Негодяй, подумала она. Негодяи, все до единого. Она отвернулась, и опустила полог палатки, чтобы не видеть их. Но, лежа на тюфяке, набитом мхом, натянув на себя плащ, Она могла слышать каждый звук, который доносился от костра. Каждое неясно произнесенное слово, каждый тост или раскат смеха только еще больше очернял мужчин в ее глазах. Если бы не было необходимо воспроизводить человеческий род, решила она, мир был бы гораздо лучше без всяких мужчин. Не было бы никаких войн. Не нужны были бы доспехи, оружие и даже боевые лошади. Никаких замков, рвов или насыпей. Мир превратился бы в тихую пастораль, где не было бы места ни сжатым кулакам, ни гневным голосам.
Но, даже перечисляя грехи, приписываемые мужскому роду — всем его представителям, включая баранов, жеребцов и быков, — она не могла сбросить со счетов один непреложный факт: без них жизнь была бы, безусловно, скучна.
— Уинн… Уинн, — нетерпеливый голос Дрюса пробудил ее от бессвязного сна, в котором она видела высокие стены замка, увитые лозой дикой белой омелы. Только на этой омеле то и дело расцветали розы, и росла она так быстро, что Уинн запуталась в ее ветвях и оказалась пригвожденной к темным стенам массивного замка. Когда к ней пробился голос Дрюса, она ухватилась за него как за соломинку.
— Что… что такое, Дрюс? — пробормотала она, садясь и отводя с глаз волосы. Затем, почувствовав в его голосе тревогу, она стряхнула остатки сна. — С тобой что-то произошло?
— Не со мной. Нет. Но один англичанин заболел, а двое других…
Уинн выглянула из палатки.
— Заболел? А что с ним?
Дрюс пожал плечами.
— Его всю ночь выворачивает наизнанку. И у тех двоих, похоже, начинается то же самое.
— Да они, скорее всего, слишком много выпили. — Она еще раз откинула со лба темную непокорную прядь. — Так им и надо. Я слышала, как вы куролесили, когда все разумные люди давным-давно уже отправились на покой.
Но Дрюс только покачал головой.
— Нет, это не похоже на похмелье. У меня у самого голова гудит от вчерашней попойки. Но у Маркуса лихорадка, а теперь у Ричарда и Генри — тоже. Он болен, Уинн. Все трое больны. Ты можешь им помочь?
Уинн посмотрела мимо него на тела, съежившиеся вокруг потухшего костра. В предрассветной бледной серой дымке люди выглядели как привидения. У самой земли клубился туман, поэтому человек, свернувшийся калачиком на грубой лежанке, был едва различим. Откуда-то издали донеслось эхо тревожного крика иволги, заверещала белка и метнулась вверх по стволу высокой березы, царапая коготками по коре.
Наступило утро, но дети еще спали. Однако утро обещает быть интересным, усмехнулась про себя Уинн. До сих пор ей не представлялось случая испробовать на врагах свои снадобья, и вот теперь, в двух шагах от валлийской границы, их свалила болезнь. Уинн чуть не рассмеялась. Как хорошо все складывается.
Она выбралась из палатки и, окончательно проснувшись, выпрямилась во весь рост. Земля была холодной и влажной, но девушка не обратила на это внимания.
— Итак, троих из них свалила болезнь. Хотя чего другого можно ожидать, раз они затеяли отнять у валлийского ребенка его родной дом?
Дрюс с подозрением уставился на нее.
— Уинн, это ты наслала на них болезнь?
— Конечно нет, — ответила она, не удержавшись от самодовольной улыбки. Пусть себе гадает. Пусть все гадают.
— Проклятие, Уинн! Это самая большая твоя глупость.
— Говорю тебе, я здесь ни при чем. Разве я трогала их кружки или хлеб? А то, что я приготовила, было в общем котле. Все ели одно и то же. Может, мне и хотелось навредить им, но разве я стала бы рисковать тобой, Баррисом или детьми? — Она замолчала и посмотрела на него с презрением. — Детьми, во всяком случае.
Тяжело вздохнув, Дрюс провел рукой по спутанным волосам.
— Не шути этим. Англичане и так сердиты. Они и вправду подозревают тебя, — добавил он шепотом.
Уинн вскинула голову и устремила взгляд на английский лагерь. В ее глазах сверкало неприкрытое злорадство.
— А мне все равно, что они подозревают. Я ничего не сделала, чтобы вызвать у них болезнь, от которой они теперь маются. Разве что только хотела. Интересно, — добавила она, задумчиво постукивая пальцем по подбородку, — а вдруг мои чары становятся сильнее. Возможно, теперь мне стоит только пожелать болезнь своему врагу, как она тотчас сразит его.
Дрюс отступил на шаг, и Уинн заметила, что ее слова произвели на него должное впечатление.
— При них не смей говорить такое, — прошипел он. — Не забывай, что мы сейчас в Англии. Здесь живо расправляются с теми, кого подозревают в колдовстве. — Он бросил взгляд через плечо и с трудом проглотил слюну, когда заметил, что высокий человек поднялся и пристально посмотрел на них. — Особенно помалкивай при Кливе. Это он послал меня за тобой. Лучше пойти к ним.
Уинн улыбнулась.
— Да, нам лучше пойти. Мы ведь не хотим рассердить их, не так ли?
Но подвязывая волосы первой попавшейся лентой и надевая грязные башмаки, Уинн думала о том, что рассердить Клива отвечало ее желанию. Она взяла кисет, наполненный травами, и накинула короткую пелерину поверх незашнурованного платья. Потом повернулась к ожидавшему ее Дрюсу.
— А теперь о другом, Дрюс. Нам нужно поговорить о нашей дружбе. Твоей и моей. Надеюсь, ты не дал понять этому английскому рыцарю, что ты в ответе за меня и моих детей, хотя это совсем не так. Если все же ты это сделал, то моему гневу не будет предела.
Дрюс переступил с ноги на ногу.
— Гуинедд особо велела мне заботиться о тебе и детях.
Уинн слегка приподняла брови и смерила его ледяным взглядом.
— О нашей безопасности, возможно. Но ты мне не брат, не отец. И детям тоже. Этот Клив Фицуэрин… в общем подкатывает ко мне,
— Я предупредил, чтобы он не вел себя слишком смело!
— Но это не твое дело.
Глаза Дрюса превратились в подозрительные щелки.
— Почему? Или ты предпочитаешь, чтобы он бегал за тобой более ретиво?
— Нет! — вскрикнула Уинн и стиснула зубы от возмущения. — Я предпочитаю, чтобы он пропал с лица земли, так чтобы мне его не видеть до конца жизни.
Дрюс секунду изучал ее.
— Тогда я еще раз предупрежу его посильнее.
— Нет! — снова запротестовала она. — Это совершению не твое дело — говорить с ним обо мне.
Теперь настала очередь Дрюса разозлиться.
— В том, что ты говоришь, нет ни капли смысла. С одной стороны, тебе не нужны его ухаживания, а с другой — я должен молчать о тебе.
— Не твое дело, — упорно повторила Уинн, хотя даже ей стало ясно, что она противоречит самой себе.
Она нахмурилась и прижала кисет к груди, пытаясь объяснить.
