной технике, поэтому я в виде шутки предложил ему добыть воду, температура которой не превышала бы 16 градусов. Он попросил разрешения использовать маленький пузырек с углекислотой, входившей в инвентарь надувной резиновой лодки, и проделал какие-то махинации в ведре, накрытом спальным мешком и нижней рубашкой. В результате всего этого у Германа в бороде появились снежинки, а в ведре оказался кусок льда.
Эрик принялся за проявление пленки, и результаты были блестящими.
Но если короткие волны, которые Турстейн и Кнут посылали в эфир, были неизвестной роскошью в давнишние времена Кон-Тики, то морские волны, упорно уносившие наш плот на запад, были и сейчас такими же, как пятнадцать веков назад.
Погода стала более непостоянной, когда мы подошли ближе к островам Южных морей. Начались шквальные дожди. Пассат изменил направление. Он постоянно и уверенно дул с юго-востока, пока мы порядочно не продвинулись вперед вместе с экваториальным течением. Тогда он начал все больше и больше менять направление к востоку. 10 июня мы достигли крайней северной точки своего путешествия - 6о19' южной широты. Мы были тогда так близко к экватору, что нам казалось - мы пройдем севернее группы Маркизских островов и исчезнем в открытом океане, не встретив земли на своем пути. Но пассат изменил направление с востока на северо-восток, и мы, описав дугу, повернули к островам. Часто случалось, что ветер и море были спокойны в течение нескольких дней подряд, и тогда мы совершенно забывали, чья была вахта у руля, и только по ночам по-прежнему несли вахту. Кормовое весло, когда ветер на море устойчивый, было накрепко привязано, парус "Кон-Тики" все время наполнен, и наше участие было излишним. Ночной вахтенный спокойно сидел в дверях хижины и смотрел на звезды, и только в том случае, когда созвездия меняли свое положение на небе, он выходил на корму и смотрел, что изменилось: положение кормового весла или направление ветра.
Просто невероятно, до чего легко оказалось управлять по звездам, после того как мы неделями наблюдали их движение по небу. Впрочем, по ночам больше не на что было смотреть. По опыту многих ночей мы знали, в каком месте должно появиться то или другое созвездие. А когда подошли к экватору, то Большая Медведица появилась так ясно над горизонтом в северном направлении, что мы опасались увидеть и Полярную звезду, которая появляется, когда пересекаешь экватор с юга на север. Но начали дуть северо-восточные пассаты, и Большая Медведица исчезла.
