в животе щекотно. Он целует ее за ухом.
Жалеет ли она, что полетела? Мэриен решает, нет. Рано или поздно она все равно, выглянув из кабины, увидела бы бездонное, безмерное. В какой-то момент все равно дошла бы до предела смелости. Тут ничего не поделаешь, надо только приспособиться, смириться. Значит, она не совсем такая, какой себя считала. Ну и что? Будет чем-то другим.
Баркли одной рукой обнимает ее за плечи, а другой подтягивает к себе за ягодицы. Как партнершу в танце, ведет назад, к узкой кровати. Они ложатся. Он расстегивает ей брюки и засовывает туда руку. Она опять прижимается к нему, работает бедрами. У него стеклянные глаза, вялое выражение лица. Она, не отводя от него взгляда, продолжает работать бедрами.
С улицы кашель.
Звук такой ясный, как будто Сэдлер сидит в кресле в нескольких футах. С Баркли сходит оцепенение, он убирает руку. И тут же кажется невозможным, что несколько секунд назад они этим занимались.
Он быстро встает:
– Прости.
Она застегивает брюки.
– Прости, что начал или что прекратил?
– Что начал, – удивляется он тому, что ей непонятно.
– Тебе не понравилось?
– Слишком понравилось.
– Тогда почему ты остановился?
– Я не имею права компрометировать тебя подобным образом. – Она отворачивается к стене, ждет, что Баркли сейчас уйдет, но он все сидит на краешке кровати. – Ты расстроена.
Ярость душит ее. Да, расстроена! Почему он даже не задумался о том, понравилось ли ей? Хотела ли она остановиться? Почему ее все время надо защищать? Он не может уберечь ее от действительно серьезных опасностей: от темноты, от возможности падения. Его усилия оскорбительны. И возмутительно с его стороны говорить, что он не имеет права ее компрометировать. Разве его покровительство, его аэропланы ее не компрометируют? Разве он не обратил ее мечты против нее же? И даже когда они оба хотят одного и того же…
Она осекается, вдруг испугавшись признаться, что хочет его, хочет видеть его тело, хочет его касаний, что она вообще уже не девственница. (Последнее произносить нельзя.) Секс по крайней мере честнее.
– Ты хочешь… – Он медлит.
– Я хочу летать через границу.
– И все? – Явное разочарование.
– И я хочу с тобой в постель.
Лукавство и возбуждение, упрямство и вожделение, беспокойство и самоуверенность играют на его лице.
– Хорошо. – Он надевает шляпу и открывает дверь. – Хорошо, ладно. По обоим пунктам. Не сегодня, но скоро.
* * *
Третий.
Баркли соглашается подняться в небо. Его первый полет.
В жаркий июльский день он приезжает на аэродром и нервно бродит по нему, бросая хмурые взгляды на аэропланы. Они с Мэриен еще не были в постели, но теперь секс видится крышкой люка, которая может уйти из-под ног в любой момент. Она начинает летать через границу.
Сэдлер научил ее шифру, используемому для организации поставок, и показал, как читать специальную карту с крошечными пронумерованными точками. Большинство – чушь, чтобы запутать, но некоторые обозначают реальные тайники и посадочные полосы.
– Вам не нравится, – сказала она Сэдлеру.
Не отводя взгляда от карты, легко, как человек, комментирующий малоинтересную газетную информацию, он ответил:
– Не моя епархия.
Первым пунктом было безымянное фермерское поле в Британской Колумбии. Фермер выехал ей навстречу на тракторе с прицепленной телегой, уставленной ящиками с виски.
Когда она опять поднялась в воздух, солнце стояло низко. Из-за груза топливо расходовалось быстро, выводя аэроплан из равновесия, и ей пришлось полностью сосредоточиться на центровке. Скоро на нее опять навалилась свинцовость, пустое, тяжелое гудящее чувство, однако быстро прошло, так и не пустив корни. Ее небольшую поставку ожидали всего два автомобиля, их фары точками светились в сумерках. Когда она села, они задом подъехали как можно ближе к аэроплану и открыли багажники, а также тайные отделения под задними сиденьями. Быстро, по-деловому вытащили ящики. Через несколько дней пришло сообщение о следующем пункте.
