— В результате испытания едва не сорвались, — сказал Коновницын.
— А Тобор чуть-чуть не погиб, — добавил кто-то из членов Государственной комиссии.
Некоторое время все молча смотрели на стремительного Тобора, за которым едва поспевала камера автоматического слежения.
— Нет, прогон не был ошибкой! — прорезал тишину чуть охрипший от волнения голос альпиниста.
— Вот как, — усмехнулся Коновницын. — Вы считаете, молодой человек, что нет худа без добра?
— В данном случае, по-моему, добра больше, чем худа!.. — сказал Костя.
— Любопытно, любопытно, — произнес Коновницын, становясь серьезным.
— Не объясните ли вы нам, Константин Дмитриевич, свою точку зрения? — попросил Петрашевский.
— В результате того, что произошло, мы определили порог выносливости Тобора, — произнес Костя. Он так и сказал — «мы».
— Костя прав, — поддержал приятеля Суровцев. — Хорошо, что вчерашний конфуз с Тобором произошел именно вчера, а не через год.
— И на полигоне Зеленого городка, а не в рабочих условиях, — добавил задумчиво вестибулярник.
Коновницын сказал:
— Дельно, товарищ альпинист.
Когда Костя сел, Аким Ксенофонтович положил ему руку на плечо и веско произнес:
— Будем считать, Константин Дмитриевич, что ваше посвящение в рыцари, то бишь в воспитатели, состоялось!..
…Тобор продолжал продвигаться семимильными шагами, намного опережая временной график. Когда он с той же легкостью, без видимых усилий преодолел первое на сегодня препятствие под кодовым названием «Болото», в зале стихийно вспыхнули аплодисменты. Хлопали все, включая Сергея Сергеевича. Последним зааплодировал альпинист — он хлопал усерднее всех, сияя при этом так, словно это именно он, а не Тобор, только что преодолел топкие, коварные хляби с переменным профилем дна, который меняется во времени…
Впрочем, чувство естественной сопричастности к Тобору и к тому, что происходило в этот момент на экране, было у каждого, кто присутствовал в сферозале и с радостным волнением следил за продвижением белкового и пустым штрафным табло.
Иван подумал: когда Тобор полетит к дальним звездам, когда он ступит на чужую планету, разве не ступят на таинственную почву и все они вместе с ним, своим детищем? Разве не вобрал в себя он, Тобор, их бессонные ночи, треволнения каждого нового этапа обучения, бесконечную пытку испытательных полигонов, нудные в своем однообразии учебные поиски?..
Сколько раз любой из них готов был махнуть рукой на все, послать к дьяволу этот неуклюжий конгломерат белковых клеток, именуемый Тобором и выращенный в камерах синтеза Башни Безмолвия?
…Однако следующий, удачный ход Тобора искупал все, и ученые, позабыв о неудачах, шли дальше по долгому, очень долгому пути, который сами для себя (и Тобора!) наметили.
И она пришла — награда за все.
Жорж СИМЕНОН
А ФЕЛИСИ-ТО ЗДЕСЬ!
Рисунки В. КОЛТУНОВА
Глава первая
ПОХОРОНЫ ДЕРЕВЯННОЙ НОГИ
Это была совершенно необыкновенная секунда. Так бывает со снами: быстрее быстрого мелькают те, которые кажутся нам потом самыми долгими. Даже много лет спустя Мегрэ мог бы точно указать место, где это происходило: кусок тротуара, на котором он стоял, тесаный камень, куда падала его тень. Он мог бы восстановить в памяти не только мельчайшие детали окружающего, но даже снова ощутить весенний запах, почувствовать дрожание воздуха, так напоминавшие ему детство.
Впервые в том году он вышел из дома без пальто, впервые в десять утра оказался в деревне. Даже от его большой трубки пахло весной. Мегрэ тяжело ступал, засунув руки в карманы, и Фелиси, которая шла рядом, немного его обгоняя, приходилось делать два торопливых шага, пока он делал один.
Они проходили вдоль фасада нового дома из розового кирпича. В витрине лавки лежали какие-то овощи, две или три головки сыра и кровяная колбаса на фаянсовом блюде.
Фелиси прошла вперед, толкнула рукой застекленную дверь, и тут-то, видимо, все и произошло из-за звонка, который прозвенел совсем неожиданно.
Звонок в лавке раздался необычный. За дверью висели легкие металлические трубки, и, когда ее открывали, трубки, сталкиваясь, ударялись одна о другую и слышался нежный музыкальный, перезвон.
Давным-давно, когда Мегрэ еще был мальчишкой, у него в деревне, в лавке колбасника, при входе раздавался точно такой же перезвон.
Вот почему в ту секунду время для комиссара будто остановилось. Мегрэ словно перенесся в иную обстановку, будто не он совсем, этот толстый комиссар, которого Фелиси тащила за собой. И казалось, где-то неподалеку спрятался прежний Мегрэ-мальчишка, который глядел на них, с трудом удерживаясь, чтобы не прыснуть со смеха.
Ну разве это серьезно? Что делал этакий важный, толстый господин в обстановке, столь непохожей на реальную, стоя за спиной Фелиси.
Расследование? Он занимался делом об убийстве? Он искал виновного? И при этом пели птички, зеленела первая травка, вокруг стояли похожие на игрушечные кирпичные домики, повсюду раскрывались свежие цветочки, и даже лук-порей на витрине напоминал букетики.
Да, он не раз потом вспоминал ту минуту, и не всегда с удовольствием. Долгие годы на набережной Орфевр у его коллег пошло в привычку весною, в такие вот погожие утренние часы, обращаться к нему всерьез, хотя и с некоторым оттенком иронии:
— Послушайте, Мегрэ…
— В чем дело?
— А Фелиси-то здесь!
И у него перед глазами тотчас возникала тоненькая фигурка в вычурной одежде, вздернутый носик, большие глаза, голубые, как незабудки; торчащая на макушке сногсшибательная красная шляпка, украшенная золотистым пером.
— А Фелиси-то здесь!
В ответ раздавалось ворчание. Коллеги прекрасно знали: Мегрэ ворчал, как медведь, всякий раз, когда произносилось имя Фелиси, которая доставила ему хлопот больше, чем все «отпетые», сосланные его стараниями на каторгу.
Но в то майское утро Фелиси действительно находилась рядом. Она стояла на пороге лавки Мелани Шошуа, бакалейные товары. Фелиси ожидала, пока комиссар очнется от своих грез.
Наконец он сделал шаг, точно возвращаясь в реальный мир, и вновь принялся за расследование дела об убийстве Жюля Лапи, по прозвищу Деревянная Нога.
Так же, как и с раннего утра, Фелиси ожидала его вопросов, резкая, агрессивная, ироничная. За прилавком симпатичная коротышка Мелани Шошуа, сложив руки на толстом животике, во все глаза смотрела на странную пару — комиссара уголовной полиции и служанку Деревянной Ноги.
