В словах Оливера был определенная логика.
– Мы же здесь тоже по делу, ты не забыл? Я завишу от тебя и жду, что ты сумеешь разведать здешнюю ситуацию. Вообще-то ты можешь считать, что это твой первый большой проект для «Ивенсон эдженси». Лорду Рейнберну нужны новые слуги для того, чтобы управляться с таким большим хозяйством. Определи, сколько именно слуг нужно. Ты сам можешь написать письмо тете Мим. А потом, когда мы вернемся, ты сможешь сам проводить большую часть интервью.
Оливер загорелся от ее слов.
– Мэри, это же грандиозно! Но что будешь делать ты, пока мы здесь?
Честно говоря, правду ему знать необязательно, не так ли?
– Отдыхать. Гулять. Заниматься обычными деревенскими делами. Если лорд Рейнберн позволит, я бы хотела научиться водить машину.
Оливер присвистнул, отчего пес тут же поднял на него глаза.
– Готовься к бою!
– Что-то ты путаешь свои развернутые метафоры. Почему бы мне не научиться водить машину? – раздраженно спросила Мэри.
– Ну, с одной стороны, это хобби богачей.
– Это ненадолго останется хобби. Автомобили – дело будущего. – Лучше, если так оно и будет. Она вложила большую часть денег, заработанных с таким трудом, в автомобильную компанию «Пегас».
– Но у тебя же нет необходимых вещей – подходящей шляпы и прочей ерунды, – заметил Оливер.
– Уверена, что смогу найти что-нибудь. – Мэри надеялась лишь на то, что это не окажутся вещи золотой Эдит Рейнберн.
Глава 26
После быстрого и очень простого завтрака из сыра, пикулей и хлеба Мэри отправила Оливера в недра Рейнберн-Корта, чтобы он опросил оставшихся работников поместья и прикинул, сколько горничных и лакеев нужно для того, чтобы привести тут все в надлежащий порядок. Она то и дело спрашивала себя, когда вернется Алек. Он поехал в город верхом, а не на автомобиле, который был по-прежнему припаркован во дворе и блестел на солнце. Ей хотелось спуститься вниз и самой провести расспросы, но времени было мало. Поэтому, закрыв дверь в библиотеку, Мэри написала короткое письмо тете Мим, в котором указала, что более полную информацию та получит от Оливера. Потом она открыла нижний левый ящик стола.
Мэри понимала, что поступает нехорошо. Одно дело – нарушать правило ради клиентов, и это белая ложь, благоразумная ошибка, но на этот раз она обманывала доверие Алека. Он оставил ее в библиотеке – своей любимой комнате в доме. И он не ожидал, что она будет исследовать его прошлое.
Безупречный портрет Эдит Рейнберн дразнил Мэри, смерть Эдит интриговала ее. Избегая укоризненного взгляда собаки, Мэри села за стол Алека и открыла тетрадь.
И тут же заморгала. Перед ней оказался всего лишь длинный список – опись вещей Эдит, сделанная элегантным каллиграфическим почерком. Возможно, это и не дневник вовсе. Лисьи палантины, бриллиантовые броши, роскошные платья от «Уорта». Всего тридцать одно платье, если Мэри правильно считала. Тридцать одно дорогое платье! Должно быть, они стоят целое состояние.
«Уорт» был не единственным модным домом, чьи платья были представлены в гардеробе Эдит. Было у нее и множество туалетов от других французских дизайнеров, включая Дусэ и Пуаре. Несколько спорных кимоно от месье Пуаре были куплены незадолго до смерти Эдит. Список растянулся по меньшей мере на тридцать страниц, исписанных с обеих сторон, с указанием дат покупок каждой новой безделицы, и Эдит начала составлять его перед тем, как вышла замуж за Алека. Он засыпал ее свадебными подарками и, похоже, не остановился, пока она была его женой. Почти возле каждого пункта было приписано: «От Алека».
Мэри почувствовала укол ревности – Алек был необычно щедр к своей молодой жене, даже когда развлекался в Лондоне с девицами легкого поведения. Жена была в его мыслях, когда он лежал в постели с другими женщинами. Интересно, что заставляло его делать такие дорогие подарки – чувство вины или что-то иное?
Пролистав несколько пустых страниц, Мэри уже была готова положить дневник на место, как вдруг увидела новую запись.
Сегодня мы с мамой ездили в новый спа-отель. Был день его большого открытия, и несколько маминых друзей приехали туда. Какая тоска! Ничего, кроме нескольких больных людей да рыбаков, а мне эта тоска уже дома надоела. Но мы познакомились с красивым доктором, который там всем заправляет, и он показал нам отель. Доктор рассказал мне о специальных ваннах, идеальных для людей, которые живут на нервах, как я. Мама говорит, что мне надо попробовать, а поскольку отель недалеко от нашего дома, я, пожалуй, так и сделаю. Я так устала от маминых нотаций о моих обязанностях.