Когда Мэриен отрывается от земли и, поднимаясь, кружит, Баркли вминается в кресло передней кабины, пока почти не исчезает макушка летного шлема. Она, сильно накренившись, облетает город, пытаясь дать ему понять – надо смотреть вниз, но кожаное, блестящее, как спинка лягушки, пятнышко не шевелится. Мэриен даже не уверена, открыты ли у него глаза. Она собиралась лететь мягко, совершить с ним приятное воздушное путешествие по долине, но ее раздражает мысль, что Баркли проведет весь полет, скрючившись, упершись в свои страхи. И Мэриен тянет ручку на себя, затем в сторону, с силой толкает педали руля направления. Аэроплан аккуратно переворачивается вверх ногами. Голова Баркли свешивается из кабины, он цепляется за края, будто думает, если снаряжение не выдержит, он повиснет, как краб. Еще толчок, и Миссула плавно возвращается вниз.
Он с трудом оборачивается к ней, кричит что-то в ветер, тычет пальцем в перчатке вниз на землю. Она улыбается и поворачивает нос на северо-восток.
Догадавшись, что она улетает из города, Баркли опять оборачивается, опять кричит, но что он может сделать? Он в ее власти, а у нее полный бак топлива.
Через полчаса Баркли, которому надоело злиться и бояться, распрямляется и выглядывает из кабины. Смотрит в одну сторону, в другую. Скоро появляется Национальный парк Глейшер, его перекрывающие друг друга зазубренные бастионы, растворяющиеся вдали синие хребты. Солнце освещает горные породы на склонах. Где-то они уложены ровно друг на друга, где-то перекручены, наверчены, как тянучки на кухонном венчике. К склонам лепятся глетчеры, меньше тех, что она видела в Канаде. Внизу яркие сине-зеленые озера талой воды, матовые, как эмаль.
А не вернется ли страх, думает она, но чувствует лишь, как стянуло горло – может, просто тревога, связанная с тем, что будет после посадки. До переворота Мэриен не задумывалась, как Баркли может воспринять маневр – как еще один бунт, предательство или даже издевательство? Оставалось надеяться, величественность Глейшера смягчит его. Что она станет делать, если в наказание он запретит ей летать? Конечно, уедет из Миссулы. Впервые Мэриен задается вопросом, сможет ли Баркли помешать ее отъезду, если захочет.
Стрелка топливомера клонится к минимуму, и она поворачивает назад к Калиспеллу. Баркли больше не оборачивается, не реагирует на явленное ему чудо. Подлетев к обычной громадности гор поменьше, она чувствует раздражение и опустошение, как будто слишком долго пробыла на ярмарке или на пикнике.
Приближаются облака, они становятся гуще и ниже. К моменту посадки, ближе к вечеру, все небо уже затянуто.
– Придется переждать, – говорит она Баркли, вылезая из кабины.
Небрежно, делая вид, что она не похищала его и не переворачивала вниз головой, он смотрит в небо и спокойно отвечает:
– У меня есть здесь местечко. Контора. Пойдем.
Когда они идут в город, Баркли вынимает из внутреннего кармана пиджака связку ключей.
– Хорошо, что они не вывалились и не грохнулись никому на голову там, в Миссуле, – бурчит он.
У обоих какое-то предчувствие, обоим неловко. Воздух влажный, набухший надвигающимся дождем. Человек, курящий у входа, здоровается с Маккуином, они перешучиваются, а Мэриен стоит в стороне, Баркли ее не замечает. Любопытный взгляд мужчины мельком останавливается на ней.
Контора – маленький дом на тихой улочке. Всего две комнаты, тесных и теплых. В первой деревянные полки для папок, печка, раковина и два стола, на которых стоят телефоны, пишущие машинки, лампы. Очень чисто. Баркли идет в следующую комнату, спальню, и резким движением задергивает занавески. Она робко заходит следом.
– Тут кто-нибудь живет?
– Нет. – Он указывает на закрытую дверь: – Можешь там помыться.
Пол в ванной выложен белой восьмиугольной плиткой. Ванна на львиных лапах, раковина, унитаз с цепочкой. В зеркале Мэриен видит задубевшее, перепачканное лицо уличного мальчишки – чисто только там, где были очки, – волосы приплюснуты к голове, будто купальная шапочка. «Помыться». Она смотрит на ванну. Может, принять ванну? Или это покажется странным? Или покажется странным не принять? Теперь она чувствует на руках запах смазки и топлива. Их, несомненно, ждет постель. Как избежать залета? Он, конечно же, все продумал – он не может хотеть ребенка.
Мэриен поворачивает кран с горячей водой, под шум писает. Когда воды набирается на несколько дюймов, заходит в ванну и плещется, как птица в луже,