Мэри встревожилась. Она должна немедленно захлопнуть дневник. Но вместо этого продолжала скользить глазами по чудесному почерку Эдит.
Точнее, ее почерк был элегантным. А все, что она хотела сказать, было обычным ребячеством. Мэри напомнила себе, что Эдит едва исполнился двадцать один год, когда она умерла. Совсем дитя! Впрочем, дитя испорченное, судя по написанным ею абзацам, в которых она бесконечно жаловалась на слуг, родителей, погоду, братьев Алека, на самого Алека.
Мэри вспомнила себя в эти годы – она работала на своего брата и невестку, а когда не работала, занималась племянниками. У нее не было времени вести дневник, да и не происходило с нею чего-то интересного, о чем можно было бы написать.
Она продолжила чтение. Прошло ровно две недели с того дня, как она познакомилась с Джозефом Бауэром, до того, как он начал с ней флиртовать и уложил ее в постель.
На ее золотую кровать, в ее золотой спальне, прямо здесь, в Рейнберн-Корте. На ту самую кровать, которую обнаружила Мэри и в которую Эдит не приглашала своего мужа. А еще в спа, в свободных номерах отеля, а однажды даже на одеяле, на пастбище, когда у доктора был свободный день. С каждым предложением Эдит производила на Мэри все меньше впечатления.
Мэри просто должна была прочитать откровения бедной обманутой девочки. Зная теперь, что представляет собой Бауэр, Мэри понимала, что у Эдит не было ни единого шанса. Однако даже несмотря на это, ей было тяжело читать неразумные записи Эдит, ведь она понимала, какую боль они причиняли Алеку, и знала, какую высокую цену Эдит за все это заплатила.
Маленький песик, сидевший спокойно под столом, вдруг выбежал оттуда, принялся лаять и носиться по комнате кругами. Мэри захлопнула тетрадь и сунула ее в ящик стола в считанные доли секунды.
– Алек! – радостно воскликнула она. – Я не ждала, что ты так быстро вернешься.
– Мой конь потерял подкову, и мне пришлось вести его назад со скоростью улитки. Думаю, визит к судье может подождать до завтра. – Вид у него был взъерошенный и усталый. – Лежать, Беовульф! – приказал он собаке, отгоняя ее от своих сапог для верховой езды перчатками. Песик подскочил, чтобы укусить кожаные пальцы перчаток. Эту битву Алек выиграл.
– Беовульф! – хихикнула Мэри. – Что-то на героя он не похож.
– Не я давал ему кличку, – объяснил Алек. – Похоже, он опять валялся где-нибудь на кострище. После смерти Эдит никто нормально за ним не следит. Он был ее младенцем. – Алек рассеянно похлопал Беовульфа по спинке.
Стоит ли ей сказать Алеку, что она только что видела портрет Эдит с этой собакой в ее комнате? Он, конечно, предложил ей ходить, где ей вздумается, однако вряд ли мог предположить, что она вскроет замок в комнату Эдит отмычкой.
– Он тут все защищает, – заметила Мэри.
– Да, он считает, что этот дом принадлежит ему. Если он тебе мешает, я могу отправить его на конюшню.
– Нет, что ты! Я люблю собак. Мы жили над магазином, и у нас никогда не было собаки. – Мэри хлопнула в ладоши, и Беовульф подошел к ней, помахивая хвостиком. Она почесала его за ушками, одно из которых стояло, а другое было опущено, и песик был просто в экстазе от удовольствия.
– Ты написала свое письмо? Я смогу отправить его завтра по пути в Питкарран, – сказал Алек.
– Написала, – кивнула Мэри. – Но вообще-то я хочу поручить работу по подбору прислуги Оливеру. Он вырос в семье крупного буржуа и наверняка сумеет точно оценить нужду Рейнберн-Корта в слугах. Его семья процветает.
Алек удивленно приподнял брови.
– Неужели? Тогда почему Оливер работает у твоей тети?
Мэри не хотела выдавать секретов Оливера.
– К несчастью, он поссорился со своим отцом, – ответила она.
– Готов биться об заклад, что я знаю, почему это произошло, – заявил Алек.
Мэри с недоумением посмотрела на него.
– Ты считаешь себя единственным мягкосердечным человеком на свете? Я подозреваю, что у моего лакея и у помощника твоей тети много общего, – вымолвил он.
